Тесля А.А. Флоровский и Шмеман: письма через океан. Рец.: Шмеман А., прот., Флоровский Г., прот. Письма 1947 – 1955 годов / Сост., предисл., коммент. П.Л. Гаврилюка. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2019. – 448 с.
Общая канва отношений двух выдающихся православных мыслителей XX века – Георгия Флоровского и Александра Шмемана – широко известна: от отношений ученичества и восхищенного взгляда на Флоровского со стороны молодого Шмемана – к последующему соработничеству в возглавляемой Флоровским Свято-Владимирской семинарии при Колумбийском университете, спустя несколько лет закончившемуся радикальным разрывом.
Летом 1955 г. конфликт дойдет до такой степени остроты, что Флоровский – даже не лично, а через секретаря семинарии – потребует от Шмемана съехать с квартиры, которую тот с семейством занимал в доме Нью-Йоркской объединенной семинарии, а тот в свою очередь ответит уведомлением о предстоящем выезде, направив одновременно копии митрополиту и секретарю. Это будет последний их обмен письмами.
Правда, много лет спустя, к 70-летию Флоровского, Шмеман напишет еще одно письмо – с попыткой примирения, начинающееся словами: «я не знаю, ответите ли Вы на это письмо или нет, но в эти дни Вашего юбилея я хотел бы, чтобы Вы знали, что не было за эти долгие годы дня, когда я не думал о Вас» (383 – 384). Уже после смерти Флоровского Шмеман запишет в дневнике[1]:
«Сегодня ночью – сон об о. Г. Флоровском. Со мной он добр, почти нежен. Я говорю ему: “Отец Г[еоргий], несколько лет тому назад я написал Вам письмо, ведь Вы получили его?” Он закрывает глаза и говорит: “Да, получил”».
Оба собеседника внесли большой вклад и оказали существенное влияние на христианскую – и не только христианскую – мысль XX века. И Флоровский, и Шмеман – масштабные фигуры в истории русской эмиграции, при этом сближающиеся в том числе и в своем стремлении принципиально выйти за пределы эмиграции – и прежде всего соединяющиеся в отвержении «русского», «культурнического» или «политического» истолкования православия. Для них одинаково неприемлема «капуста», понимание православия прежде всего как «русского», культурного артефакта – его национализация и держание за него не из веры, а как за обломок прежней русской жизни. Напротив, они сходятся не только в декларативном, но проницающем всю мысль и во многом – чувство – сознании православия как христианства, его вселенской вести. И с этим связана и их деятельность в рамках Всемирного Совета Церквей (ВСЦ) – не там, где нужно защищаться и обороняться, а – соединившись в стремлении к истине – проповедовать и испытывать свое, в бесстрашии – поскольку оно прежде всего не «свое», а истина – и потому выдержит любое испытание. Отсюда же, кстати, и весьма прохладное отношение к «социальной миссии», поскольку христианство – в конце концов весть не от мира сего.
Но вся эта близость между ними и большое влияние, оказанное на Шмемана Флоровским[2], не смогли преодолеть сложности характера и образа жизни Флоровского – когда в 1955 г. его принудили покинуть пост декана Свято-Владимирской семинарии, он разорвал свои отношения с ней в целом и со Шмеманом, кому довелось стать его преемником. Тяжесть нрава Флоровского можно отчасти оценить и по публикуемым письмам – его неумение, неспособность учитывать положение другого, сложность для него сочувствия и, напротив, готовность заподазривать других – в том числе и собеседника – в дурном. Примечательно, что Шмеман в итоге начинает взаимодействовать с Флоровским, исходя в том числе и из этих качеств его натуры – в напряженной обстановке вынужденных отлагательств своего переезда в Америку он старательно упоминает в письмах все, что подтверждает его растущий авторитет в Европе и востребованность – рассчитывая тем самым, видимо, побудить Флоровского ценить его и все-таки дожидаться его приезда.
Опубликованная Павлом Гаврилюком, профессором университета св. Фомы (Минесота), известным специалистом по творчеству прот. Георгия Флоровского, переписка с Александром Шмеманом по большому счету сводится к двум с небольшим годам, с начала 1949 и по позднюю весну 1951 г. До этого обмен между ними письмами носит эпизодический характер, поскольку они оба живут в Париже, а после, с лета 1951 г., вновь оказываются в одном городе – теперь уже Нью-Йорке.
