Черемушкин П.: «Накануне введения военного положения 13 декабря 1981 года шла игра нервов между Москвой и Ярузельским». Беседа с Петром Черёмушкиным, автором книги «Ярузельский: испытание Россией»
13 декабря 2021 года исполняется 40 лет с введения в Польской народной республике военного положения, отложившего падение просоветской системы в Польше почти на 10 лет. К этому юбилею в издательстве АИРО-XXI вышло второе издание книги Петра Черёмушкина «Ярузельский: испытание Россией» . События того времени в Польше и в Советском Союзе - тема беседы с автором книги. Беседу вёл А. Стыкалин
Ключевые слова: Польша, Л. Брежнев, В. Ярузельский, польско-советские отношения, советский блок, Организация Варшавского договора, Движение «Солидарность» в Польше, военное положение.
P. Cheremushkin: On the eve of the introduction of martial law on December 13, 1981, there was a game of nerves between Moscow and Jaruzelski.
December 13, 2021 marks 40 years since the introduction of martial law in the Polish People‘s Republic, which postponed the fall of the pro-Soviet system in Poland by almost 10 years. For the anniversary, the publishing house AIRO-XXI has published the second edition of the book by Pyotr Cheremushkin “Jaruzelski: Trial by Russia”. The events of that time are the topic of conversation with the author of the book.
Key words: Poland, L. Brezhnev, V. Jaruzelski, Polish-Soviet relations, Soviet bloc, Warsaw Bloc Organization, Solidarity Movement in Poland, martial law.
«Поможет ли полякам наше мясо…».
Л. Брежнев
А.С. Отчетливо помню самый конец августа 1980 года. Я, 18-летний студент-второкурсник МГУ, находился с однокашниками на сельхозработах в Подмосковье, и помню, как нам попала в руки газета «Правда», где содержалась очень скупая информация о начавшихся забастовках в Польше. Из этих тассовок мало что можно было понять, но вот в разделе о комментариях западной прессы глаз случайно зацепился за информацию о некоем забастовочном комитете. А это означало, что события приобретают более серьезный и организованный характер, чем в то время пока еще пыталась показать советская пропаганда. И мы, студенты, начали это обсуждать. Насколько неожиданным был этот вал забастовок для советского руководства?
П.Ч. Следует вспомнить события того времени, которые навсегда ушли в прошлое, и малоизвестны тем, кому сейчас по 20 лет, но они были весьма драматичным периодом для нашего поколения, чья первая часть жизни прошла при Леониде Ильиче Брежневе. Определенно из советских газет – «Правды» или «Известий», находившихся под жестким идеологическим прессингом, реальную картину происходящего составить было невозможно. (Я специально недавно перелистал газеты того времени). Закрытые сообщения КГБ и МИДа, поступавшие советскому руководству, содержали довольно тревожные сведения, но нам они не были известны по понятным причинам и рассекречены только недавно. Широкой публике они не были доступны. В целом в советском обществе существовала обстановка троемыслия: говорилось одно, думалось другое, а делось третье.
Зато я очень хорошо помню, как мой дедушка член-корреспондент АН СССР, заместитель директора Института биохимии имени А.Н. Баха Вацлав Леонович Кретович, поляк по национальности, читал польские газеты и журналы, которые он выписывал в СССР, и внимательно следил за всем, что происходит в Польше. В этих газетах о событиях в Польше писали совсем не так, как в советской прессе. Там вещи назывались своими именами – под некоторым соусом коммунистической пропаганды, конечно. И то, что в Польше что-то очень сильно булькает и вскоре серьезно закипит, не вызывало никаких сомнений. Многие из этих пожелтевших газет («Трибуна люду») сохранились у меня до сих пор. Дед буквально впивался в польские газеты, когда возвращался с работы. Они для него были как своего рода наркотик. И потом начинал громко обсуждать с нами прочитанное. Честно говоря, происходящее в Польше у него симпатии не вызывало. Беспорядок и хаос он не любил. «Развели балаган», приговаривал он. В декабре 1980 года поступление этих газет было прекращено специальным секретным постановлением ЦК КПСС и дедушке вернули деньги за подписку. Потом разрешили выписывать «Жолнеж волнощчи» – польский аналог «Красной Звезды», но её было читать трудно… Мне только нравился её зеленый логотип, а содержание там было довольно топорное.
В декабре 1979 года Советский Союз ввел войска в Афганистан (всё происходило под завесой тайны). Это называлось ограниченный контингент. Академик А.Д. Сахаров, протестовавший против этого решения, был лишен своих трёх звёзд Героя социалистического труда и сослан в Горький (Нижний Новгород). Чуть раньше произошло событие, которое многие не заметили или не придали ему большого значения: в состав Политбюро ЦК КПСС вошёл Михаил Сергеевич Горбачев, тогда ещё ничем себя не проявивший кроме умелого подобострастия в отношении Брежнева. Москва готовилась к Олимпиаде, которую большинство стран Запада решили бойкотировать из-за советского вторжения в Афганистан. Смерть Владимира Высоцкого летом 1980-го года потрясла всю страну… И тут вдруг Польша! Волнения, беспорядки, перерывы в работе предприятий и железнодорожников. И особенно, конечно, тревогу вызывала Гданьская судоверфь имени Ленина, ставшая гнездом движения «Солидарность». Там впервые коммунисты и оппозиция подписали соглашение.
Не будем забывать, что Советский Союз занимал не только одну-шестую часть суши, но контролировал страны Центральной и Восточной Европы, которые входили в военный союз государств-участников Варшавского договора. На территории этих стран размещались советские войска, из которых самая крупная группировка дислоцировалась в ГДР – Группа советских войск в Германии. И роль Польши для военного транзита в Германию была жизненно важной.
