Павел Кузенков: «Страна, которая фальсифицирует свою историю, обречена на исчезновение…» Интервью с П.В. Кузенковым
Беседовала М.Ю. Андрейчева
Видный ученый-византинист Павел Владимирович Кузенков рассказывает об открытых им принципах выстраивания византийской хронологической системы и размышляет о преемственности русской культуры от византийской и об ответственности политиков перед лицом истории своего государства.
Ключевые слова: история Византии, историческая хронология, византийская хронография, русско-византийские связи, история Церкви, церковно-государственные отношения
Кузенков Павел Владимирович – историк-византинист, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института общественных наук и международных отношений Севастопольского государственного университета
Контактная информация: pk407@mail.ru
«A country that falsifies its history, doomed to extinction...» Interview with P.V. Kuzenkov
Renowned Byzantinist Pavel Vladimirovich Kuzenkov talks about the principles of building the Byzantine chronological system discovered by him and reflects on the continuity of Russian culture from the Byzantine and on the responsibility of politicians in the face of the history of their state.
Keywords: history of Byzantium, historical chronology, Byzantine chronography, Russian-Byzantine relations, history of the Church, church-state relations
Kuzenkov Pavel – Byzantinist, PhD, leading researcher, Sevastopol State University
Основные публикации:
Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках // Древнейшие государства на территории Восточной Европы. Сб. за 2000 г. М.: Восточная лит., 2003. С. 3–172.
«Великого книжника антиохийского возглашение о календах, нонах и идах»: трактат о римских древностях в древнеславянской кормчей // Κανίσκιον: Юбилейный сб. в честь 60-летия проф. И.С. Чичурова. М., 2006. С. 240–279.
Русь Олега у Константинополя в 904 году // Причерноморье в средние века. Вып. 8. М.; СПб., 2011. С. 7–35.
Пасхалистический трактат прп. Максима Исповедника // Богословские труды. Вып. 43–44. М., 2012. С. 99–178.
О происхождении александрийской эры: (По поводу новой книги А. Моссхаммера) // ΘΕΟΔΟΥΛΟΣ. Сборник памяти проф. И. С. Чичурова. М., 2012. С. 116–170.
Броль Р.В., Кузенков П.В. Астрология и политика в Византии V в. // Византийский временник. Т. 72. М., 2013 [2014]. С. 134–163.
Христианские хронологические системы: История летосчисления в святоотеческой и восточнохристианской традиции. М.: Русский издательский центр, 2015. 991 с., ил., электронные приложения.
Дата визита княгини Ольги в Константинополь в свете новых данных: 946 г. // Византийский временник. Т. 104. М., 2020. С. 127–149.
Поход халифа аль-Мутасима на Аморий в 838 г.: уточнение хронологии // Античная древность и средние века. Вып. 48. Екатеринбург, 2020. С. 74–95.
«Византийский» тип средиземноморской цивилизации: генезис, эволюция, трансформация // МЕТОД 11: Вслед за Дарвином: Эволюция знания об эволюции и самого феномена развития. М., 2021. С. 319–334.
М.А.: Что Вам известно о Ваших предках?
