Критическое исследование «учебника»: Мединский В. Р., Торкунов А. В. История. История России. 1945 — начало XXI века: 11-й класс: базовый уровень. 3-е изд., обновл. М.: Просвещение, 2024. 447 с.
Аннотация: Настоящая статья продолжает изучение «единых учебников» истории России В. Р. Мединского и А. В. Торкунова, вышедших в 2023 году. В частности, пособие для 11-го класса также вменяет той образ истории, где прошлое страны сведено к развитию государственных органов и труду людей на их благо. Государственные преступления тривиализируются и оправдываются ссылками на внешнюю угрозу, что предстает одним из главных этических посылов данного пособия. «Ура-патриотизм» неизменно скатывается в рассказ об «исторических обидах», несправедливостях и предательствах, воспитывая ущербно-обозленное мировоззрение. Социальное измерение подменено описанием бытовой повседневности, тем самым граждане превращаются в обывателей. Особое внимание уделено тем практикам (организации текста, методическому аппарату, визуальному ряду), посредством которых авторы вменяют ученику желаемую картину мира. Более детально разобрано то, как отображается участие в разных войнах (афганская, чеченская, операция в Сирии, а также советские интервенции в Венгрию и Чехословакию), в т. ч. случаи, когда Мединский и Торкунов идут по пути серьезных искажений, чтобы убедить ученика в том, что СССР / Россия действовала справедливо.
Ключевые слова: политика памяти, Мединский, манипуляции, политические репрессии, Афганская война, Чеченские войны, идеология
Автор: Пахалюк Константин Александрович, кандидат политических наук, независимый исследователь, г. Хайфа (Израиль). Email: kap1914@yandex.ru.
Pakhaliuk K.A. The Russian State and the Establishment of a “Unified” Historical Narrative — Part II: A Critical Examination of Medinskij V. R., Torkunov A. V. Istorija Rossii. 1945 — Nachalo XXI Veka: 11-j Klass: Bazovyj Uroven'. 3-e izd., obnovl. M.: Prosveshhenie, 2024. 447 s.
Abstract: This article continues the study of the “unified textbooks” of Russian history by V. Medinskii and A. Torkunov, published in 2023. In particular, the manual for the 11th grade provides the image of history, where the national past is reduced to the development of state bodies and the service of people for their benefit. Any crime of the state is justified by the authors through references to an external threat or important state tasks, which is the main ethical message of this manual. “Hurray-patriotism” invariably slides into a story about “historical grievances”, injustices and betrayals, nurturing a flawed and embittered worldview. Particular attention is given to the practices (text organization, methodological tools, visual elements) through which authors impose a desired worldview on students. A detailed analysis is provided of how participation in various wars is depicted, including instances where Medinskii and Torkunov resort to significant distortions to convince students that the USSR / Russia acted justly.
Keywords: memory politics, V. Medinskii, manipulation, Cold War, political repressions, Soviet war in Afghanistan, Chechen War, ideology.
Corresponding author: Pakhaliuk Konstantin Alexandrovich, PhD (candidat polititscheskic nauk), Independent Researcher, Haifa, Israel. Email: kap1914@yandex.ru
Введение
В предыдущей статье я подробно разбирал обстоятельства появления «единых учебников» В. Р. Мединского и А. В. Торкунова для старших классов в 2023 г. Так, был выдвинут тезис, что отказ от нескольких «патриотических» версий истории связан не столько с усилением идеологического давления на среднюю школу, сколько с монополизацией рынка учебной литературы и личными амбициями самого Мединского как высокопоставленного чиновника.
Остановившись на «учебнике» для 10-х классов (1914–1945 годы), я выделил ключевые смысловые линии, организующие связность повествования, то есть порождающие официальный исторический нарратив: государство-центризм, восприятие внешнего мира как источника угроз и предательства (самовиктимизация), имперское воображение (производство нечувствительности к захвату чужих территорий и субъектности других народов), оправдание государственного насилия, а также стирание границ между историей и памятью (Учебник 10). Кроме того, отобранные иллюстративные материалы – визуально — также закрепляют события 1914–1945 годов как историю государства, чиновников и военных. Ученик либо смотрит на прошлое и видит представителей власти, либо визуально конструирует истории через продукцию верных агентов власти — через пропагандистские плакаты, официозные фоторепортажи или произведения соцреализма (без предложения адекватного разбора их стилистических особенностей).
