Катриона Келли Первые и последние императоры. Рец.: In the Shadow of the Gods: The Emperor in World History, by Dominic Lieven, Allen Lane £35/ Viking $40, 528 pages
Авторизованный перевод с английского С.Е. Эрлиха
Амбициозное исследование Доминика Ливена об императорской власти с момента ее возникновения до схождения с исторической сцены в середине двадцатого века основано на огромном материале, который организован вокруг нескольких проблем, относящихся к природе монархического правления и к специфике империи. Данная рецензия рассматривает несколько творческих противоречий, свойственных подходу Ливена. Среди них: отказ автора судить прошлое, который сочетается с нежеланием проблематизировать такие понятия как «модерность» и «интеллигенция»; а также его типологии лидерства, которые, с одной стороны, строятся вопреки общепринятой исторической периодизации, с другой, с большим вниманием к деталям индивидуальных биографий.
Ключевые слова: империя, лидерство, история Евразии, всемирная история, сравнительная история, политическая антропология
Сведения об авторе: Катриона Келли, ведущий научный сотрудник, в области российских исследований, Тринити колледж, Кембридж, Великобритания, почетный профессор российских исследований университета Кембриджа.
Catriona Kelly Rev.: In the Shadow of the Gods: The Emperor in World History, by Dominic Lieven, Allen Lane £35/ Viking $40, 528 pages.
Abstract: Dominic Lieven’s ambitious study of imperial leadership from its origins to its demise in the mid twentieth century covers a huge range of material, but is held together by a number of questions relating to the nature of monarchical rule and the specificity of empire. This review explores some creative contradictions in Lieven’s approach to history, for example, between his refusal to judge the past and reluctance to problematise concepts such as ‘modernity’ or ‘intelligence’, and between his interest in typologies of leadership that cut across historical periodisation on the one hand, and preoccupation with the details of individual biography on the other.
Key words: empire; leadership; Eurasia, history of; global history; comparative history; political anthropology
Catriona Kelly, Senior Research Fellow in Russian, Trinity College, Cambridge, UK
Honorary Professor of Russian, University of Cambridge, UK
Один из наиболее видных историков предреволюционной России Доминик Ливен никогда не признавал тематических ограничений, накладываемых региональными факторами. Он всегда рассматривал особенности русской истории с точки зрения больших вопросов, среди которых: специфика аристократической идентичности; международные отношения в преддверии, в ходе, и по итогам войн; проблема сущности империи[1]. Такая оптика неизбежно требует обращения к сравнительному подходу, который в последнее время у него простирается не только за пределы Западной, Центральной и Восточной Европы, но и обращается к истории Евразии в широком смысле, в частности к Китаю и к Японии. Новая книга профессора Ливена «В тени богов. Особа императора в мировой истории» превосходит по временному охвату его масштабное исследование 2002 года «Империя: Российская империя и ее соперники», поскольку прослеживает не только соперничество великих держав в эпоху, когда существовала Российская империя, но и рассматривает впечатляющий ряд правлений и правителей на протяжении более четырех тысячелетий. Начиная с правителя Аккада Саргона, который правил около четырех или пяти десятилетий после 2279 года до н.э., автор переходит к Ассирии, Персии, древним Греции и Риму, к зарождению Китайской империи, к таким степным императорам как Чингизхан и Тимур Хромой, к правителям Северной Индии Великим моголам, а также к «первым вселенским императорам» Карлу V и Филиппу II, к правителям Османской империи, к китайским династиям Мин и Цин, и, разумеется к Романовым и поздним Габсбургам.
Этот ошеломляющий подход ни в коем случае не порождает хаоса в восприятии читателя, так как книга строится вокруг одного или точнее двух сюжетов: сущности управления и природы правителя. Во вступительной главе «Быть императором» представляются четыре связанных характеристики личности данного типа: его (гораздо реже ее, хотя Ливен уделяет достаточно внимания и правительницам, в той мере в какой они присутствуют в истории) неотъемлемые человеческие качества (для Ливена даже богоподобным правителям свойственны голод, жажда, сексуальное влечение, болезни и, разумеется, смерть); сущностные черты руководителя; особенности правления в контексте династической монархии; господство над большой и полиэтничной территорией, т.е. империей. Последующие главы представляют своего рода увлекательную типологию имперского правления в разных местах и в разное время, давая представление о тех вызовах, с которыми такое правление постоянно сталкивается. Согласно Ливену, вызов номер один, с которым гораздо сложнее совладать основателям династий, чем их наследникам, уже располагающим государственным аппаратом, состоит в способности правителей балансировать между необходимостью получать поддержку и угрозой соперничества. Сторонники могут быть куплены предоставлением им денег, собственности, должностей, но таким образом у них в руках оказываются рычаги, которые могут быть использованы для организации заговоров против императора. Вызовы второго порядка состоят в необходимости манипулировать и умиротворять своих близких: жен, любовниц, близких друзей и прочих приятелей и прихлебателей. Ко времени, когда Ливен добирается до предпоследней главы «Европа накануне Нового времени», отношения с подвластным населением и такими представительными институтами, как ассамблеи или даже парламенты, становятся головной болью монархов.