Считается, что посол СССР в ПНР Станислав Антонович Пилотович (1971-1978) с большой симпатией относился к Первому секретарю ЦК ПОРП Эдварду Гереку и успокаивал Старую площадь насчёт обстановки в Польше. Пилотович происходил из Белоруссии, хорошо говорил по-польски, и карьера его как дипломата завершилась, когда он по просьбе Герека поставил перед министром иностранных дел СССР А.А. Громыко вопрос о советской ответственности за Катынское преступление. Действительно, благодаря кредитам, которые польское руководство получило на Западе после 1970-го года, экономическая ситуация стала выглядеть значительно лучше. Магазины были полны товаров, появились новые автобусы (французский Beriliet) и автомобили Fiat-126р («Малыш»), Герек вел активное транспортное и жилищное строительство. По сравнению с Советским Союзом Польша выглядела гораздо благополучнее с точки зрения уровня жизни населения. Герек подкупил поляков своей экономической политикой, но экономика, основанная на советской модели, продолжала оставаться неэффективной.
Впервые лично я попал в Польшу в 1977 году вместе с мамой и мне там очень понравилось. Всё отличалось от наших советских порядков. Почему-то особенно запомнились элегантные офицеры почетного караула у дворца Бельведер и у могилы Неизвестного солдата. В то время мы смотрели сериал «Четыре танкиста и собака» и считали советско-польскую дружбу совершенно естественным явлением – фактом. Как рассказывал мой друг и издатель, Геннадий Бордюгов, тогда он выиграл конкурс «Знаете ли Вы Польшу – страну друзей?» и совершил поездку в ПНР, где самым большим откровением для него стало посещение стриптиза. Словом, на поверхности обстановка была самой доброжелательной и дружелюбной.
Но политическая и особенно культурная жизнь резко отличалась от советской. Помню, в Варшаве мы с мамой попали на спектакль в театре «На Воли» «Новый Гамлет». Действие происходило в бывшей Югославии, а главным отрицательным персонажем был первый секретарь райкома партии. Прямо на сцене показывали половой акт. Для театрального представления в СССР это было немыслимо.
Сообщения, поступавшие из Польской Народной Республики в Москву в конце 1970-х годов, от дипломатов и представителей КГБ, были весьма тревожными. Особенное беспокойство вызывало создание так называемого Комитета защиты рабочих. Это была организация, объединившая интеллектуалов, которые должны были помогать рабочим формулировать требования (в основном политические), предъявляемые правительству, и помогать рабочим, подвергнутым репрессиям службой госбезопасности. В архивах (АВПР и РГАНИ) есть много поступавших в Москву рассекреченных докладов советского посольства об идеологической незрелости в Польше, об отсутствии марксистско-ленинского образования т.п. Постепенно ухудшалась и экономическая обстановка.
Российский дипломат и исследователь польских проблем Владимир Иванович Воронков считает, что истоки движения «Солидарность» следует относить к 1976 году, когда Яцеком Куронем, Адамом Михником и Каролем Модзелевским был создан Комитет защиты рабочих. Ячейки Комитета защиты рабочих стали инициаторами создания независимых профсоюзов. Но до поры до времени советское руководство не могло прямо указывать польскому, как им поступать, а на многое просто закрывало глаза.
31 июля 1980 года в райских садах Нижней Ореанды на Южном берегу Крыма Л.И. Брежнев встретился с польским лидером Эдвардом Гереком. Герек нервничал и всё время вел переговоры по ВЧ связи с Варшавой. По всей Польше прокатилась забастовочная волна. Думаю, в советском руководстве до конца не понимали масштаба угрозы интересам СССР и советскому строю, зародившейся в Польше. В своих воспоминаниях Герек пишет, что отправился в Крым, чтобы показать русским, что забастовки – несерьезное дело, которое не представляет опасности. Однако в то же время Герек признавался, что Брежнев с глазу на глаз выражал немалое беспокойство по поводу забастовок в Польше и, прежде всего, трёхдневной блокады железнодорожных путей Брест-Куновице и Малашевиче-Згожелец.
14 августа 1980-го на судоверфи имени Ленина в Гданьске – крупнейшем предприятии – началась многотысячная забастовка, распространившаяся по всей стране. Чтобы остановить протестную активность, правительство вынуждено было подписать соглашение с бастующими. Именно в это время на сцену выходит лидер движения «Солидарность» Лех Валенса, которого коммунистическая печать называет «хамским элементом с непомерными амбициями».
А.С. И всё же насколько адекватно оценивали в советском руководстве экономическое положение в Польше и степень недовольства населения правящим коммунистическим режимом? В какой мере ожидали подобное развитие событий?
П.Ч. Думаю, в советском руководстве не очень адекватно оценивали экономическое положение в собственной стране, что уж говорить о Польше? То, что политика была страусиной, сопровождающейся постоянными попытками спрятать голову в песок от вопиющих проблем, приводило к взрывам, которые пытались или максимально скрыть или объяснить на языке коммунистической пропаганды. Однако беспокойство всё-таки имело место. Иначе бы 25 августа 1980 год не была создана так называемая польская комиссия Суслова – совершенно секретный орган, о существовании которого мы узнали только после перестройки[1]. Эта комиссия должна была принимать все решения в отношении обстановки, складывающейся вокруг Польской народной республики.
А.С. Насколько активно Москва вмешивалась в поиск преемников Герека, в другие кадровые вопросы – и осенью 1980 года и на последующих этапах развития событий?
