Д.В. Сень ИГРА ВСЕРЬЕЗ… Рец.: ЛЯПИН Д.А. ИГРА В ЦАРЯ: СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА. М.; СПб.: ЦЕНТР ГУМАНИТАРНЫХ ДИСЦИПЛИН, 2022. – 284 c.
Рецензия посвящена анализу новой монографии Д.А. Ляпина, многие теоретические построения которой основаны на концепции «игры в царя» – комплексе архаичных представлений о высшей власти. В центре внимания автора рецензируемой книги – объяснительные модели поведения участников крупных народных движений в России второй половины XVII в. В рецензии выделены новаторские и, вместе с тем, дискуссионные трактовки истории указанных движений, эвристический потенциал которых может оказать известное влияние на сохраняющиеся в науке историографические стереотипы.
Ключевые слова: бунты, дискуссия, историография, народные движения, повстанцы, Россия, царь.
Сведения об авторе: Сень Дмитрий Владимирович – доктор исторических наук, профессор, Институт истории и международных отношений Южного федерального университета (Ростов-на-Дону), dsen1974@mail.ru.
D.V. Sen’ GAME SERIOUSLY…
Rev.: LYAPIN D.A. GAME OF THE TSAR: SOCIAL AND POLITICAL STRUGGLE IN RUSSIA IN THE SECOND HALF OF THE 17th CENTURY. MOSCOW; ST. PETERSBURG, TSENTR GUMANITARNYKH DISTSIPLIN PUBL., 2022. 284 p.
Abstract: the review is devoted to the analysis of the new monograph by D.A. Lyapin, many of whose theoretical constructions are based on the concept of "playing the king" – a complex of archaic ideas about supreme power. The author of the book under review focuses on explanatory models of behavior of participants in major popular movements in Russia in the second half of the 17th century. The review highlights innovative and, at the same time, debatable interpretations of the history of these movements, the heuristic potential of which can have a certain influence on the historiographic stereotypes that remain in science.
Key words: riots, discussion, historiography, popular movements, rebels, Russia, tsar.
Sen’ Dmitry Vladimirovich – Doctor of Science (History), Professor, Institute of History and International Relations, Southern Federal University (Rostov-on-Don), dsen1974@mail.ru.
Научные труды Д.А. Ляпина (д.и.н., профессора Елецкого госуниверситета им. И.А. Бунина) хорошо известны специалистам, занимающимся актуальными проблемами социально-политической истории России XVII в. (государственная идеология, история повседневности, народные движения и пр. [напр.: Ляпин 2018; Ляпин 2020]). Д.А. Ляпин уделяет самое пристальное внимание социальной психологии народных кругов, эволюция которой тщательно рассматривается на фоне их отношения к реформам в России, к эволюции царской власти, наконец, на фоне их собственных монархических чувств (монархизма), пространство которых привлекает сегодня все большее число специалистов. Одна из ключевых исследовательских тем в научном творчестве Д.А. Ляпина – взаимоотношения царя и его подданных (включая требования и ожидания со стороны «мира» по отношению к монарху), активных участников народных движений (бунтов) в России постсмутного времени. Автор последовательно и кропотливо выявляет в течение многих лет общее и отличительное в психологии социальной борьбы (на примере истории разных волнений), умело формирует репрезентативную пространственную выборку, точнее, соотносит наблюдаемые явления, происходящие «в центре», с тем, что происходило на окраинах Московского царства… Подобная исследовательская оптика нечасто встречается на страницах современных заметных трудов по истории народных движений в России середины-второй половины XVII в. Заслуга Д.А. Ляпина состоит также в том, что наряду с другими известными историками (В.Я. Маулем, Е.Н. Трефиловым, О.Г. Усенко и др.) он системно, в историко-компаративистском ключе, изучает формы протестного поведения в России XVII–XVIII вв., проявления т.н. народного монархизма и, наконец, активно участвует в перспективном для современной исторической науки переосмыслении феномена русского бунта (обоснование отказа от устоявшихся в советской науке наименований ряда народных движений, поиск новых аргументов для использования такого понятия, как «бунт» и пр.).