Интерес этой переписки – прежде всего в возможности услышать молодого Шмемана (большая часть сохранившихся писем – его к о. Георгию): по крайней мере на данный момент опубликовано не так много материалов о первых годах его преподавательской и научной деятельности – а в письмах к Флоровскому он и подробно сообщает собеседнику о своих собственных делах и планах, о делах Свято-Сергиевского института (ССИ), за которым Флоровский следит с ревнивым вниманием, и о европейской богословской жизни – прежде всего в рамках ВСЦ, одним из организаторов и участником первых четырех ассамблей которого был Флоровский, а Шмеман занимал должность заместителя председателя Комитета по работе с молодежью.
Шмеман в эти годы мыслит себя преимущественно как византиниста, историка церкви – примечательно, что в его жизни, как и в жизни Флоровского, академическая случайность определит дальнейший интеллектуальный путь. Флоренский, приглашенный о. Сергеем Булгаковым в Свято-Сергиевский институт, мыслил себя как историка философии (этим, историко-философским сюжетам, была посвящена и его диссертация о Герцене). Однако место историка русской философии уже было занято – о. Василием Зеньковским, и Флоренскому пришлось взять на себя преподавание патрологии. Так и для Шмемана его дальнейшая судьба видится связанной с византийскими исследованиями – и, при интересе к литургическому богословию, он видит в качестве будущего специалиста в этой области своего друга, о. Иоанна Мейендорфа. Однако новой – формально, правда, основанной еще в конце 1930-х годов, но радикально трансформированной Флоровским Свято-Владимирской семинарии (которую Флоровский именует в переписке «Академией» - стремясь сделать ее именно богословским учебным заведением, а не «пастырским училищем») – требуется прежде всего преподаватель литургики. В итоге Шмеман так и не завершит или, по крайней мере, не опубликует своего курса по истории византийской церкви (частично он будет использован в «Историческом пути православия», 1954), оставит свою тему диссертационного исследования, посвященного прежде всего Марку Эфесскому – и уже годы спустя, в 1959, защит в качестве диссертации «Введение в литургическое богословие»[3], а Мейендорф, которого Шмеман пророчил в литургисты, в итоге сделается выдающимся историком церкви и с того же 1959 г. станет профессором Свято-Владимирской семинарии и, после кончины Шмемана – его преемником в должности декана.
И последнее из кратких заметок по поводу изданной переписки – и Флоровский, и Шмеман, последний даже больше, чем его старший коллега и наставник – мыслят создаваемую нью-йоркскую семинарию, свой переезд в Америку как начало нового этапа, возможностей для действия и мысли – закрытых или маловероятных в Париже. Молодой Шмеман многократно подчеркивает различие между поколениями ССИ, контраст между стариками и молодыми – десятилетия спустя он многое переосмыслит и будет отзываться не только намного мягче, но и видеть многограннее, но тогда, на рубеже 1940-50-х для него это противостоящие миры – и от стариков нечего взять кроме того, что они уже дали. И для него – как затем и для присоединившихся затем его друзей из Свято-Сергиевского института, Сергея Верховского и Иоанна Мейендорфа – переезд в Америку действительно станет не только жизненным водоразделом, но и нового этапа в истории православия – во многом под воздействием, в притяжениях и отталкиваниях от Флоровского и его богословского видения.
Андрей Тесля – кандидат философских наук, старший научный сотрудник, научный руководитель (директор) Центра исследований русской мысли Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта (Калининград).
[1] Запись от 13.VIII.1979. [2] См., напр., признание Шмемана в письме к Флоровскому от 3.IV.1951: «Именно чтение Вашего предисловия к “Путям русского богословия” – мне было тогда 16 лет* - зажгло во мне огонек того богословского эроса, который навсегда убедил меня в том, что богословие есть служение Церкви и невозможно без живого служения ей “словом, житием, верой…” и т.д.» (315). * Если в этом указании Шмеман точен, то читал он «Пути…» сразу же по их выходу в свет. [3] Недавно вышло ее переиздание: Шмеман А. Введение в литургическое богословие / Предисл. иер. А. Гумерова. – М.: Никея, 2021. – (серия: «Неопалимая купина. Богословское наследие ХХ века»).