П.Ч. В своих воспоминаниях Герек пишет, что события в Польше вызывали беспокойство и приковывали постоянное внимание советского руководства. Ежедневно он вёл разговоры с послом СССР Борисом Аристовым, сменившим Пилотовича. «Он постоянно делился со мной беспокойством и выражал опасения по поводу будущего социализма в Польше», – вспоминал Герек. Накануне IV пленума ЦК ПОРП Гереку позвонил Брежнев и сказал: «У тебя контра, надо взять за морду, мы поможем». Говорил об угрозе социализму в Польше и уверял, что всегда можно на них, т.е. на Москву, рассчитывать. Очень нервничал, говорил нескладно и сбивчиво. Герек считал, что тот телефонный звонок имел зловещий характер. Во время разговора Герека с Брежневым присутствовали Ярузельский и Станислав Каня.
Герек считает, что решающим фактором при его замене на Станислава Каню была встреча Кани с Юрием Андроповым. «Перед тем, как я заболел, Станислав Каня, не поставив меня в известность, встретился где-то в Белоруссии с Юрием Андроповым, членом Политбюро. И получил от него согласие на замену неэффективного Эдварда Герека на Станислава Каню», – говорил Герек в разговоре с Янушем Ролицким. Помните тогдашнюю знаменитую поговорку? «Лучше Каня, чем на танке Ваня!»
В этой же книге-интервью «Прерванная декада», вышедшей в 1990-м году[2], Герек довольно подробно описывает то, как формировалось решение о его выдвижении на пост Первого секретаря ЦК ПОРП в 1970-м году. Герек утверждает, что Владислав Гомулка в качестве своих преемников видел Станислава Кочолека или Юзефа Тейхму. И Кочолека пытались выдвинуть в первые секретари. Герек пишет, что выбор его в качестве Первого секретаря оказался для советского руководства неожиданным, поскольку он казался фигурой нейтральной – кандидатура Кочолека для самих поляков была неприемлемой из-за его участия в подавлении рабочих протестов на Балтийском побережье в 1970-м году.
На этот счет очень интересного мнения придерживается дипломат и историк Владимир Иванович Воронков. В своей статье «События 1980-1981 гг. в Польше. Взгляд со Старой площади»[3] он пишет: «Одной из наибольших загадок советско-польских отношений начала 1980-х годов остается степень суверенности польской стороны при принятии кадровых решений. Проблема состоит в том, что руководство КПСС после 1956 года не имело возможности назначать первое лицо в братском государстве в приказном порядке. Судя по всему, функционировал особый механизм неформального воздействия на высокопоставленных польских друзей, прежде всего по каналам советского посольства в Варшаве, который в основном обеспечивал достижение этой цели».
На конференции в Яхранке в 1997 году генерал Анатолий Грибков рассказал собравшимся, как в 1981 году происходило избрание Ярузельского первым секретарем ЦК ПОРП. По его словам, политическое и военное руководство Советского Союза полностью доверяло Войцеху Ярузельскому. «В качестве примера могу рассказать, как мне пришлось выполнить одно задание. Это произошло во время заседания IV пленума ЦК ПОРП. В то время товарища Каню должны были освободить от обязанностей Первого секретаря ЦК ПОРП, и предлагалось избрать Войцеха Ярузельского. А он очень не хотел принимать эту должность. И может это сам подтвердить. Я в это время был в Москве. Звонит мне Устинов: “Ты знаешь, что сейчас в Варшаве проходит IV пленум?” – “Знаю”, – “Знаешь, что Войцех не хочет быть Первым секретарем?” – “Знаю” – “Нужно сделать всё, чтобы передать Войцеху Ярузельскому: мы все в Политбюро и лично Леонид Ильич полностью ему доверяем, и чтобы он не отказывался от этой должности”. Представьте себе, получил такое задание. Сижу в Москве, в штабе, а пленум проходит в Варшаве. Звоню Щеглову (представителю Варшавского договора в Варшаве) по засекреченной связи и говорю: найди способ, чтобы передать записку Ярузельскому. Он отвечает: “А как я это сделаю? Там пленум. Меня туда никто не впустит”. Тогда звоню нашему военному атташе генералу Хоменко и говорю ему то же самое: запиши и передай Ярузельскому. А он отвечает: “Есть!” Но он был из разведки. Через полчаса звонит мне генерал Хоменко и говорит: “Товарищ генерал, ваш приказ выполнен! Записка в кармане у Ярузельского”» (в этот момент на конференции в Яхранке раздался громкий смех. Кто-то схватился за голову и повернулся спиной к залу. М. Раковский закрыл лицо руками, а Ярузельский стал красным как свёкла)
Грибков продолжает: «позвонил Устинову, но он в это время был в Кремле. Говорю адьютанту: как только Дмитрий Федорович появится, свяжи меня с ним. Через полчаса меня связали с Устиновым. Говорю: “Товарищ министр! Ваше приказание исполнено! Записка в кармане у Ярузельского!” А он отвечает: «Спасибо за хорошую работу! Мне только что Юрий Владимирович Андропов сказал, что Ярузельский уже не отказывается”».
В своем выступлении в Яхранке, комментируя слова Грибкова, Ярузельский заявил, что не помнит о такой записке, и повторил, что категорически противился своему избранию, поскольку считал, что время для перемен не пришло. И всё же он был избран.
А.С. Можно ли говорить, что в Москве извлекли какие-то уроки из чехословацкого 68-го года и в конце концов проявили больше реализма в оценке политического влияния тех, кого считали «здоровыми силами»?
П.Ч. Опыт Чехословакии оказался для советского руководства серьезной травмой. И, хотя с 1968 года по 1989 год Чехословакия жила в условиях так называемой нормализации, и во главе страны находился суперлояльный Гусак, которого в Москве называли Густав Никодимович, цена, заплаченная за усмирение Пражской весны, оказалась очень высокой, как в политическом, так и в экономическом, а также и в военном отношении. С большим трудом, но всё-таки в советском руководстве возобладало мнение – Польша – это не Чехословакия, а поляки – бойцы, а не Швейки, которые последние 300 лет при приближении врага нередко поднимали руки вверх. (Хотя справедливости ради надо сказать, что в 1968 году Советскую Армию встретили в Чехословакии весьма недружественно и кое-где даже давали отпор).