Новая монография Д.А. Ляпина, по моему мнению, является логическим продолжением его других крупных работ, посвященных социально-политическому развитию Российского государства XVII в. На этот раз – в отличие от предыдущих авторских монографий – верхняя граница исследования последовательно «протянулась» уже в начало 1680-х гг. (Стрелецкий бунт 1682 г.). Заметно, что в рецензируемой книге немало внимания, как и во многих других трудах того же автора, уделено социально-психологическим аспектам «русского бунта»[1]. Здесь Д.А. Ляпин сосредоточился на установлении взаимосвязи между народным монархизмом и поведением участников бунтов в России, их целями и формами/методами выражения. Многие построения рецензируемого исследования опираются на концепцию «игры в царя», т.е. на комплекс архаичных представлений о верховной власти. Свою объяснительную модель автор презентует в первой главе книги («Объяснение игры в царя», с.17–54). Так, он рассматривает образ царя (правителя) на примере интересной категории русского фольклора – сказок, а также истории народных игр, выявляя сущностные характеристики царя как обладателя особой (счастливой) Доли. На основании подобной системы рассуждений автор оригинально интерпретирует несколько случаев XVII в. «игры в царя» (в т.ч. яркий пример «выборов» царя тверскими крестьянами в 1666 г., аналогичные практики князей Шаховских) с «типичной имитативной магией, связанной с подражанием желаемым событиям», с тем, что «везение и удача московского монарха – вот что нужно для счастья и благополучия его подданных» [Ляпин 2022: 46, 47]. При этом Д.А. Ляпин убедительно, на мой взгляд, возражает Б.А. Успенскому, интерпретировавшему те же культурные ситуации в связи с историей антиповедения и самозванчества [Успенский 1995: 151–152 и др.].
Однако многочисленные исторические контексты, связанные с изменением в XVII в. народного отношения к обладателям царского титула эпохи Смуты и постсмутного времени (напр., к практикам словоупотребления такого ключевого понятия как «царь», к конкретным царям [Ингерфлом 2021: 113–118, 126, 127–131; Усенко 1999: с.70–93), к новой династии Романовых («трудности» ее легитимации среди широких социальных кругов) только фрагментарно учитываются автором рецензируемой книги. Наконец, проблематично утверждать, ссылаясь на данные сказочного фольклора, что «в народной логике царем может стать каждый, подобно тому, как сказочный герой из низов цепью случайных событий занимает высокий трон» [Ляпин 2022: 48]. Автор аргументирует свое мнение тем, что «якобы наглядным примером этому могут быть самозванцы Смутного времени». Однако, реализуя системный анализ амбивалентной сакрализации монаршей власти в России, необходимо учитывать многие другие, более «тонкие» контексты: а) уже в XVII в. царские подданные умело различали царей «истинных» и «ложных», «праведных» и «неправедных»; б) в понимании русских людей того времени какие-либо «претензии на права, привилегии, особый статус могли быть оправданными лишь на основе соотнесения себя с царем, а подчас и самоотождествления с носителем высшей власти в государстве» [Лукин 2000: 254]. Самозванчество же, как органичная форма такого культурного понимания современниками царской власти, выступала только частью подобных участившихся социальных практик.
Вместе с тем, соответствующие интерпретации выводят Д.А. Ляпина на более широкое, чем у некоторых других авторов, понимание «игры» (причем не только «игры в царя») современников описываемых событий как ритуала в пространстве власти, богатства, удачи и жребия. Они, по мнению автора – «части единого восприятия окружающего мира как игры, в пространственном поле которой действуют люди с их страстями, чаяниями, желаниями и надеждами…» [Ляпин 2022: 55]. Автор утверждает, что «…поведение мятежников… может быть понято только с учетом выводов, сделанных в этой главе, объясняющих поступки людей в своеобразном "игровом поле"» [Ляпин 2022: 55].