П.К.: У нас с советских времен было принято не особенно вникать в этот вопрос. Напротив, воспитывалась гордость, что мы отреклись от «старого мира» и начали жить «с Великого Октября». Многих это спасало от гонений. Ведь те, кто принадлежали к так называемым эксплуататорским классам (священству, дворянству, купечеству), были официально людьми второго сорта. Фактически, генетическая память стала социально опасной. Моих родственников это тоже коснулось. У своего дедушки я выяснил, что его отец скрывал свое происхождение и писал о себе в анкетах: «переплётчик книг», хотя на самом деле он был подмосковным священником. Овдовев, он женился во второй раз и был, как второбрачный, почислен за штат. Это ему и помогло после революции, когда стало опасно указывать свою принадлежность к духовному сословию…
«Хронологические таблицы – это мой профессиональный конёк…»
Мне, к сожалению, долго даже в голову не приходило заняться изучением своих семейных корней. Но недавно меня осенило: вот, я составляю хронологические таблицы по древней истории Византии и Руси. А создам-ка я хронику своей собственной семьи. Залез в семейную шкатулку, вытряхнул из нее все документы, и передо мной открылся целый мир: в семейной «микроистории» отражалась история всей страны. Вот зарплатная книжка деда за 1951 год, вот трудовые книжки, профсоюзные билеты, дипломы, грамоты, сначала родителей, потом мои. Письма, открытки. Ценнейший архив (с точными датами – это особенно важно для моей таблицы!). Но... в шкатулке не оказалось ни одного документа старше 1942 года: это было свидетельство о рождении мамы, выданное Саракташским ЗАГС НКВД СССР (мама родилась в эвакуации на Урале). Поэтому дальше я стал двигаться путем «устных опросов» – на даче, за самоваром. Расспрашивал нашего дядю-сторожила, Игоря Сергеевича (недавно мы праздновали его 90-летие, но, к сожалению, в прошлом году он покинул нас). У него оказалась феноменальная память: он помнил даже детали довоенных событий. На основании его рассказа я выстроил хронологию событий в нашей семье. Получилась удивительная вещь. Оказалось, что самый древний предок, о котором сохранились известия – это мой прапрадед по материнской линии, Григорий Петрович Быстрицкий. Информацию о нём обнаружил в интернете мой 90-летний дядя, который сам увлёкся поисками родословных корней. Выяснилось, что Г.П. Быстрицкий окончил Московскую духовную академию в 1850 году, со степенью магистра богословия, а затем стал духовным писателем и попал в словарь Брокгауза и Эфрона. Умер он в 1865 году. А в 1897 году 15 августа под Шатурой, в селе Власовское, родился Сергей Евгеньевич Быстрицкий – мой дед. Таковы мои корни по материнской линии. Отцовскую линию я не знаю совсем. Родители мои развелись, когда я был маленький. Это – тоже одна из проблем современной России, ведь разводы разрушают семейную память. Родители, как правило, стараются забыть о своих неудачных опытах брачной жизни… Меня тема семейной памяти и ее передачи и сохранения очень заинтересовала не только как историка, но и как преподавателя. Я стал давать задание студентам: собрать сведения о своих предках. Результат меня, честно говоря, просто шокировал. Практические никто не помнил предков дальше третьего поколения! Только в мусульманских семьях память обычно уходила несколько дальше – в XVIII век. И это не случайная выборка, а явление. Я преподавал в разных вузах, в разных городах страны – и везде сталкивался с этим феноменом «Иванов, не помнящих родства»… Конечно, причиной тому была и политика социальной сегрегации, проводившаяся советской властью, и массовые миграционные процессы, происходившие в СССР. Люди добровольно, а нередко и принудительно переезжали с места на место, разрывая связи с малой родиной, со своими корнями. Но началось это смешение еще раньше, века с XVI-го. Лингвистам известен феномен отсутствия диалектов в русском языке: есть говоры, но для такой огромной территории это ничтожные отличия. А отсутствие диалектов – яркий признак активной социальной мобильности. Короче говоря, оказалось, что у нашего народа очень короткая историческая память…
М.А.: Почему Вы решили стать историком? При каких обстоятельствах Вы поняли, что Вас привлекает историческая наука?