А.С. И всё же, развивая тему: как и при каких обстоятельствах родилась идея поставить во главе страны министра обороны генерала В. Ярузельского? Её сразу приняли в Москве? Сделали ставку на него, разочаровавшись в Кане и других политиках? Сочли, что более «здоровой» (в понимании Москвы) и вместе с тем более-менее приемлемой для значимой части польского общества фигуры в Польше просто не найти? Как складывались его отношения с советскими лидерами в месяцы, предшествовавшие введению военного положения?
П.Ч. Ярузельский стал премьер-министром ПНР в феврале 1981 года, а Первым секретарем ЦК ПОРП в октябре. Важнейшую роль в выборе Москвы сыграло отношение к Ярузельскому советских военных – маршалов и генералов, которые его очень хорошо знали и говорили с ним на одном языке. И он в свою очередь отлично знал и понимал тип мышления и мировоззрение советской военной верхушки. На него, судя по всему, можно было положиться. Хотя из рассекреченных сейчас архивов видно, что в Москве колебались. Сомнения высказывал и сам Брежнев.
В записи заседания Политбюро ЦК КПСС за 29 октября 1981 г. (за два месяца до введения военного положения) обратила на себя мое внимание реплика Брежнева: «я не верю, чтобы т. Ярузельский сделал что-то конструктивное. Мне кажется, что он недостаточно смелый человек» (РГАНИ.Ф. 89. Оп. 42. Док. 48. Л.4). Эти слова говорят сами за себя, но очевидно, что другой подходящей для Москвы кандидатуры просто не было. Тогдашний начальник штаба ОВС стран-участниц Варшавского договора генерал армии А.И. Грибков, присутствовавший на встрече С. Кани и В. Ярузельского с Ю. Андроповым и Д. Устиновым в Бресте в апреле 1981 г., пишет, что у него сложилось впечатление о недоверии со стороны поляков[4]. Давление советских эмиссаров было очень сильно. Грибкову показалось, что у польских лидеров не было полной уверенности даже в том, то им позволят вернуться домой, если они не согласятся взять на себя определенные обязательства по части силового отпора оппозиции.
А.С. Когда в Москве был впервые поставлен вопрос о необходимости силового решения, пусть и польскими руками, и руководство ПОРП и ПНР стали усиленно подталкивать к жестким действиям? Сохранились ли какие-то свидетельства об этом? Что нам говорят о происходившем на этих более ранних этапах польского кризиса обсуждении польского вопроса доступные исследователям хранящиеся в РГАНИ (Ф. 89. Оп. 42; и т.д.) записи заседаний Политбюро и материалы бесед с польскими лидерами?
П.Ч. Вопрос о необходимости и возможности силового решения был поставлен сразу в сентябре 1980-го года во время телефонного разговора Брежнева с Гереком. Участники съезда «Солидарности» в Гданьске прекрасно видели, как в Гданьский залив вошёл Тактический авианесущий крейсер «Киев» и встал на рейд: появление огромного советского корабля в Балтийских водах не было случайным, это было прямым предостережением участникам съезда «Солидарности».
Однако следует различать происходившее осенью 1980-го года от того, как развивались события в 1981 году. В 1980-м в СССР всё было готово для введения дополнительных войск в Польшу (мы знаем, что там уже находился контингент Северной группы войск). Шла подготовка к крупнейшим маневрам «Запад-80». Можно предполагать, что сыграло свою роль вмешательство президента США Джимми Картера (кстати, он жив до сих пор), который по рекомендации своего советника по Национальной безопасности Збигнева Бжезинского (польского происхождения) дал телеграмму Брежневу и предупредил об опасных последствиях советской интервенции в Польшу. После этого советские решили, что надо убедить поляков действовать своими силами. Но, как Вы понимаете, в то время широкой публике это было неизвестно.
Генерал-полковник Владислав Ачалов оставил очень красочные воспоминания парашютиста-десантника о том, как развивались события в 1980 году[5]. Осенью командующий ВДВ генерал-полковник Дмитрий Семенович Сухоруков поставил Ачалова в известность о возможности ввода советских войск на территорию Польши. «Более детально посвятил меня в замысел возможной операции начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Н.В. Огарков (тогда он был депутатом Верховного Совета СССР от Литовской ССР) при посещении ПрибВО, заодно определив с кем придется взаимодействовать», – пишет Ачалов.
Вскоре Ачалова отправили на рекогносцировку в Польшу вместе с другими офицерами и генералами, переодели в общевойсковую форму, разрешили оставить только тельняшки. «Я стал майором войск связи, остальные тоже капитанами и майорами», – вспоминал генерал-десантник. «Генерал Д.С. Сухоруков определил объекты захвата, разграничительной линией для дивизий в Варшаве являлась Маршалковская улица. 7-я дивизия должна была действовать в первом эшелоне – оседлать аэропорт и обеспечить высадку основных сил, которым предстояло взять под контроль здания ЦК ПОРП, Сейма, Государственного банка, МВД и Минобороны. Частью сил обеих дивизий предполагалось захватить аэропорт в Лодзи, создать рубеж обороны вокруг столицы на случай выдвижения сил Войска Польского», – говорится в воспоминаниях Ачалова.
«Была у меня ещё одна совершенно секретная миссия, о которой сегодня я говорю впервые: в случае чего интернировать Войцеха Ярузельского и других членов правительства, а также руководителей ПОРП и Министерства обороны Польши. Эту задачу поставили мне лично командующий ВДВ и начальник Генерального штаба», – писал Ачалов в 2006 году.