Вторая глава («Бунт не для всех») повествует о предыстории и событиях т.н. Медного бунта 1662 г.: историк активно исследует конкретные историографические стереотипы об истории этого выступления – начиная от его названия/причин, и заканчивая суждениями о его характере [Ляпин 2022: 55–95]. Здесь заслуживает внимания мысль автора о том, что в представлениях «мира», желавшего наказать «изменников», было вполне естественно видеть в царе «естественного союзника как человека, которому жребием судьбы уготована счастливая Доля» [Ляпин 2022: 93]. Собственно, этот тезис усиливает мысль Д.А. Ляпина в его другой книге о том, что бунты XVII в. являлись признаками «появления новой социально активной личности, готовой бороться за свое земное благополучие, а не жить надеждами на "Высший суд"» [Ляпин 2018: 249].
Третья и четвертая главы книги («Игра в доброго царя» и «Человек играющий», с.96–187) посвящены истории Разинского выступления (бунта), представленной на широком фоне политической истории России 1660-х – начала 1670-х гг. Автор старается изучить психологию повстанцев, опираясь на пересмотр самого понятия «русский бунт», приносящий свои плоды на современном этапе развития науки [Сень 2021: 236 и др.]. Автор старается по-новому взглянуть на причины несомненной массовой поддержки С.Т. Разина соратниками, видевшими в нем обладателя особой «Доли», способной изменить судьбу каждого. Впрочем, здесь учтены не все новейшие историографические достижения, в которых указанный концепт (соотносимого с «мерой») рассмотрен как раз на казачьем (шире – восточнославянском) материале [Рыблова 2006: 463–482]. При этом Д.А. Ляпин определенно упрощает характеристики мятежного атамана и его замыслов («авантюра Степана Разина», «рискованная выходка», «движение Разина было разбойным мятежом» [Ляпин 2022: 160, 165, 181], именуя С.Т. Разина «известным», «легендарным» разбойником, «главарем мятежников» [Ляпин 2022: 113, 139, 230]. Не кроется ли в этом упрощении (см. мою оценку однотипно категоричных высказываний П. Карабущенко [Сень 2021: 243]) «методическая опасность» расширительного толкования понятия «бунт» как стихийного/мало организованного пространства? Стоит ли транслировать инвективы «времен» дореволюционной историографии, казалось, творчески перенимая у нее действительно продуктивное для сегодняшней науки понятие «бунт»? Соглашусь с автором в том, что объяснение поведения повстанцев необходимо также искать в массовой психологии донцов, среди элементов которой [Ляпин 2022: 160–165] обнаруживаются такие «неприглядные» (жестокость/агрессивность, жажда обладания материальными благами), на которые часть историков-казаковедов намеренно не обращает исследовательское внимание… Исключительно ценными являются наблюдения автора о характеристике казачьих пиров как о карнавальном аспекте Разинского мятежа. Достаточно скептически отнёсся автор книги к тезису о присутствии самозванца в рядах разинцев, также солидаризируясь с учеными, критикующими построения К. Ингерфлома о царевиче Алексее как абстрактной идее мятежников [Ляпин 2022: 125; Сень 2021: 245]. Весьма перспективны в исследовательском отношении рассуждения Д.А. Ляпина о роли хитрости и обмана со стороны С.Т. Разина как о факторах укрепления собственного положения и т.п.
Другое дело, что не стоит маргинализировать (как это настойчиво и, полагаю, напрасно пытается делать автор рецензируемой книги) военно-политическую культуру донского казачества XVII в.! На самом деле Войско Донское, обладавшее стратегическим видением международной обстановки, оказалось способным к системному осуществлению долговременных замыслов, в т.ч. в сфере организованной совместно с запорожцами «морской войны», «дипломатического» искусства, договорных отношений с разными пограничными сообществами и даже с государствами Европы (помимо Московского царства) и Востока! Авторский ответ на вопрос о том, «чего же хотели разинцы?» оправданно представлен в формате отдельного параграфа [Ляпин 2022: 176–181]; полагаю, что его полемичность вызовет самостоятельную научную дискуссию среди казаковедов. Так, заочный спор автора со сторонниками концепта «крестьянской войны» привел его к шаткому выводу о том, что «движение Разина было разбойным мятежом, где политические лозунги являлись прикрытием для авантюры, такой же, как поход в Персию или взятие Азова в 1637 г.» [Ляпин 2022: 181].