П.К.: Началось все в теперь уже далеком 1986 году, когда стартовала политика горбачёвской гласности. Появились публикации массы интересных исторических материалов. В частности, была переиздана «История государства Российского» Карамзина. Помню, как еще в школе, классе в восьмом, я прочитал в короткой сноске в учебнике литературы, что Николай Михайлович, помимо известных прозаических произведений, еще является автором многотомной «Истории государства Российского», о которой А.С. Пушкин написал: «В его «Истории» изящность, простота доказывают нам без всякого пристрастья необходимость самовластья и прелести кнута…». Это было году в 1984-м, и я подумал: вот, никогда в жизни я не прочитаю эту книгу… И вдруг, о чудо! В журнале «Москва» начали публиковать этот труд Карамзина. Я немедленно бросился его читать, читал взахлеб. В это время я уже учился на машиностроительном факультете в «Бауманке». Архаичный, наивно-морализирующий слог Карамзина, как благоуханный аромат, украшал мои студенческие будни, наполнял их какой-то особой эстетикой «старой» России…
МГТУ я закончил в 1992 году. Это были уже другая страна. Преподаватели, технократы старого закала, напутствовали нас словами: «Ну, теперь спасайтесь, кто как может!» На дворе ельцинские реформы, шоковая терапия, ваучеризация. Легендарный военно-промышленный комплекс, для которого нас готовили как инженеров (и готовили, признаюсь, очень неплохо!), в подвешенном состоянии. Мы теперь с Америкой друзья, танки и ракеты больше, вроде как, не нужны. В чести банкиры и юристы. Я и сам пошел брокером на Московскую товарную биржу. Но лихое постсоветское предпринимательство мало увлекало меня. Как инженер, я ломал голову над загадкой: что же сломалось в этом гигантском советском механизме, который, казалось, работал как часы и был создан на века? Чтобы разобраться в этом вопросе, я стал читать книги по социологии, экономике, философии. Но, наконец, понял, что ключ к этой разгадке может дать только история… Я люблю сравнивать труд историка с работой следователя. Ведь слово «ἵστωρ» по-гречески значит «свидетель» – тот, кто видел и тот, кого допрашивают в суде. Потом стали называть так писателей, вроде Геродота и Фукидида, которые, в общем-то, сами никакими свидетелями не были, но всё же старались через чужие свидетельства выявить и сохранить истинную информацию о важных событиях. И задача историка – выявить в этих «показаниях» писателей и других источников, что истинно, а что ложно, что выдумано, а на что, действительно, можно опереться как на ценный опыт. Это меня очень вдохновило и увлекло. Но тут же понял и другое. Чтобы разобраться в материале, необходимо знать языки: ведь любое сообщение может быть искажено в результате перевода. А для историка важно не только адекватное прочтение источника, но и «вживание» в эпоху, умение думать и рассуждать, как его автор, чтобы верно «дешифровать» его сообщение (а оно может быть и молчаливым!). Этим занимаются текстология и герменевтика. Но самое главное – зубрить языки. Я накупил самоучителей и засел… за латынь, иврит и японский.
Неизвестно, надолго ли хватило бы моего энтузиазма. Но тут – счастливая случайность (а случай, «бог-изобретатель», выражаясь словами поэта, – один из главных творцов истории; по-немецки история, кстати, так и называется: Geschichte – «то, что случилось»). В январе 1993 года мама (а она знала о моих исканиях) приносит мне газету «Известия» с заметкой Андрея Кураева о наборе в новый вуз – Российский Православный Университет св. Иоанна Богослова, где будет впервые за долгие годы создан историко-филологический факультет. Надо сказать, что таких факультетов не было в советский период, нет их и сейчас. А ведь соединение истории и филологии – огромный плюс. Моя мечта сбылась! Отбросив в сторону свои прожекты обогащения и/или эмиграции, я отправился сдавать экзамены – и, к своему удивлению, поступил. Вокруг – «лихие 90-е», а в моей жизни началась эпоха почти непрерывного счастья: погружение в чарующий мир древних языков, высоких смыслов религиозных доктрин и великолепных цивилизаций. И среди них, как алмаз в короне, – Византия, духовная мать России.
К этому времени Византийская империя меня уже очень увлекала. В ней было что-то загадочное. Вроде бы Римская империя, но с греческой христианской культурой. Вроде бы осколок Античности, чудом выживший в темные века, – но в то же время типичное Средневековье, с его приматом духовного над светским. Вроде как та же, что и у нас, теократическая автократия, – но при этом правовое государство, с выборными императорами и признания «гласа народа» как источника легитимности.