Настоящая статья содержательно и логически продолжает предыдущее исследование: теперь я рассмотрю «учебник» Мединского и Торкунова для 11-х классов (в нашем распоряжении печатное издание, вышедшее весной 2024 года) с точки зрения воспроизводства выделенных ранее смысловых линий. В некоторых случаях придется обращаться и к параллельному «учебнику» всеобщей истории В. Р. Мединского и А. О. Чубарьяна (Всеобщая история 2023), поскольку при изложении значимых внешнеполитических сюжетов вполне возможно, что часть информации вынесена в него (краткий, но блестящий разбор этого «учебника», отличающегося гремучей конспирологией см.: Кузнецов 2023).
Появление «учебника» истории России 11 класса в августе 2023 г. вызвало волну критики в оппозиционных медиа, в основе которой зачастую лежало прочтение заключительного параграфа об «СВО», реже — изучение появившихся в открытом доступе версий, отправленных на рецензирование (Что думают 2023; Колесников 2023; Ненаучность 2023; Константинова 2023). В ответ Мединский и его защитники пытались представить критику в виде полемики, попутно отвергнув ее указанием на недобросовестность, утверждая: противники не прочитали «учебники» полностью, не обратили внимание на методический аппарат и просто пытаются навязать авторам собственные представления (Не читали 2023).
Действительно, жанр оперативных комментариев не дает возможности углублено и подробно разбирать учебные пособия, но и требовать, чтобы публицистика походила на научную статью — это манипуляция. Предыдущие публичные заявления Мединского уже заранее заставляют предполагать, что вместо критического анализа или сопоставления разных точек зрения на одно событие, исторический нарратив будет скреплен «чувством патриотизма», объектом которого является не страна, а политический режим (Шимов 2023: 14). И как показала моя предыдущая статья, такое предположение оказалось не лишённым оснований.
Спустя полтора года после выхода «учебника» 11-го класса можно констатировать, что сетевые и медийные дискуссии не дополнились аналогичными по размаху научными. Возможно, причина кроется в том, что многие (но далеко не все!) оставшиеся внутри России опасаются в открытую критиковать творчество высокопоставленного чиновника, а уехавшие — удовлетворились результатами общественного о(б)суждения.
За прошедшее время во внутрироссийской научной и квазинаучной периодике вышли несколько статей с поверхностно-комплементарными пересказами или воодушевленно-патриотическими откликами в адрес обоих «единых учебников» истории России (напр. Гришаев, Кретинин 2023; Страхова, Головлева 2024; Тарасов 2024), также появилась дополняющая методическая разработка (Гугнина 2024).
Однако большинство найденных на Elibrary публикаций оценивают «единые учебники» по истории России 10–11 классов критически.
Некоторые авторы ограничиваются указанием, что какие-то темы не получили достаточного отражения (Татаринцев 2024; Миняшев 2024; Бессонова 2024; Покачева 2024; на Elibrary удалось обнаружить только одну статью, где автор был в целом удовлетворен репрезентацией своего сюжета, в частности, Сибири: Зберовская 2024).
Другие, как правило, более детально углубившиеся в содержание «учебников», идут дальше.
Например, Д. Д. Тумбусов (студент, изучающий педагогику, и судя по тексту статьи имеющий опыт преподавания в школе), не отрицая «патриотического подхода» к преподаванию отечественной истории, обратил внимание на ряд внутренних противоречий, случаи несоответствия содержания установкам Историко-культурного стандарта и методические проблемы в обоих «учебниках»: бессмысленные вопросы к заданиям на работу с источниками и то, что в большинстве параграфов нет достаточной информации для ответа на заявленные главные вопросы к ним (Тумбусов 2024).
Учитель истории П. А. Акопян указал, что в «едином учебнике» 11-го класса перестройка представлена более подробно, нежели в других используемых пособиях, однако сама она «избыточно персонифицирована», поскольку вся вина за неудачи возлагается на Горбачева (Акопян 2024: 311). Историки В. В. Бабашкин и С. И. Толстов резко раскритиковали отражение темы коллективизации (Бабашкин, Толстов, 2024), а А. В. Баранов и А. В. Мусиенко (стилистически нейтрально) — политических репрессий (Баранов, Мусиенко 2024).
Старший преподаватель Северо-Восточного государственного университета И. П. Широкова на основе сопоставления «единого учебника» 11-го класса с двумя предыдущими указала на опрощенное и идеологизированное изложение ряда сюжетов социально-экономической и политической истории позднесталинского периода: «Насколько “единый учебник” представляет новую интерпретацию событий? ... На наш взгляд, можно говорить только о возвращении к прежней интерпретации, для которой характерно объяснение причин внутреннего развития через призму внешнего фактора; своеобразная психология “осадной крепости”, объясняющая конкретные действия лидеров советского государства, а также определяющая векторы основных процессов через образ “Другого”». (Широкова 2024: 121).