Наконец, в заключительной, пятой главе («Игра в слабого царя», с.188–228) автор рассказывает о том, каким образом народные представления о счастливой царской Доле, тесно связанные с благополучием всего царства, еще раз нашли свое отражение в Стрелецком бунте 1682 г. Д.А. Ляпин последовательно деконструирует историографические представления о причастности к стрелецкому мятежу видных представителей русской знати, включая царевну Софью. Исходя из главного концепта книги, он обращается к анализу психологии стрельцов, которые искренне действовали в интересах не только царевичей Ивана и Петра, но и «мира». По мнению автора, т.н. Стрелецкий бунт приобрел характер заступничества – недаром стрельцы гордились истреблением царских «изменников», якобы задумавших «извести царский корень» [Ляпин, 2022: 223].
Как всякое крупное исследование, насыщенное историческими фактами и их различными объяснительными моделями (в т.ч. идущими вразрез распространённым в историографии оценкам), книга Д.А. Ляпина порождает определенные вопросы и некоторые творческие сомнения. Вероятно, преждевременно было давать авторскую трактовку т.н. игры в царя уже в «Предисловии» (напр., с.14–15); тем более, что в ряде случаев автор избегает скрупулезного анализа аргументов своих коллег, работающих в близком ему исследовательском пространстве. Собственно, здесь нет развернутой авторской классификации ключевых ситуаций (а не отдельных кейсов), описывающих и (или) интерпретирующих т.н. игру в царя. Анализ историографии носит далеко не исчерпывающий характер (по отношению к истории явления XVII–XVIII вв. – иначе зачем выборочно характеризовать историографию вопроса применительно к петровской и постпетровской эпохам?). Но в историографии сложилась прочная традиция, согласно которой «игра в царя» – явление, присущее не только XVII в., и не только по отношению к «ряженью» тверских крестьян в 1666 г. и т.п. кейсам, описанным в книге Д.А. Ляпина [Ляпин 2022: 5–10], связанным с искренним и культурно укорененным желанием подданных приобщиться к царской Доле.
Вероятно, нельзя было обойти верификацию главного концепта, представленного в названии книги, без обращения к игровым (карнавальным, ритуализированным) аспектам такого важного явления как самозванчество (помимо кейса т.н. лже-Алексея). Полагаю, что в ряде случаев автор напрасно отдает приоритет не историческому (с ожидаемым обилием фактов, описывающих и объясняющих разные ситуации организованного современниками «игрового пространства»), а историографическому описанию крупных тем [Ляпин 2022: 84–92, 145–158] по истории народных движений, но не по проблематике и не по сути концептуального замысла книги, связанного с объяснением «игры в царя». К слову, здесь имеется некое противоречие, т.к. в одном месте книги находим, что главная тема – это «изучение причин, хода и последствий массовых народных волнений» [Ляпин 2022: 54; и это не оговорка: с.145]. В книге содержатся досадные технические погрешности (ошибочные формы написания фамилий, неверные сокращения отчеств историков – Д. Свака, О.Ю. Куца, Н.В. Понырко, Е.А. Швецовой [Ляпин 2022: 11, 126, 238, 239, 262, 276 и др.). Князь С.И. Львов, конечно, ни при каких обстоятельствах не мог стать (быть) крестным отцом С.Т. Разина, как утверждает автор [Ляпин, 2022: 141]. Послесловие [Ляпин, 2022: 229–233] лишь отчасти отражает аналитические итоги проведенного исследования в контексте именно истории социально-политической борьбы в России второй половины XVII в. Непонятно, для чего автору понадобились обобщения и сравнения (применительно к понятию «игры») именно в этой части книги, соотнесенные с разными историко-культурными традициями, начиная с глубокой древности?
Полагаю, что книга Д.А. Ляпина вызовет неподдельный и живой интерес широкого круга специалистов, в т.ч. изучающих роль и место XVII века как самостоятельного периода российской истории, с его своеобразным началом европеизации России! Системное решение указанной проблемы невозможно без обращения к истории формирования именно в указанное время т.н. homo novus, активная жизненная позиция и новая культурная ориентация которого [Черная 1999] распространилась, конечно, на сферу народных представлений о царе/царской власти. Поэтому новаторское исследование Д.А. Ляпина представляется здесь совершенно необходимым, вскрывая пласты народного сознания, остававшегося (при несомненной культурной рационализации) по своей сути монархическим.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Ингерфлом 2021 – Ингерфлом К. Аз есмь царь. История самозванства в России. М.: Новое литературное обозрение. 2021.