К моменту поступления в РПУ я прочитал единственный византийский источник – «Хронографию» Продолжателя Феофана. И она тоже была загадкой. Почему мы не знаем ее автора? И кто такой этот Феофан, которого продолжает аноним? Позже я узнал, что Феофан Исповедник – величайший византийский хронист IX века. У него, кстати, тоже был предшественник – Георгий Синкелл. Всемирная хроника Георгия и Феофана – уникальное по своему значению сочинение, описывающее – с точными (хотя и не всегда верными) датировками! – всю мировую историю от Адама до императора Михаила I. И она, увы, до сих пор не переведена на русский язык. Точнее, частичный перевод есть – но он очень старый, времен Николая I, и пользоваться им сейчас невозможно из-за множества ошибок и отсутствия комментария. Сейчас я работаю над новым, комментированным переводом, и для его подготовки приходится задействовать всю мощь современных компьютерных технологий. А византийские книжники работали в кельях при свечах, в перерывах между монашескими трудами и молитвами (а Феофан претерпел и гонение: за почитание икон он был сослан и стал святым исповедником).
Труд Георгия и Феофана стал эталоном для византийских историков, а его название – «хронография», по-русски «летопись», прочно вошло и в русскую традицию. В студенческие годы мы читали это произведение на семинарах с Игорем Сергеевичем Чичуровым. Я тогда заинтересовался загадочной хронологией, которой пользовался Феофан, и помню, как профессор Чичуров принёс толстый том Венанса Грюмеля, который так и назывался: «La chronologie». Так зародилась моя будущая диссертация, посвящённая истории христианских хронологических систем.
История – в подлинном смысле «наука всех наук», причем не только гуманитарных: ведь есть и т.н. естественная история, изучающая природные процессы, и в строгом смысле слова любой эксперимент – не что иное, как историческое событие. А гуманитарные науки без истории просто немыслимы. И как математика является царицей наук точных, так история является царицей всех наук гуманитарных.
«О ключах к пониманию истории»
Но чтобы понять, что нам говорит история, необходимо иметь к ней ключи. К сожалению, с этим пока большие трудности. Драма истории в том, что она до сих пор не имеет универсальной общепризнанной методологии «дешифровки и верификации данных», наподобие той, что есть у физиков. С одной стороны, сами эти «данные» очень плохо формализуются, а с другой – поскольку они связаны с поступками человека, со свободной волей исторических личностей, людей, как правило, неординарных, эти «данные» не могут быть описаны через социальные законы. Наконец, в истории невозможен «научный эксперимент»: все исторические события уникальны и неповторимы. Но значит ли это, что история – не наука?
Известна крылатая фраза Гегеля: «Единственное, чему учит история, это то, что она ничему не учит». Обычно забывают, что у этих слов есть продолжение: «… правительства и народы». Сам-то Гегель считал, что он уроки истории усвоил вполне… Действительно, если бы из истории извлекались уроки, мы не имели бы дела с таким количеством фатальных ошибок – которые в политике, по известной французской крылатой фразе, «хуже, чем преступление»: ведь ошибки политика ведут к страданиям целых народов. Уже древние это прекрасно осознавали, и именно для политиков создавали свои исторические труды. Тит Ливий, Плутарх, Сыма Цянь наставляли и вооружали опытом прошлого в первую очередь для тех, кто принимал ответственные политические решения, чтобы те могли учиться не на своих ошибках, а на чужих.
Но для того, чтобы этим опытом пользоваться, необходимы две вещи. Первое – это уважение к прошлому, понимание его пользы и актуальности, принятие непрерывности цивилизационной традиции, то есть восприятие исторического опыта как своего. Второе – решение проблемы герменевтики, то есть адекватное описание этого опыта на понятном современным политикам языке.