На этом фоне выделяется статья Д. А. Болотникова и Л. Ю. Головеевой (аспирант и доцент Алтайского педагогического университета, соответственно), которые заостряют проблему политизации школьного образования, а «единые учебники» 10–11 классов рассматривают как пример производства симулякров, попутно отмечая отдельные неточности, ошибки и передергивания. Авторы завершают критический разбор симптоматично: «Последствия идеологизации и политизации исторического образования являются многослойными и могут иметь долгосрочные негативные последствия для общества» (Болотников, Головеева 2024: 73).
В эмиграционной научной печати с полемическим комментарием в журнале «Историческая экспертиза» выступил А. Ю. Морозов — известный методист, автор учебников истории и школьный учитель с 30-летним стажем. По его словам, он был приглашен в настоящий авторский коллектив «единых учебников», однако отказался ввиду неготовности приглашавших воспринимать его методический подход. Соответственно, на излагаемые в комментарии идеи можно смотреть как на подходы, которые были сознательно отвергнуты.
Морозов смотрит на школьный учебник как на инструмент организации деятельности на уроках, нацеленных на обучение работать с исторической информацией и формирование базовых представлений о прошлом. Потому он должен быть написан так, чтобы с ним было удобно работать в классе, а в идеале чтобы еще и помогать ориентироваться в информационном пространстве
Правда, полемический комментарий Морозова адресован не власти, а привлекаемым к написанию учебных текстов академическим историкам, которые, по его мнению, излишнее внимание уделяют содержанию, опуская вопросы методики. Он указывает на важное требование к учебным текстам: «Текст (текст!) должен быть сконструирован так, чтобы причины были как бы спрятаны в нем. Само слово “причина” в идеале вообще не следует упоминать. Различные факты, отрывки из исторических источников, визуальные источники должны помочь ученику в ходе работы на уроке сформировать и обосновать список возможных причин…» (Морозов 2023: 21). Это достигается четкой и понятной структурой и различными методическими приемами, как например, постановка проблемно-ориентированного главного вопроса к параграфу, заданиями, визуальным сопровождением и историческими источниками. Не менее значимо учитывать, какие темы, вопросы и сюжеты смогут заинтересовать учеников, большинство из которых явно не собирается стать профессиональными историками.
Моя статья, как и предыдущая, все же относится к исследовательскому полю «политика памяти», что оправдано, если принять во внимание биографии официальных авторов и обстоятельства создания «единых учебников». Отталкиваясь от методологии критического дискурс-анализа (Дейк 2013; Fairclough 1996), я стремился проанализировать, каким образом текст «учебника» превращается в политическое действие, как изложение истории вменяет определенные политические воззрения, а если конкретно — оправдывает авторитаризм и дискредитирует демократию. Если следовать статье Морозова, то речь идет о формировании «базовых, элементарных представлений о прошлом, картины прошлого в самом общем виде» (Морозов 2023: 19).
Замечу, что я ставлю вопрос не об ориентации в историческом пространстве (это отдельная тема, на американском примере прекрасно рассмотренная у Савельева, Полетаев 2008), а о производстве базового исторического воображения, или социальной онтологии (в данном случае я отталкиваюсь от школы когнитивного анализа политических процессов В. М. Сергеева: Коктыш 2002; Бирюков, Сергеев 2002; Казанцев 2010; Сергеев 2013). То есть если речь идет об истории России XX века, то что именно понимается под нею: это история государства, нации, граждан, повседневности или чего-то еще? К чему привлекается внимание ученика? Кто считается главными акторами? Какие и каким образом очерчиваются причинно-следственные связи? Какие этические и моральные императивы заложены в тексты? Это заставляет обращать внимание не на конкретное содержание повествования (которое тоже важно), а на структуру нарратива и способы его организации.
В этом ракурсе, конечно, представляет значение методическая сторона «учебников», однако под иным углом, нежели на нее смотрят учителя: насколько она нейтральна или способствует вменению уже заданных политизированных представлений. Поскольку эта статья относится к направлению critical studies, то в основу положено представление, что учебник должен ориентировать ученика изучать и понимать историю, избегая концентрации только на одном пласте исторических явлений (в данном случае — на воображении истории как исключительного государственного действия).