Ачалов утверждает, что в мае 1981 года 7-я воздушно-десантная дивизия готовилась для переброски в Польшу. Несмотря на то, что Ачалову в это время предложили отправиться в Афганистан, он неожиданно был отозван из отпуска, предваряющего командировку, для руководства операцией в Польше. «Разведывательные подразделения и группы захвата уже находились на аэродромах в готовности к посадке в самолеты, но после нескольких недель ожидания накал обстановки пошёл на спад. Моя кандидатура была отставлена, и я остался командовать дивизией», – пишет Ачалов в своей книге «Я скажу вам правду».
И, тем не менее, Ачалов свидетельствует, что после визита в июле 1981 года в Польшу министра иностранных дел СССР Андрея Громыко было принято решение о замене Станислава Кани, «притом безотлагательной» И летом 1981 года ставка была сделана на генерала Ярузельского.
С самого начала 1981 года шли постоянные контакты между советским и польским военным руководством. В Варшаву то и дело прилетал Главнокомандующий объединенными вооруженными силами стран-участниц Варшавского договора Маршал Советского Союза Виктор Куликов. По имеющимся данным, в 1981 году он встречался с Ярузельским 22 раза. По воспоминаниям Ярузельского, Куликов имел все типичные для советского военачальника черты: уверенность в себе, понимание того, мундир какой страны он носит, но одновременно он обладал большим чувством юмора. Никогда не проявлял неуважения к польскому военному руководству, всегда относился к нему с тактом. Вместе с тем мог быть резким и грубым с советскими генералами. «Крутил мне дырки в животе последовательно и настойчиво», – вспоминал Ярузельский.
27 марта 1981 года Куликов прибыл в Польшу с большой группой офицеров из штаба Варшавского договора и хотел вручить польскому Генштабу проект введения военного положения. Затем Ярузельского и Каню пригласили для секретной встречи с Устиновым и Андроповым в Брест, где в салон-вагоне, стоявшем на запасных путях, нажим на них продолжился.
А.С. Известно, что к осени 1981 г. численность «Солидарности» достигала 10 млн. человек, очевидно, что реальная социальная база ПОРП была на порядок слабее. А как сочетались в программе «Солидарности» требования социальной справедливости и национальные чаяния?
П.Ч. «Солидарность» по сути дела была национально-освободительным движением, она только называлась профсоюзом! Объединяла весьма разношерстную публику, хотевшую только одного: изменения порядков, которые называли советскими порядками. Масштаб и размах движения «Солидарность» достигали размеров волны, с которой справиться ПОРП не представлялось возможным. Постулаты и требования движения «Солидарность» отражали национальные чаяния, через это движение поляки добивались того, что не смогли им дать коммунисты.
А.С. Давайте вспомним и о роли католической церкви в событиях 1980-1981 гг. Мы знаем, конечно (и говорили об этом в 2020 г. на страницах ИЭ к 100-летию со дня рождения Иоанна Павла II в беседе с его биографом В. Волобуевым), насколько воодушевили поляков избрание Кароля Войтылы римским папой в 1978 г. и первое посещение им через год Польши в этом своем новом качестве. А что можете сказать о роли католической церкви как института, организаций светских католиков, а также священников на местах?
П.Ч. Избрание уроженца социалистической страны, славянина, кардинала Краковского Кароля Войтылы на пост главы Святого престола в Риме, в Ватикане, вызвало шок у партийного руководства, как в Москве, так и в Варшаве. Каждый поляк, будь то атеист, коммунист или верующий католик, преисполнился неимоверной гордостью за своего соотечественника. Человек необычайного обаяния, актер, драматург Иоанн Павел II завораживал слушателей своим баритоном. Когда он приехал в 1979 г. на родину (а визит согласовывался очень трудно), поляки устроили ему овацию. Проезд папы римского в открытой «Чайке» по улицам польских городов, богослужение под открытым небом с алтаря, установленного перед сталинской высоткой в Варшаве – всё это диссонировало с привычной повседневностью реального социализма. Ярузельский вспоминал, что когда он впервые встретился с понтификом, увидел папу римского в белом одеянии, у него буквально подкосились ноги, что неудивительно для выпускника католического колледжа ксёндзов-марианов, коим был генерал-коммунист.
Как известно, польская римско-католическая церковь на протяжении длительного времени в отсутствии государственности и в условиях разделов Польши оставалась своего рода каркасом, цементирующим нацию. Репрессии периода сталинизма, интернирование Примаса Польши кардинала Стефана Вышиньского только способствовали укреплению римско-католической церкви и росту её популярности в польском обществе.
Во время событий 1980-х годов польская римско-католическая церковь сыграла феноменальную роль. С одной стороны, визиты папы римского Иоанна Павла II на Родину прямо указывали на неприятие им существующего строя, глубокий антикоммунизм, о чем постоянно докладывали в Москву советские дипломаты. Чего стоит его знаменитое высказывание: «Пусть снизойдет дух Святой и изменит обличье Земли, этой земли!» Самое удивительное, что его пророчество сбылось! А с другой стороны, и кардинал Стефан Вышиньский, а после его смерти кардинал Юзеф Глемп постоянно призывали участников протестов и забастовок к сдержанности, о чём сохранилось множество интереснейших свидетельств. Вспоминают и о том, как кардинал Вышиньский встал на колени перед Лехом Валенсой с тем, чтобы тот отменил всеобщую забастовку, которая могла спровоцировать вторжение советских войск.
Встречи Иоанна Павла IIc Ярузельским в 80-е носили очень важный и судьбоносный характер. Папа римский принимал генерала и после его отставки с государственных постов. Случайно или нет, но суд над Ярузельским в 2007 году смог состояться только после смерти понтифика в 2005 году. Помню, когда я работал в ТАСС в 1990-е годы, у меня был начальник, ранее занимавший высокий пост в ЦК КПСС и курировавший в ТАСС соцстраны – Юрий Николаевич Жданов. Он говорил так: «Запомните, Петя, все поляки заодно! Что Ярузельский, что папа римский – все заодно!». Таков был взгляд на Польшу из Москвы.