И если с первым ситуация сейчас не столь плачевна, как еще недавно, и мы наблюдаем резкий всплеск интереса к истории на самом высоком государственном уровне, то со вторым дело обстоит сложнее. Герменевтическая культура утрачена в силу разрушения самой культуры как таковой. Сложные смыслы (а в истории простых смыслов нет: это сложная наука о сложных системах) упрощаются до вульгаризации – и превращаются из лекарства в яд. А тут еще и новое технологическое искушение. Нынешняя цифровая культура дает широчайшие возможности для искажения и фальсификации истории. Истина просто тонет в морях лжи и полуправды. Ведь многие наши современники убеждены, в том числе и люди с высшим образованием, считают, что «настоящую» историю от народа скрывают профессиональные историки, которые представляются им бандой заговорщиков, водящих за нос все человечество. Правда, не до конца понятно, зачем. Возможно, по приказу тайных сил или инопланетян? И такая дискредитация академической истории бросает широкие массы в опасные воды фантазий «альтернативщиков», а то и в когти действительно проплаченных манипуляторов…
М.А.: В университете были люди, которые на Вас произвели глубокое впечатление?
П.К.: Мне повезло, поскольку в РПУ устремились преподавать те, кому была интересна христианская средневековая цивилизация, которая в советские годы стала жертвой идеологической борьбы. Это были лучшие специалисты в своих областях. Наш декан, известный латинист Николай Алексеевич Федоров, говорил, что кандидат наук — это несерьезно: академик, в крайнем случае доктор – вот наш уровень. И на нашем факультете преподавали настоящие светила, которых даже в МГУ нельзя было встретить вместе в рамках одной учебной программы. Особенно повезло тем, кто увлекался Византией: у нас вели лекции и семинары, наверное, все ведущие московские византинисты. Историю Византии читал уже упоминавшийся выше мой учитель, профессор Чичуров, ученый с мировым именем. Византийскую литературу вел Михаил Владимирович Бибиков, мой любимый преподаватель, ныне возглавляющий византиноведение в Институте всеобщей истории РАН. Борис Львович Фонкич раскрывал нам секреты византийских рукописей и вел спецсеминар по греческо-русским связям в поствизантийское время. Введение в христианскую традицию читал прекрасный эллинист Андрей Чеславович Козаржевский. Церковную историю читал отец Валентин Асмус. Патрологию – Александр Арнольдович Столяров. Академик Никита Ильич Толстой знакомил нас со славянскими древностями. А неумолимый Алексей Дунаев ставил нам колы за ошибки в древнегреческом… Можно назвать еще много известных имен. Это были не просто хорошие ученые, научившие меня важным профессиональным вещам: методологии и знанию источников. Это были, прежде всего, люди высочайшей культуры. Их научная сфера деятельности непосредственным образом сказывалась на их образе жизни, даже на внешнем облике. Ведь, например, Античность – это не просто эпоха, это целый мир. И когда человек ею занимается, он живет в ней и ею. Сфера занятий влияет на формирование ученого как личности. Это почти мистическая вещь. Но по-другому быть не может. Историк никогда не станет профессионалом, если не вживется в изучаемую эпоху.
«Византия была первой европейской страной, пережившей эпоху Возрождения…»
Так я постепенно «вживался» в Византию. Хотя античная история гораздо богаче и лучше изучена, чем византийская, а европейское средневековье кажется более привлекательным – но каждый, кто соприкоснулся с Византией, мне кажется, навсегда будет ею увлечен. Это – уникальная цивилизация, соединившая Античность со Средневековьем. Конечно, и в Византии был и упадок «темных веков», но ей удалось не просто выжить под ударами варваров и арабов, но и отчасти вернуть былое величие. Здесь впервые возродилась античная культура (т.н. Македонское возрождение IX–X вв.). Важно, что Византия свою античную культуру знала, любила, пестовала. И, фактически, именно она и транслировала ее в Западную Европу. Итальянское Возрождение было бы невозможно без Византии. Европейское возрождение подпитывалось греческими мигрантами, уехавшими из Византии на фоне турецкой экспансии. И знаменитые итальянские гуманисты учились у греков.