В качестве примера анализа методического содержания с позиции школьного учителя приведу отрывок из статьи Д. Д. Тумбусова, который, рассматривая «единый учебник» 10 класса, пишет: «Важно отметить, что использовать задания учебника можно для того, чтобы организовать домашнюю работу обучающихся. Например, после изучения темы “Десять сталинских ударов” авторы в одном из заданий предлагает обучающимся составить хронологическую таблицу “Изгнание врага с территории СССР в 1944 году”. В рамках урока можно попытаться использовать данное задание при закреплении изученного материала. Но тогда из-за недостаточного количества времени таблица получится небольшой: сводящейся лишь к указанию периода и освобождаемых территорий. Однако, при работе дома, данное задание может быть расширено, и школьники должны будут привести больше информации: название операции, ход, командующего и т. д.» (Тумбусов 2024: 63).
Другими словами, с точки зрения методики автор считает данный пункт, как минимум, приемлемым. Меня же больше заботит другое: и «учебник», и методисты считают чем-то естественным смотреть на военную историю с позиции главнокомандующего и общей стратегии. Это логично для курсантов военных учреждений, но совершенно неочевидно для учеников гражданского учреждения среднего образования. Отсутствие материала, позволяющегося изучать проблематику человека в условиях тотальной войны на уничтожение, тут еще более примечательно. В действительности же, «учебник» Мединского и Торкунова, уделяя внимание операциям, никак не рассказывает о стратегической логике и характере военных действий — вместо этого предлагает набор разрозненных фактов для запоминания, которые в одном из заданий необходимо свести в таблицу.
В статье рассматриваются следующие сюжеты: государство-центризм; внешний мир: угрозы и предательство; имперское воображение; государственное насилие; человек и государство; визуальный образ; методические задания и манипуляции; стирание границы между историей и памятью; самореклама.
Государство-центризм
«Учебник» 11-го класса продолжает превращать прошлое страны и ее жителей в историю прежде всего государства, его институтов, представителей и тех, кто им служит.
Глава I «СССР в 1945–1991 годы» изображает послевоенный СССР как время наивысшего расцвета страны. Появление параграфов с перечислениями достижения науки, а также введение в параграфы о культуре пунктов про спорт усиливает образ единения государства и его гражданина. Спортсмены здесь значимы только в той степени, в которой они прославляют страну на международном уровне, они важны только как предметы национальной гордости. В заданиях авторы неизменно просят готовить презентации или познавательные ролики о достижениях спортсменов (С. 104, 175, 369)[1], а в одном задании на хронологию надо определить последовательность следующих событий: присуждение Нобелевской премии Б. Л. Пастернаку, возобновление Московского международного кинофестиваля, участие сборной СССР в Олимпийских играх в Риме и победа сборной по футболу на Олимпиаде в Мельбурне. Тем самым оказывается, что деятельность спортсменов равнозначна крупным культурным мероприятиям или получению одной из наиболее престижных международных премий по литературе. Хотя сам факт концентрации именно на премии, а, допустим, не на первой публикации или написании «Доктора Живаго», тоже примечателен. (С. 104).
Мединский и Торкунов отводят целые параграфы на рассказ о тех, кто трудится на благо Родины, или о том, как благодаря действиям правительства улучшается повседневная жизнь человека. Что почти полностью выпадает — это собственно социальная история и общественный уровень, несводимый к служению или досугу. Заметным исключением оказываются диссиденты, которых авторы, впрочем, последовательно дискредитируют.
Это напрямую согласуется с идеологическими установками, разработанными в 2022 г. под руководством замруководителя Администрации Президента С. В. Кириенко (одновременно непосредственный начальник Мединского) в рамках проекта «ДНК России». Здесь необходимо обратить внимание на теорию «пентабазиса» (см.: Васильева, Винокуров 2022) и статью, авторами которой выступили члены команды Кириенко (начальник управления АП А. Д. Харичев и А. В. Полосин) и представители руководства приближенного к нему Экспертного института социальных исследований (А. Ю. Шутов и Е. Н. Соколова). В ней, в частности, утверждается: «Человек в “России Будущего” горд за свою страну, влиятелен и востребован, материально обеспечен, свободен в рамках неких правил общежития, которые защищены законом, принадлежит некоторому сообществу (им может быть и нация) и является полезным данному сообществу как специалист, достигает успеха в личностной самореализации» (Харичев, Шутов, Полосин, Соколова 2022: 16).