Немаловажной была роль приходских священников, вокруг которых концентрировалось как городское, так и сельское население Польши. Некоторые из них активно участвовали в политике и проповеди их носили резко антикоммунистический и антисоветский характер. Одним из наиболее известных был ксендз Ежи Попелушко в варшавском костеле Святого Станислава Костки, который впоследствии был убит сотрудниками МВД.
Следует отметить, что иерархи римско-католической церкви сыграли важнейшую посредническую роль при переговорах власти и оппозиции и до введения военного положения, и впоследствии при организации «круглого стола».
А.С. Коснемся в беседе настроений не только нашей партократии, но и высшего командного состава нашей армии. Насколько адекватно оценивал наш генералитет ситуацию? Не было ли шапкозакидательских настроений, понимали ли, что польская армия сильна и боеспособна и может дать отпор? На заседаниях советского политбюро затрагивался вопрос о том, что и Войско Польское находится под определенным влиянием «Солидарности». Понимали ли советские военачальники, какой может оказаться цена силового вмешательства?
П.Ч. Из рассекреченных протоколов заседаний Политбюро ЦК КПСС 1981 года, доступных в РГАНИ, видно, что министр обороны Д.Ф. Устинов выступал категорически против ввода советских войск в Польшу. Той же позиции придерживался и председатель КГБ Ю.В. Андропов. Однако военные уровнем ниже, в том числе и генералы, готовы были исполнить любой приказ и готовились к его выполнению. Особенно это относится к концу 1980-го года. В этом смысле примечательны вышеупомянутые воспоминания генерала Владислава Ачалова, в то время командира дивизии Воздушно-десантных войск в Каунасе, которого, переодев в форму майора, отправили на рекогносцировку в Варшаву.
Думаю всё же, что советские военачальники понимали цену силового вмешательства. И очень не хотели подставлять свои лбы. Устинов, который строго говоря, не был военным, а скорее политиком и специалистом по вооружениям, прямо говорил (как следует из протокола заседания Политбюро конца октября): поляки не готовы нас принять.
А.С. Вернемся к генералу Ярузельскому, но уже поздней осени 1981 г. и начала зимы. Известно, что Ярузельский до конца жизни настаивал на том, что введением 13 декабря 1981 г. чрезвычайного положения он предотвратил силовую акцию Советской Армии по «наведению порядка» со всеми неизбежными катастрофическими последствиями для страны. Но мне воспоминается запись выступления Андропова на вышеупомянутом заседании Политбюро ЦК КПСС от 29 октября 1981 г.: «Польские руководители поговаривают о военной помощи со стороны братских партий. Однако нам нужно твердо придерживаться своей линии – наши войска в Польшу не вводить» (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 42. Док. 48. Л. 4.). Андропова поддержал, как Вы правильно заметили, и министр обороны Д. Устинов (понятно, что т.н. Северная группа советских войск в Польше присутствовала на постоянной основе, так что речь шла о вводе новых войск и использовании советского контингента в целях «наведения порядка» в Польше). Ясно, что в Генштабе прорабатывались разные планы, на случай любого развития событий в Польше. Генерал армии А.И. Грибков вспоминает и о том, как советские советники помогали польскому генштабу готовить введение военного положения внутренними силами. Проводились военные маневры вблизи польских границ, да и в самой Польше, что также было инструментом силового давления. А что касается позиции высшего советского руководства, какие мнения доминировали в самые последние недели до развязки на заседаниях Политбюро и совещаниях с участием лидеров соцстран? Какие споры происходили? Рассматривалась ли идея задействования советского военного контингента в Польше? Осознавали ли в советском руководстве все возможные последствия (не только для Польши, но прежде всего для СССР и всего соцлагеря) этого шага, учитывая как объективное состояние советской экономики (вспомним, что как раз в это время СССР был вынужден сократить поставки нефти в соцстраны и это вызвало крайне негативное отношение союзников, заставив, например, Венгрию без консультаций с СССР вступить в Международный валютный фонд), так и то, что Советский Союз уже по уши погряз в своей афганской авантюре и едва ли мог «взвалить» на себя еще и Польшу?
П.Ч. Конечно, все рассекреченные архивные материалы свидетельствуют о том, что советские руководители не хотели вводить войска в Польшу. Однако далеко не факт, что они не могли изменить своё мнение по мере ухудшения обстановки, как это произошло применительно к Венгрии в 1956 году. Для многих польских и западных исследователей нежелание высшего советского руководства вводить войска – причина считать, что Ярузельский имел возможность избрать другой путь и чуть ли не допустить политический плюрализм в Польше или так называемую «финляндизацию». Эти утверждения, конечно, не выдерживают критики и свидетельствуют о глубоком непонимании советской политической и военной системы. На словах исключая возможность введения войск, советские руководители, тем не менее, не останавливали военные приготовления, которые шли на границах Польши. Из лидеров соцстран особую ретивость в деле наведения порядка в Польше проявлял в ГДР Генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эрик Хонеккер. Военные приготовления в Калининградской области не прекращались. Район Калининграда был насыщен войсковыми соединениями, которые с августа 1981 года были доведены до полного штата. Комендант Ольштынской воеводской милиции полковник Казимеж Дудек докладывал главе МВД Чеславу Кищаку, что военнослужащим запрещается покидать гарнизоны, отпуска максимально ограничены, а в управлении КГБ появились призванные из резерва переводчики польского языка.