Но нельзя забывать, что задолго до этого византийская культура пришла на Русь. Конечно, это была не античная, а христианская ее сторона (в Византии две эти стороны органично сочетались): в основном тексты церковные, исторические и нравоучительные. Но и в них жило античное наследие. Наши князья, приняв крещение, воспитывались на византийской литературе, в том числе и на тех древних авторах, которых византийцы включали в свои флорилегии – сборники мудрых мыслей и изречений. Настольной книгой русских князей стал «Изборник» – антология собранных на все случаи жизни сентенций: о дружбе, богатстве, смерти, любви, славе и т.д. А благодаря переводным византийским хроникам наши князья очень хорошо знали мировую историю. Иван Грозный просто вырос на них: ведь при нем был создан Московский летописный свод. Правда, он сделал из всемирной истории ложные выводы, возомнив себя царем наподобие Давида и Соломона, который напрямую общается с Богом и не терпит вмешательства духовенства. Иван Васильевич словно забыл, что Христос уже пришел и воцарился на небе и на земле, и началась новая эпоха – благодати и любви, а не закона и кары.
В Византии не уважали тиранов. Императоры, которые смотрели на Церковь как на свою обслугу, считались еретиками и безбожниками. Идеалом соотношения светской и религиозной властей была симфония, когда царь и патриарх были равны по чести и каждый по-своему обустраивал общественную жизнь. Царь не мог в обход церкви решать духовные вопросы, а церковь была вне политики. Христианство вообще пришло в мир как учение, решительно осудившее сакрализацию политики, характерную для античного мира, когда происходили страшные вещи: любой безнравственный поступок, любое преступление сходило с рук властелину, объявившему себя богом. Сфера сакрального опустилась до профанного уровня, что приводило к духовному оскудению.
А христианство давало свой рецепт – «Богу богово, а кесарю кесарево». Всякая власть от Бога, но не всякий властитель. Император – смертный человек, со всеми грехами и заблуждениями. А верховную власть Господь дает ему, чтобы не допустить полного хаоса и беззакония. Если же император оказывался человеком дурным, то он становился не только преступным тираном, но и богохульником, святотатцем. Поэтому каждый император боялся услышать обличения в свой адрес со стороны Церкви. Потому что немедленно следовала реакция общества. Не может быть царь неблагочестивым. Помните цитату «Нельзя молиться за царя Ирода…»?
М.А.: Расскажите о реализованных проектах, которые Вы считаете наиболее значимыми.
П.К.: Я могу так сказать по поводу только одного проекта. И то вопрос, можно ли его назвать завершенным? Ведь любое исследование по определению может быть продолжено. Но есть определенные этапы, которые можно воспринимать как рубежные. Таким я могу назвать своё исследование о происхождении различных эр. Этот вопрос в науке обсуждается не один век, написаны тысячи страниц. Когда я впервые занялся этой темой, почти все казалось понятным, оставалось лишь несколько мелких вопросов. Но, погрузившись в научные дискуссии, я в какой-то момент понял, что запутался окончательно. Все хронологические системы относительны, при этом в каждой свои сбои и погрешности; опереться буквально не на что. Ум быстро заходит за разум. Нет точки, за которую можно было бы ухватиться, и к ней все привязать. И вдруг… Как сейчас помню этот момент. Я ждал электричку, попал в перерыв и, как обычно, коротал время в раздумьях – и тут произошло озарение. Всё, как в той легенде об Архимеде. Эврика! Всё выстроилось, как по полочкам. Так родилась моя кандидатская диссертация.
М.А.: А какой теме она была посвящена?