Подчеркивание успехов во внешней политике усиливает общее впечатление о послевоенном СССР как о великой державе. Однако Мединский и Торкунов не создают образ глобальной советской империи. Наоборот, «учебник» сконцентрирован на внутренней жизни страны, формируя национально-ориентированное видение истории, в рамках которого только подчеркивается и несколько приукрашается внешнеполитическое могущество. Глобализирующийся мир, где происходит интенсификация политических, экономических, технологических и социальных взаимосвязей, даже не воображается авторами, а потому, например, борьба за доминирование в нем также не находит отражения на страницах «учебника».
Неудивительно, что из советской истории исчезает коммунизм. Да, он присутствует в виде деклараций или отдельных визуальных материалов, при обсуждении идеологической политики или анализе Морального кодекса строителя коммунизма, однако все это — не более чем формальные знаки, следы, реликты, своеобразные причудливые одежды, за которыми предлагается видеть форму советского национализма (=патриотизма) и других знакомых практик. Например, движение за коммунистическое отношение к труду — это всего лишь обязательство сочетать «высокопроизводительный труд с повышением уровня образования и культуры поведения» (С. 68): такое пояснение явно недостаточно, поскольку ничем не отличается от нормативных установок третьего десятилетия XXI века (ответственно подходить к работе, заниматься самообразование через те же онлайн курсы и вести себя прилично — чем все это отличается от такого коммунизма?). К слову, обсуждение того, как на практике соотносилось национальное и интернациональное, что стояло за строительством коммунизма, могло бы стать одним из ведущих вопросов, однако Мединский и Торкунов явно не идут этим путем.
В «учебнике» 11-го класса хронология строится через фигуры ключевых правителей, что, конечно, не является новаторством. Сталину посвящены четыре параграфа, Хрущеву — шесть, Брежневу — семь, Андропову и Черненко — один (так как они правили лишь два с половиной года), Горбачеву — шесть.
При Иосифе Сталине (1945–1953) «благодаря неимоверному напряжению сил всего общества удалось достаточно быстро восстановить промышленность и потребительский рынок, наладить снабжение городов основными продуктами питания. Возрождались из руин города» (С. 18). Хотя авторы пишут о политических репрессиях и признают некоторые их негативные последствия (об этом ниже), а также отмечают сложности в повышении благосостояния населения, в целом и предыдущий, и этот «учебники» явно комплементарны к Сталину.
Например, в параграфе № 5 «Новое руководство страны. Смена политического курса» Мединский и Торкунов отводят целый пункт смерти диктатора и настроениям в обществе. «Уход из жизни многолетнего лидера государства вызвал у большинства советских людей растерянность, страх, искреннее горе», — утверждают они, не пытаясь ни рассказать об альтернативном отношении, ни прояснить причины таких эмоций, что, к слову, лучше позволило бы понять, что же такое тоталитарное общество. Скорбь по тирану предстает чем-то нормальным и естественным, и авторы считают нужным не просто сообщать о распространенности этих эмоций, а буквально приковывать внимание ученика к ним, развивая эту тему вовсе не в аналитическом ключе.
Далее Мединский и Торкунов обращаются к международной реакции, противопоставляя «простых людей» и «продажных элит»: «Неоднозначной была реакция в мире. Наряду с сожалением и обычными в таких случаях выражениями скорби простых людей, симпатизировавших Советскому Союзу и его лидеру, многие газеты и журналы проамериканской ориентации именовали умершего вождя тираном, диктатором». Тем самым авторы вставили в текст намек на намеренную дискредитацию Сталина со стороны США. Завершается все фразой, которая типична для про-сталинской риторики российских 2010-х гг.: «Однако чаще всего вспоминали о роли Сталина в победе над Германией и освобождении мира от нацистской угрозы» (С. 60). Мединский и Торкунов конструируют некое международное большинство (даже не описывая его четко) и вкладывают в его уста нужную установку (что Сталин — это прежде всего победитель нацизма), видимо, в надежде, что ученик воспримет ее как исторический факт.
В конце этого параграфа авторы предлагают задание на сопоставительный анализ в разделе «Мнение ученых». Они дают две цитаты из работ историка О. Хлевнюка и публициста-сталиниста Ю. Емельянова, что само по себе уравнивает труд академического исследователя и человека, мягко говоря, ангажированного, чьи сочинения по теме не признаны в научном сообществе. Из Хлевнюка взяты два абзаца: в одном говорится про стремление Сталина к власти, в другом — про личные качества (жестокость, выбор насилия как метода разрешения противоречий, нежелание идти путем реформ). Из Емельянова — патетические утверждения о всенародной поддержке и заявления, что Сталин был настоящим патриотом, а не интернационалистом, опирался на сообщество «сталинских выдвиженцев», которые «поддерживали курс на построение процветающего общества социальной справедливости в своей стране, не дожидаясь победы мировой революции» (С. 71).