В описании этой исторической трансформации ощущаются два противоположных направления. Одно из них — принятое Ливеном обязательство рассматривать историю как нечто, не связанное с настоящим. Об этом он пишет в Послесловии: «Чтение этой книги ни в коей мере не поддерживает известное настроение возмущаться тем, что в прошлом не действовали современные политические принципы. Необходимо отставить это возмущение в сторону и стараться понимать прошлое с точки зрения его собственных понятий» (p. 428). Многие из рассматриваемых Ливеном случаев действительно далеки от европейских этических норм двадцать первого века. В частности описывается безжалостное уничтожение оппонентов, в том числе друзей и членов семьи, ставшее в Османской империи уже обычаем, так как там до начала семнадцатого века сыновья вели между собой кровавые битвы за право наследовать престол умершего императора. Не избегая таких понятий как «жестокость», Ливен не вдается в моральную сторону анализируемых явлений, и в том, как он трактует дилеммы лидерства, также присутствует некоторая антропологическая отстраненность. В его понимании самодержавное правление обладает простотой, которая отвергается американскими президентами двадцатого и двадцать первого веков, где, как утверждает автор, «императором» является сам американский народ, а выборные руководители США напоминают визирей или премьер-министров при династических императорах.
В этой истории половины мира (это все-таки история Евразии, а не как объявляется в названии «история всего мира») европейские нормы часто выглядят «самобытными», т.е. имеющими только локальное применение. Ливен не приводит откровенно антимарксистских аргументов, но они угадываются, в частности в комментарии по поводу франкских королей из Десятой главы рецензируемой книги: «”Феодализм” в том виде, в каком он установился в правлении Каролингов, во многом являлся приспособлением франкских боевых дружин к реалиям эксплуатации и управления оседлым населением». Таким образом, Ливен использует термин «феодализм» не столько как обозначение эпохи общественного развития, сколько в качестве частного решения вечной проблемы, а именно каким образом правитель обеспечивает свою поддержку. Для Западной Европы предоставление земли вассалам играло более важную роль, чем распределение военной добычи или поступлений от налогов и поэтому «феодальный контракт содержал обязательное условие: только сюзерен, непосредственно участвующий в сделке, мог ожидать верной службы от своего вассала» (p. 184).
Вместе с тем книга не является «антропологической» в полном смысле, так как понятие «современный» используется широко и некритически. С одной стороны, Ливен описывает наследственную монархию с релятивистской точки зрения, как возможно лучшее решение в тех исторических обстоятельствах, и, вместе с тем, он усматривает в ней в высшей степени иррациональную форму правления. Действительно, каким образом можно было гарантировать, что наследник будет компетентным правителем? Ливен справедливо приводит много примеров, когда компетентности не было в наличии, хотя ее отсутствие редко приводило к таким эпохальным последствиям, как в случае Людовика XVI,
Другая особенность, направляющая книгу не просто в не-антропологическом, а даже в анти-антропологическом направлении, состоит в том, что Ливен проявляет излишнюю категоричность, как давая характеристики персонам, так и определяя их типы. Так Акбар правитель из династии Великих Моголов был, по одобрительному замечанию Ливен, «самым гениальным императором в истории» (p. 249). На другой стороне этой шкалы находится, например, Ибрагим-паша, который во второй четверти XVI в. «устраивал масштабные и дорогостоящие оргии в своем дворце» в Стамбуле до тех пор, пока его «пренебрежение делами и своеволие не привели армию и налоговую систему в состояние хаоса, продолжавшегося несколько лет» (p. 231). Это то, что относится к чертам характера (термин «умный» широко используется как похвала), но в равной мере используются «спрямляющие» реальность формулы типов правления: «бюрократ» (так описывается Людовик XIII, императоры династии Сун и Фридрих II) или как Ливен именует правителей: «исполнительный директор», «король-воин», «ученый», «мистик» и т.д.
В процессе чтения можно словить себя, на радостном предвкушении, что же именно Ливен скажет о фигурах (если, разумеется, вообще упомянет, часть правителей, в том числе Анна Иоанновна и Елизавета Петровна оказались вне его поля зрения), которых он встречает на своем долгом путешествии по истории? Следует отметить, что гораздо больше внимания уделяется Александру I или Иосифу II, как бы реформаторам, чьи амбиции не увенчались успехами, чем Николаю I, правление которого представлено парой отступлений при описании деятельности его брата и предшественника. С точки зрения английской истории, обращает внимание почтительное отношение к Филиппу II, который обычно фигурирует том в качестве, что он четыре года был супругом королевы Мэри I, а впоследствии вдохновителем неудачной попытки вторжения «Непобедимой армады» в Англию в 1588 году. Ливен концентрируется на успешной экспансии Испанской империи в годы правления Филиппа в обеих Америках, представляя его в качестве второго, вслед за Карлом V «вселенского императора».