«Об искусстве выстраивания хронологических систем»
П.К.: Начиналось всё, как я уже рассказывал, с Феофана Исповедника. Нужно было перевести даты из александрийской эры, которой он пользовался, в наше летоисчисление. Простая математическая формула не давала удовлетворительных результатов. Кроме того, оставалось непонятно, чем Феофана не устраивала византийская эра. Да и почему вдруг византийцы решили, что от сотворения мира до того года, который мы считаем первым, прошло 5508 лет. Откуда эта цифра взялась? Выяснилось, что изначально от Адама до Христа считали ровно 5500 лет, но годом Рождества считался не тот, который считаем мы… В общем, выстраивание исторической хронологии – это целое искусство. Оно мало кому было по плечу: в мировой истории искусством хронологии владели лишь несколько народов, и византийцы были в их числе. Напомню, что ни в древнем Египте, ни в античной Греции, ни в Риме не было мировой эры. В Китае новая эра начиналась с нового девиза правления – а их могло быть несколько за одно правление. Китайцы, конечно, скрупулезно фиксируют эти «микроэры», но все равно накапливаются сбои: например, царь правил несколько месяцев, а посчитали за год. Эти «швы» накапливались и приводили к тому, что между системами летоисчисления возникали зазоры. Кроме того, отсутствие мировой эры лишает возможности создавать всемирную историю, стыковать правления разных правителей разных стран.
Конечно, удобнее всего взять за «начало координат» сотворение мира. Но как вычисляли эту дату? А ведь вычисляли с точностью до дня, даже до минуты! Все эти вопросы описаны в моей диссертации «История христианских хронологических систем». Вышла довольно толстая книга, в которой представлена масса источников, многие переведены впервые или заново (из-за ошибок в имеющихся переводах: как в свое время ехидно заметил Моммзен, «на большинство умов цифра производит угнетающее впечатление»). Мне же, как «технарю», наоборот, было интересно работать с вычислениями – и гигантские таблицы с расчетами, из сотен тысяч ячеек, прилагались к книге на компакт-диске (клеить для них «кармашки» пришлось вручную). А сейчас уже и компакт-диски ушли в прошлое…
М.А.: Расскажите, пожалуйста, о Вашей нынешней работе в Севастопольском государственном университете.
П.К.: В Севастополе я оказался, ведомый византийской звездой. Я не мог остаться равнодушным к тому факту, что на территории Российской Федерации есть город, основанный древними греками, который процветал со времени классической античности до конца византийской эпохи. Этот город – древний Херсонес, средневековый Херсон или, как его называли русские, Корсунь. А теперь это Севастополь. И опять счастливый случай – хотя византийцы сказали бы: Промысл Божий. В этом году, благодаря гранту Минобрнауки, в СевГУ открылась лаборатория по изучению византийского Причерноморья. Возглавил эту лабораторию наш ведущий византинист, академик Сергей Павлович Карпов. В рамках деятельности нашей лаборатории особое место уделяется археологии: это направление курирует Сергей Геннадьевич Бочаров, известный крымский археолог. Я же, в свою очередь, сосредотачиваюсь на работе с византийскими источниками. У меня большие планы и по переводу разных текстов, и по созданию больших интегральных проектов. Ведь современная цифровая культура предоставляет нам уникальные возможности для «интегрального» постижения истории. Задача наших дней – бережно перенести на новые технологические платформы, в новые информационные условия все те знания, которые накоплены историками за предыдущие века. Один из таких проектов мы назвали «цивилизационным ландшафтом». Под этим феноменом понимается совокупность письменных, археологических и других источников, которая представляет плоды цивилизации, ее культурное «лицо». Этот ландшафт состоит из модулей, связанных баз данных и геоинформационных систем, в том числе подробные хронологические таблицы. Эти последние, по сути, на новом уровне продолжают дело, начатое Евсевием Кесарийским, Георгием Синкеллом и Феофаном Исповедником, создавая связанную канву событий мировой истории. Это очень трудоемкое занятие: ведь счет идет на десятки, даже сотни тысяч «элементарных» событий (мы называем их «фактонами»), каждое из которых надо датировать, привязать к источникам, научной литературе, географии, просопографии… Сейчас я работаю над средневизантийским периодом, особенно фокусируясь на истории Причерноморья, на отношениях с Русью.