Вместо оценки исторического периода Мединский и Торкунов приковывают внимание к личности диктатора, предлагая задуматься: «Почему у историков существуют различные, часто противоположные почти зрения о личности И. Сталина и его роли в истории». Вопрос манипулятивен: во-первых, приведенные цитаты логически не являются противоположными (жестокий правитель вполне может пользоваться популярностью), во-вторых, ни они, ни текст предыдущих пяти параграфов не содержит достаточного материала, чтобы всерьез рассуждать о разных оценках. Формально авторы дают простор для самостоятельного мышления ученика, но в действительности обрекают его либо на воспроизводство предвзятых оценок, либо на конструирование умозрительных суждений.
Правление Никиты Хрущева (1953–1964) оценивается критичнее из-за хаотичности и непродуманности его реформ, хотя, вероятно, подлинная причина связана с пресловутой передачей Крыма из РСФСР в УССР (С. 69). Это открывает возможность отойти от изложения в духе «отчета об успехах» и более свободно говорить об ошибках и упущениях, например, при создании совнархозов, освоении целины или в ходе кукурузной кампании (С. 74–75).
В начала параграфа о политическом развитии при Брежневе Мединский и Торкунов возвращаются к подведению итогов «десятилетия» Хрущева, отмечая рост ВВП и увеличение количества населения: «Численного городского населения впервые превысила численность жителей села. Страна находилась в авангарде мирового научно-технического прогресса, первой проложила дорогу в космос. В то же время этот период характеризовался рядом непродуманных и волюнтаристских решений в экономике и политике» (С. 135). Определение «волюнтаристский» напрямую перекочевало из брежневских обвинений в адрес Хрущева. Отбор фактов и особенности риторики заставляют утверждать, что авторам важно не столько понимание конкретного периода, сколько то, чтобы у учеников остались в памяти достигнутые успехи (причем неважно, насколько они реально связаны непосредственно с деятельностью правителя).
Правление Леонида Брежнева (1964–1982) предстает чуть ли не «золотым веком», отмеченным развитием по всем направлениям: в политике (вернее, государственном строительстве), социально-экономической и культурной сферах, в преобразовании повседневной жизни, национальной и внешней политике — каждый тематический параграф завершается констатацией выдающихся успехов. Соответственно, каждый такой параграф, посвященный периоду Михаила Горбачева (1985–1991), заканчивается негативными оценками.
Например, в социально-экономической сфере при Брежневе «СССР достиг больших успехов в развитии науки, образования, здравоохранения. Это обеспечило положительную динамику роста населения, увеличение продолжительности жизни. По уровню образования СССР занимал передовые позиции в мире», в то время как у Горбачева: «Ни одна из реформ, начатых за годы перестройки, не дала положительных результатов. Непоследовательность действий власти вызвала дезорганизацию производства, нарушила систему распределения и на практике обернулась экономической катастрофой. Экономический кризис превратился в определяющий фактор политической жизни страны» (С. 151; 221).
Не менее показательно противопоставление в культурной сфере: в конце «брежневского» параграфа авторы призывают запомнить, что «культура и спорт занимали заметное место в жизни советских людей. Несмотря на цензурные ограничения, период с середины 1960-х годов до середины 1980-х гг. стал эпохой расцвета искусства в СССР. Страна переживала за своих спортсменов и искренне гордилась ими», в то время как при Михаиле Горбачеве Мединский и Торкунов фиксируют внимание на пагубности гласности для советского государства, поскольку она «превратилась в условиях системного давления Запада в мощное средство идеологического переформатирования советского общества. Она во многом определила необратимый и неподконтрольный государству характер перемен и объективно способствовала процессам, приведшим вскоре к распаду СССР» (С. 175; 232).
На этом фоне неожиданными выглядят выведенные в «промежуточный» параграф № 18 («СССР и мир в начале 1980-х гг. Предпосылки реформ») утверждения о нарастании кризисных тенденций в советской экономике, причины которых сводятся к негативному влиянию западных санкций. Невозможность пойти по «китайскому пути» Мединский и Торкунов объясняют одновременно и сложной структурой советской экономики, и ориентацией населения на более высокие стандарты потребления (С. 206). Учитывая негативную оценку реформ Горбачева и идеализацию правления Брежнева, авторы возлагают со-ответственность за последующую «геополитическую катастрофу» на внешних врагов и граждан СССР.