Конечно, взваливать на себя Польшу в Москве совершенно не собирались. Весьма любопытно, а с позиций сегодняшнего дня даже потешно, как на заседании Политбюро Брежнев предлагает поставить в Польшу 30 тысяч тонн мяса, которое нужно собирать по всему Советскому Союзу, по всем республикам. Брежнев говорит: «Я всё думаю о том, хотя мы Польше и дали 30 тысяч тонн мяса, но едва ли поможет полякам наше мясо. Во всяком случае у нас нет ясности, что будет дальше с Польшей. Никакой инициативы т.Ярузельский не проявляет…»
А.С. Может быть Москва, видя склонность Ярузельского к политическому решению, просто блефовала возможностью интервенции и шантажировала его, призывая к более жестким мерам, тогда как на самом деле такая перспектива была маловероятной…
П.Ч. О том, что Москва блефовала, мне не раз говорил известный специалист по польским делам Николай Иванович Бухарин, работавший в то время в Институте мировой социалистической системы и консультировавший советское руководство по польским вопросам. Несомненно, игра нервов шла.
А.С. Продолжая предыдущий вопрос: а может быть Ярузельский и сам был заинтересован в предельно жестких декларациях Москвы, зная, что таким образом он легче сможет объяснить польскому обществу и особенно оппозиции всю неотвратимость катастрофы, если не будут сделаны некие шаги к ослаблению напряженности. Иными словами, он и сам пытался разыграть, общаясь с лидерами оппозиции, эту карту советской угрозы.
П.Ч. Известно, что незадолго до введения военного положения на заседании Политического консультативного комитета государств участников Варшавского договора должны были принять коммюнике, в которое Ярузельский пытался вставить фразу о возможном военном вторжении в Польшу. Но, к его разочарованию и неудовольствию, эту фразу не включили.
А.С. Насколько в польском обществе были распространены ожидания советского военного вмешательства? Политически активные поляки принимали во внимание такую перспективу? И как реагировали на такую угрозу? Побуждало ли это кого-то к сдержанности? Или напротив, заставляло думать о мобилизации?
П.Ч. Всё происходило очень по-разному. В самой «Солидарности» были люди, которые считали нужным не злить Советы. Некоторые польские историки считают, что в «Солидарности» 1980-х годов были явные проявления того, что называется реализмом – не задирать СССР, не подвергать сомнению принадлежность ПНР к Варшавскому договору, и когда некоторые неизвестные преступники мажут советский памятник надписями, организовать демонстрационную чистку и уборку памятников и советских военных кладбищ. Многие в Польше полагали, что осквернение советских памятников и могил в то время было спланированной провокацией, чтобы дискредитировать оппозицию. Честно говоря, я в этом сомневаюсь: в Польше всегда существовала долгая традиция разрушения русских и советских монументов, что мы имели возможность увидеть и в наше время. Но могилы воинов Красной Армии на кладбищах поляки берегут – в этом может убедиться каждый, кто едет из варшавского аэропорта Окенче в центр города мимо гигантского военного захоронения.
Конечно, многие политически активные поляки принимали во внимание перспективу ввода советских войск в Польшу. В то время были ещё живы те, кто служил в Красной Армии или в Армии Людовой, имел опыт жизни в Советском Союзе, опыт военных невзгод и испытаний. И они отлично представляли себе, какой гигантской силой являются Советский Союз и его вооруженные силы.
Кто-то в Польше наверняка думал о мобилизации. Известна история о том, как во время выпивки в Москве в Академии Генерального штаба один из польских офицеров-слушателей по пьяному делу сказал советским союзникам-коллегам: «Если вы к нам сунетесь, мы встретим вас огнём!» На этого офицера, конечно, донесли. Его отозвали из Академии, но Ярузельский его более не наказал.
А.С. Известно, что экономическое положение Польши было в 1980-е годы довольно плачевным – пустые прилавки, многие поляки уезжали на заработки на Запад. Играла ли какую-то роль в экономической стабилизации помощь СССР и других соцстран? И насколько значительны были западные вливания?
П.Ч. Западные вливания произошли во времена Эдварда Герека и к началу 1980-х годов западные банки хотели получить свои денежки назад. Экономическое положение было действительно довольно плачевным. Не случайно в своей филигранно подготовленной речи о введении военного положения Ярузельский говорил, что «хаос и деморализация приобрели масштабы национальной катастрофы». Что касается экономической помощи со стороны СССР, то она была весьма масштабной.
А.С. Какие существуют сегодня в польской историографии и общественном мнении оценки событий 40-летней давности и важнейших политических игроков того времени?
П.Ч. Главное, что вменяют в вину Ярузельскому при введении военного положения, это, конечно, человеческие жертвы, случившиеся во время этой, наверно, самой масштабной военно-полицейской операции второй половины XX века. Особенно, кровавая бойня, произошедшая при усмирении горняков на шахте «Вуек» («Дядюшка») в Силезии. Сейчас на её месте построен музей. Современные польские историки также считают, что, поскольку к осени 1981 года Советский Союз не желал и не планировал силовую акцию в Польше, у Ярузельского была альтернатива введению военного положения, и он мог пойти на либерализацию режима и допустить плюрализм в тогдашнем польском обществе. Не думаю, что этот тезис можно воспринимать всерьез. Особенно нами, теми, кто представляет советские реалии до появления Горбачева.
Важным источником при оценке решения Ярузельского о введении военного положения в Польше считается так называемый дневник Виктора Аношкина, адъютанта Маршала Советского Союза Виктора Куликова. Он был обнародован на конференции в Яхранке в 1997 году и введен в научный оборот Марком Крамером из Гарвардского университета. Сейчас дневник Аношкина хранится в Институте национальной памяти в Варшаве. Из него складывается представление, что Ярузельский просил советскую сторону ввести дополнительные войска на территорию Польши для усмирения «Солидарности». Из дневника следует, что Ярузельский задавал вопрос: «Можем ли мы рассчитывать на помощь по военной линии от СССР?»