М.А.: Это будет открытая база данных?
П.К.: Конечно! Более того, у нас большие надежды на crowd-sourcing: ведь емкость современных хроник неисчерпаема, и записывать в одну многоуровневую таблицу можно события сколь угодно малые, например, историю собственной семьи. Представляете, какие это откроет горизонты познания! Путем несложных фильтров каждый сможет отыскать в этой базе свои собственные корни. А если привязать эту базу к современным GIS-ресурсам, добавить качественную визуализацию, 3D-моделирование – можно будет в буквальном смысле слова погрузиться в историю. И, что важно, в историю реальную, а не выдуманную.
Ведь в современном мире очень большой запрос на историю как антураж. Много существует компьютерных игр на исторические темы. А «Игра престолов»? События, характеры, интриги имитируют европейское средневековье. Так создается квазиистория. Казалось бы, что в этом плохого? История становится модной, привлекает массовый интерес. Но дело в том, что история выдуманная вытесняет историю настоящую. Спонсоры заинтересованы в максимальной выгоде (не обязательно финансовой) – а значит, заказывают то, что эту выгоду принесет. И никто почему-то не думает, что если так же красиво показать настоящую историю той же Англии, Руси или Византии, то это будет не менее интересно и, чем вымыслы никому не известных сценаристов, со всякими драконами и колдунами. А самое главное, это будет действительно полезно! Возьмите любого византийского императора и снимите по нему фильм! Это будет триллер и блокбастер – но при этом еще и наглядный урок, потому что всё это было. А значит, нечто похожее может случиться и сейчас. В этом, как уже было сказано, и заключается главная задача истории как наставницы человечества. А кто сейчас занял ее место? Сценаристы? Продюсеры? Авторы компьютерных игр? С такими «наставниками» нас ждет череда катастроф. Что будет, если не наигравшийся в компьютерные игры политик, потеряв связь с реальностью, решить нажать кнопку «delete all», забыв, что «сохранить игру» не получится, и сакраментальную фразу «game over» читать будет некому. Миллионы судеб, тысячелетия культур, выстраданные законы и принципы могут быть стерты в один момент, если мы, историки, не будем бороться за истину в истории.
«Об ответственности историка за будущее страны…»
Один остряк назвал Россию «страной с непредсказуемым прошлым». Каждое новое правительство вторгается в историческую науку, пытаясь ею манипулировать. Увы, с эти трудно спорить. В XX веке мы видели массу примеров фальсификации истории, да и сейчас это – обычное средство в геополитической борьбе. Но если историческая наука становится средством пропаганды, она перестает быть наукой, да и как средство пропаганды работает плохо: люди не любят, когда ими манипулируют. Мы помним, как рухнул авторитет коммунистов, когда вскрылись десятилетиями замалчивавшиеся «неприятные» исторические факты.
Следует помнить один очень важный урок истории. Страна, которая фальсифицирует свою историю, обречена на исчезновение. Один греческий правитель (по-моему, это был Антигон) как-то услышал от какого-то лизоблюда: «Прекрасно и справедливо всё, что делают цари!» На это он сказал: «У варваров – да; у нас же, эллинов, прекрасно только прекрасное, а справедливо только справедливое». Вот почему греческая культура процветала почти два тысячелетия, породив Византию и став духовным ориентиром для русского князя Владимира…
В этом заключается мистика истории: занимаясь прошлым, она является хозяйкой будущего. А историки-профессионалы – полномочные хозяева истории, наделенные огромной, сверхчеловеческой ответственностью. Ведь именно они в ответе за те знания, которыми оперируют политики. И насколько правдивым и точным будет сформированный ими образ истории, настолько верным и надежным окажется и вектор развития страны в будущем.
М.А.: Большое спасибо за интервью!
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.
Comments