Мединский и Торкунов не выдвигают напрямую тезис в какой-нибудь грубой форме, дескать, «зажравшиеся» советские граждане, над чьим благосостоянием трудилось государство, неблагодарно повелись на «западный образ жизни». Нет, авторы шаг за шагом идут по пути того, чтобы убедить ученика в существовании связи между повышением уровня жизни и ростом негативного отношения к советской власти.
Параграф № 9 про повседневную жизнь при Хрущеве заканчивается осторожными выводами: жизненные стандарты росли, преобладал социальный оптимизм, молодежь разделяла высокие идеалы справедливости и коллективизма, но «одновременно люди стали более требовательно, придирчиво и даже критически относиться к действиям власти» (С., с. 116). Поскольку все четыре тезиса идут один за другим, то они могут быть прочитаны учеником как взаимосвязанные.
Аналогичный по теме параграф о брежневском периоде уже содержит полускрытое обвинение в адрес граждан: «Жизнь людей в городе и на селе менялась к лучшему. Неуклонно росли доходы граждан, менялась структура питания, улучшались жилищные условия. Однако общественные ожидания опережали реальный рост жизненного уровня. В этих условиях официальная пропаганда порождала скептицизм и недоверие людей. Это особенно сильно проявилось в кругах интеллигенции» (С. 182). Это перекликается с заключительными фразами параграфа № 12 о социально-экономическом развитии: «Советская экономика обеспечивала стабильность. В то же время уровень благосостояния, в первую очередь обеспечение высококачественными и модными товарами повседневного спроса, отставал от растущих запросов населения. Достигнутый в городах уровень бытового комфорта все равно отличался от жизни простых людей в развитых странах Запада — вернее, от того образа, который создавался иностранным кино и рекламными журналами» (С. 150). Этот же мотив связи между благосостоянием и недовольством также звучит при критике диссидентов (о чем см. ниже).
Другими словами, Мединский и Торкунов используют в сильно вульгаризированной форме социологические теории (Дж. Дейвиса, Т. Скочпол) о причинах революционных изменений: вместо сложной взаимозависимости между периодами социально-экономического роста и кратковременно спада, институтами и элитами, а также завышенными общественными ожиданиями, авторы «учебника» предлагают по сути более простое объяснение, сводя проблемы к «неблагодарному народу», внешним врагам и неправильным полит-технологиям.
Несмотря на однозначно негативное отношение к перестройке, авторы «учебника» все же оставляют некоторое пространство для альтернативы.
С одной стороны, параграф № 23, где рассказывается о развале СССР, уже на уровне названия указывает на одного из «виновников»: «Национальная политика и подъем национальных движение». Почему же именно национальный фактор обострился на рубеже 1980-1990-х годов — единственный ответ состоится в указание на кризис союзных структур власти. Тем самым все многообразие причин сводится к некоему «самодовлеющему» политическому пространству, что лишь подпитывает конспирологическое восприятие истории. Известный тезис Путина «Распад ССР стал крупнейшей геополитической катастрофой XX в.» превращен в один из выводов к параграфу, а в сопутствующих вопросах и заданиях авторы предлагают порассуждать о том, можно ли было эту катастрофу предотвратить и подумать над тезисом, что «Действия ГКЧП были направлены на защиту интересов населения СССР, на сохранение Советского Союза». Другими словами, внимание ученика дополнительно сосредоточивается на действиях властей, а не на демократических процессах.
Попутно замечу, что при изложении событий путча 1991 г. Мединский и Торкунов придерживаются нейтрального стиля и не забывают указать, что десятки тысяч человек пришли на защиту Белого дома. Однако авторы концентрируют внимание прежде всего на бездеятельности путчистов, а также вворачивают фразу: «Странный путч, в котором “путчистами” выступали все законные руководители СССР, так же странно и закончился» (С. 263). Ученик не узнает о блокировании Горбачева на даче в Крыму (авторы пишут, что события произошли «во время отсутствия Горбачева в Москве»), ни о баррикадах по Москве и выступлениях в других городах, ни о трагической гибели защитников в туннеле на Садовой, ни о нежелании армии стрелять в народ, ни о том, как власть буквально выпадала из рук членов ГКЧП.