Книга Ливена представляет примечательный пример смещения фокуса при взгляде на роль личность и элит, недавно случившегося в рамках исторической дисциплины. Возможно, поворотным моментом стало нахождение у власти Михаила Горбачева, ставшее иллюстрацией того, что эпохальные перемены могут происходить, когда личная власть, видение и решимость счастливо совпадают. Хотя недавнее исследование завершающего этапа советской истории, предпринятое Владиславом Струковым, в общем и целом оказывается, прежде всего, именно биографией Горбачева[2], существуют другие работы, которые представляют тогдашнее растущее разочарование не только в рядах представителей так называемой «альтернативной» или «второй» культуры, но советской культуры в гораздо более широком смысле. Гласность, собственно говоря, была задумана как способ вновь мобилизовать советское общество, но быстро обернулась широким выражением разочарования, подобным тому как это было, в гораздо меньшей и в не столь радикальной степени, в годы хрущевской Оттепели[3]. Разумеется, во многих случаях, которые описывает Ливен, нам не известно как подданные реагировали на управление, в этом контексте императоры выглядят более «очеловеченными» в сравнении с массами, так как до нас дошли их личные размышления и стремления[4]. Но в более поздние периоды оппонентам было что сказать в гораздо большей степени, чем это сообщается в книге «В тени богов», в этом отношении не столько императоры, сколько их подданные оказываются в «тени».
Ливен обрывает свое повествование на 1945 годе. Дата, без сомнения, выбрана в связи с тем, что сразу после Второй мировой войны начался распад Британской империи в сочетании с утверждением Pax Americana, которому только СССР смел бросать вызов. Наполеон представляет для автора образец императора нового типа: «прагматика и человека порядка, а не якобинца или идеолога», который был воплощен в типе «пророка-харизматика, <…> склонного проповедовать “перманентную революцию”» (p. 373). В то же время, беглые сравнения конфликта советских вождей Сталина и Троцкого с противоборством Дара Шукоха и Аурангзеба из династии Великих моголов (pp. 265-6), позволяют считать, что имперский стиль руководства, как его определяет Ливен, мог существовать и в двадцатом веке и, возможно, позже. На странице 434 присутствует забавное сравнение Дональда Трампа с германским императором Вильгельмом II, согласно которому Трамп разделяет с императором «нарциссизм, ерничество, напыщенность и неспособность держать язык за зубами, <…> но не обладает периодическими проблесками интеллекта, которые присутствовали у Вильгельма II и остатками этических ограничений, приобретенных императором в результате викторианского воспитания». В равной мере побуждают к размышлениям комментарии Ливена, в связи с Великими моголами, относительно «вечных проблем наследования, чрезмерных территорий и влияния стареющих монархов, слишком долго сидящих на троне».
Эти беглые наблюдения указывают на существующее напряжение между заявленным в «В тени богов» исследованием особенностей династического лидерства и вниманием к механике авторитарного правления. Опыт современных «императоров» если и может рассматриваться, то скорее в контексте второй, чем в свете первой из этих проблем. Так Юрий Слезкин в книге «Дом правительства» утверждает, что предвоенная советская элита напоминала не столько партию, сколько религиозную секту и поэтому была приговорена к исчезновению на протяжении жизни одного поколения[5]. Несмотря на некоторую упрощенность своих религиозных аналогий Слезкин поднимает чрезвычайно важный вопрос: почему авторитарные лидеры прошлого века столь красноречиво провалились с попытками передать свои идеалы и принципы следующим поколениям? Вместо этого смерть или отстранение от власти каждого успешного императора-диктатора приводили к существенным изменениям режима. Было бы несправедливым обращаться с этими вопросами к богатому содержанием исследованию Ливена об «императорах» в традиционном смысле, но среди заслуг книги, несомненно, присутствует и стимул для других историков далее исследовать территории, которые только намечены автором.
[1] See e.g. Dominic Lieven, Russia’s Rulers under the Old Regime (New Haven: Yale University Press, 1989); Empire: The Russian Empire and its Rivals (New Haven: Yale University Press, 2002); Russia Against Napoleon: The Battle for Europe, 1807-1814 (London: Allen Lane, 2011). [2] Vladislav Zubok, Collapse: The Fall of the Soviet Union (New Haven: Yale University Press, 2021). [3] See, for example, Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки, 1985-1991. Под общей редакцией А. Д. Марголиса. СПб.: Серебрянный век, 2011. [4] Cf. Lieven’s use of writings by, among others, Marcus Aurelius, Taizong, and Babur. [5] Слезкин Ю. Дом правительства. Сага о русской революции. М.: Corpus, 2019.
Comments