Лукин 2000 – Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М.: Наука, 2000. 294 с.
Ляпин 2018 – Ляпин Д.А. Царский меч: социально-политическая борьба в России в середине XVII века. СПб.: Дмитрий Буланин, 2018. 336 с.
Ляпин 2020 – Ляпин Д.А. На окраине царства: повседневная жизнь населения Юга России в XVII века. СПб.: Дмитрий Буланин, 2020. 416 с.
Рыблова 2006 – Рыблова М.А. Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI–первой трети XIX века. Волгоград: ВолГУ, 2006. 544 с.
Сень 2021 – Сень Д.В. Народное движение под предводительством С.Т. Разина в историографии 1990-х – 2000-х гг. (новый этап изучения или «тема закрыта»?) // Историческая экспертиза. 2021. №3. С.232–263.
Усенко 1999 – Усенко О.Г. Об отношении народных масс к царю Алексею Михайловичу // Царь и царство в русском общественном сознании (Мировосприятие и самосознание русского общества. Вып.2). М.: Изд-во ИРИ РАН, 1999. С.70–93.
Успенский 1995 – Успенский Б.А. Царь и самозванец // В кн.: Успенский Б.А. Избранные труды. Том I. Семиотика истории. Семиотика культуры. М.: Школа «Языки русской культуры». 1996. С.142–183.
Черная 1999 – Черная Л.А. Русская культура переходного периода от средневековья к Новому времени. М.: Языки русской культуры, 288 с.
REFERENCES
Chernaya L.A. Russkaya kul'tura perekhodnogo perioda ot srednevekov'ya k Novomu vremeni. Moscow: Yazyki russkoy kul'tury Publ., 288 p.
Ingerflom K. Az esm' tsar'. Istoriya samozvanstva v Rossii. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2021. 448 p.
Lukin P.V. Narodnye predstavleniya o gosudarstvennoy vlasti v Rossii XVII veka. Moscow: Nauka Publ., 2000. 294 p.
Lyapin D.A. Tsarskiy mech: sotsial'no-politicheskaya bor'ba v Rossii v seredine XVII veka. St. Petersburg: Dmitriy Bulanin Publ., 2018. 336 p.
Lyapin D.A. Na okraine tsarstva: povsednevnaya zhizn' naseleniya Yuga Rossii v XVII veka. St. Petersburg: Dmitriy Bulanin Publ., 2020. 416 p.
Ryblova M.A. Donskoe bratstvo: kazach'i soobshhestva na Donu v XVI – pervoj treti XIX veka. Volgograd: VolGU Publ., 2006. 544 p.
Sen’ D.V. Narodnoe dvizhenie pod predvoditel'stvom S.T. Razina v istoriografii 1990-kh – 2000-kh gg. (novyy etap izucheniya ili «tema zakryta»?). Istoricheskaya ekspertiza, 2021, no. 3, pp. 232–263.
Usenko O.G. Ob otnoshenii narodnykh mass k tsaryu Alekseyu Mikhaylovichu. Tsar' i tsarstvo v russkom obshchestvennom soznanii (Mirovospriyatie i samosoznanie russkogo obshchestva. Vyp.2). Moscow: IRI RAN Publ., 1999. pp.70–93.
Uspenskiy B.A. Tsar' i samozvanets. V kn.: Uspenskiy B.A. Izbrannye trudy. Tom I. Semiotika istorii. Semiotika kul'tury. Moscow: Shkola «Yazyki russkoy kul'tury» Publ., 1996, pp.142–183.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.
[1] Ср., впрочем, со словами Д.А. Ляпина в другой книге: «…наше исследование связано главным образом с описанием социально-политической составляющей народных волнений. Для того, чтобы понять социально-психологический аспект "русского бунта"»… (на этом вопросе мы останавливаться почти не будем)… рекомендуем… обратиться к… работам В.Я. Мауля и О.Г. Усенко…» [Ляпин 2018: 30).