Тем не менее, при анализе этой ситуации нельзя не отметить существенного противоречия, которое признавал и сам Марк Крамер в интервью Радио Свобода.
«Вся тяжесть советского давления приходилась на него (Ярузельского). Он осознавал, что совершает важнейший поступок в истории своей страны и всей Европы, пытаясь выполнить сложную, подчас невозможную задачу: успешно противостоять бунтующему обществу. До октября 1981-го и Станислав Каня (лидер Польской объединенной рабочей партии, которого Ярузельский сменил на посту в середине октября), и Ярузельский неоднократно убеждали Советский Союз, что они в состоянии ввести военное положение без внешней помощи и что было бы огромной ошибкой вводить в Польшу дополнительные советские войска», - говорил Марк Крамер в интервью Радио Свобода в 2009 году.
В Польше выпущено довольно много интересной литературы, посвященной тому времени, и несколько биографий генерала Войцеха Ярузельского, написанных в весьма критическом духе. В 2000 годы вышла книга Анджея Пачковского «Война польско-ярузельска» (Wojna polsko-jaruzelska). Ведущим биографом Ярузельского можно считать историка Павла Коваля, выпустившего две монографии о генерале. Когда я дважды обращался к нему с просьбой об интервью, он от встречи уклонился, сославшись на нехватку времени. Довольно интересна биография министра внутренних дел ПНР Чеслава Кищака под говорящим названием «ЧеКищак».
В одном из своих последних интервью Ярузельский не без сарказма говорил, что, если бы ему надели мешок на голову и вывезли в Москву, его народ относился бы к нему более благосклонно. Оценка деятельности Ярузельского в польской историографии определённо негативная. Как правило, его называют «коммунистическим преступником», «прислужником советского империализма». Как мне представляется, Ярузельский заслуживает более комплексного взгляда. В каком-то смысле его можно даже считать жертвой сталинизма с учётом того, что его юные годы прошли в сибирской ссылке и выковали его характер в духе преданности советской политической и военной системе.
В оценке деятельности лидера «Солидарности» Леха Валенсы доминирует мнение о том, что он так или иначе был тесно связан с властями, о чем свидетельствует рассекреченное его досье агента госбезопасности под псевдонимом «Болек», относящееся к концу 1970-х годов. Я видел это досье в архиве Института национальной памяти. Его подлинность не вызывает сомнения. Другое дело, что, судя по всему, к 1980-м годам Валенса соскочил с крючка госбезопасности, что, конечно, было бы непредставимо в советских условиях.
А.С. Идут ли споры о политическом наследии «Солидарности», в том числе споры между отдельными политиками и на уровне партий? Занимает ли эта тема значимое место в национальной памяти?
П.Ч. Прошло довольно много времени с тех пор. Опубликовано множество материалов, связанных с историей введения военного положения, прежде всего, Институтом национальной памяти. Для нынешнего поколения поляков более актуальным стал спор о «круглом столе» 1988-1989 годов, который привел к плавному переходу власти от команды Ярузельского к активистам «Солидарности». Многие называют «круглый стол» сговором элит, разделом власти. Важно то, что поляки придают существенное значение своей недавней истории и стараются публиковать все документы и материалы, которые могут пролить свет на события 40-летней давности.
Но хотелось бы сказать и о том, что в Гданьске, там, где находится знаменитая судоверфь, в то время имени В.И. Ленина, центр массовых забастовок, сейчас открыт огромный музей движения «Солидарность», и каждый может посмотреть на экспонаты и стенды, имеющие отношение к рабочим протестам в 1970-е-1980-е годы. Неподалёку, возле памятника «Погибшим судостроителям» («Три креста»), установлены бронзовые таблички в том числе и на русском языке, разъясняющие, какое значение имели события 1980-го года для Польши и всего мира.
А.С. Кто из активных действующих политиков того времени до сих пор играет определенную роль в польской общественной жизни?
П. Ч. К настоящему времени умерли почти все генералы Войска Польского – соратники Ярузельского, вводившие военное положение. Сам генерал скончался в 2014 году и был похоронен на военном кладбище «Повонзки», что вызывало протесты у некоторых представителей общественности. В марте 2020 года умер Станислав Каня. Бывший лидер движения «Солидарность» и бывший президент Польши Лех Валенса отошел от дел и живет в Гданьске в окружении детей и внуков. Хотя иногда и участвует в акциях протеста против правящей партии «Право и справедливость». В строю остается Адам Михник, который по-прежнему занимает пост главного редактора «Газеты выборчей», ставшей оппозиционной. Недавно ему исполнилось 75 лет. Он принял участие в демонстрации перед посольством России в Варшаве, которая выражала свою солидарность с обществом «Мемориал».
На фото: Ярузельский дает интервью Черемушкину.
Черемушкин Пётр Германович – журналист-международник, эксперт-полонист, старший научный сотрудник Центра научных исследований «Актуальная история» АИРО-XXI, кандидат искусствоведения
Cheremushkin Pyotr – journalist, expert in the problems of Poland, senior researcher at the Center for Research in Actual History AIRO-XXI, Cand. of Art History
kretovich1964@gmail.com
[1] См.: Документы «комиссии Суслова». События в Польше в 1981 г. // Новая и новейшая история, 1994, № 1. [2] Janusz Rolicki. Edward Gierek. Przerwana dekada (wywiad rzeka). Warszawa: Wydawnictwo Fakt, 1990. [3] Вопросы истории, 1995. № 10. [4] Грибков А.И. «Доктрина Брежнева» и польский кризис начала 80-х годов // Военно-исторический журнал, 1992. № 9. [5] Ачалов В.А. Я скажу вам правду. М.: Ист-Факт, 2006.