Мединский и Торкунов сначала концентрируются на последствиях путча на общесоюзном уровне и в РСФСР (вплоть до роспуска Съезда и Верховного Совета СССР в начале сентября), а только потом утверждают: «Августовский политический кризис в Москве усилил центробежные тенденции: в союзниках республиках принимались постановления, провозглашавшие или подтверждавшие ранее принятые заявления о независимости» (С. 263). Такая нарративная организация наводит читателя на мысль, что центробежные тенденции прежде всего связаны с последующими изменениями в политическом центре и развалом общесоюзных институтов, а не с тем, что действия путчистов показали, что демократический процесс может быть в любой момент сорван «в союзном центре», усилив позиции сторонников независимости в республиках. По крайней мере, последняя причинно-следственная связь даже не обсуждается.
Однако в задании «Работаем с источником» Мединский и Торкунов предлагают проанализировать отрывок из выступления Горбачева при сложении президентских полномочий в декабре 1991 г., где кратко суммируются позитивные итоги перестройки (ликвидация тоталитарной системы, появление свободных выборов, движение к многоукладной экономике, завершение холодной войны и пр.). Хотя вопросы к источнику заданы максимально нейтрально, а текст параграфа написан так, чтобы подтолкнуть к негативным оценкам (С. 267–268), само наличие альтернативных представлений потенциально может быть воспринято критически мыслящим старшеклассником или использовано учителем для более содержательного обсуждения.
Более того, в задании «Мнение ученого» авторы приводят отрывок из работы известного американиста В. В. Согрина, который еще сильнее остраняет сказанное в основном тексте: «Одна из таких закономерностей свидетельствует, что крупные, в том числе самые прогрессивные, переходные эпохи в истории человечества сопровождались затяжным падением производства, инфляцией, ростом социальных контрастов. Позитивные результаты пожинались зачастую много позже их завершения. Главной задачей прогрессивных переходных эпох является создание моделей, способствующих таким улучшениям. В какой мере Горбачев способствовал созданию таких моделей, и способствовал ли он их созданию вообще — вот вопрос, который является существенно важным для прояснения его роли в истории» (С. 268). Действительно, слепое следование тексту «учебника» может мотивировать на однозначный отрицательный ответ, однако, при соответствующих усилиях учителя или наличии у ученика фоновых знаний о периоде, обсуждение цитаты из Согрина, наоборот, подтолкнет к более продуктивной дискуссии. Тем самым методический аппарат к тексту параграфа отчасти выправляет перекосы основного текста.
Вторая глава отведена современному этапу истории России с 1992 по 2022 год. 6 параграфов из 14 Мединский и Торкунов посвящают периоду президентства Бориса Ельцина (1991–1999), 7 — Владимира Путина и 1 — Дмитрия Медведева (фактически теряется в путинском правлении). Как и в случае с Брежневым/Горбачевым они выстроены через противопоставление. Заслугой Ельцина признается только сохранение единства России и создание конституционного строя, однако политические и экономические реформы оцениваются негативно. Параграфы о правлении Путина и Медведева напоминают бюрократические дифирамбы об успехах во всех сферах. Например, политическая жизнь сведена к административным реформам, а экономическое развитие — к отчету от инициированных в 2006 году национальных проектах (С. 327; 341).
Если учесть биографии авторов «учебника», то представляется, что они даже не ставили задачей систематизацию известной им информации по этим вопросам, а намеренно лакировали путинское правление. Мединский и Торкунов не пошли и путем рассказа об успехах частного бизнеса или общественных организаций, вместо этого превратили «учебник» в бюрократический отчет. Напр.: «В 2011 г. вступил в силу закон “О полиции”. Задачами полиции провозглашались защита жизни, здоровья, прав и свобод человека и гражданина, противодействие преступности, охрана общественного порядка и обеспечение общественной безопасности». Или: «В том же году Россия впервые за многие десятилетия вошла в десятку крупнейших мировых экспортеров зерна: за границу были проданы миллионы тонн пшеницы и ячменя. Задачей нацпроекта “Развитие АПК” объявлялось увеличение производства сельскохозяйственной продукции в России и улучшение социально-экономического положения сельского населения. Начиная с 2006 г. сельхозпроизводители стали получать масштабную поддержку со стороны государства» (Учебник 2011: 338, 342).
Авторы-чиновники от лица государства (как набора ведомств) рассказывают об успехах этого набора ведомств школьнику.
В целом, оба «учебника» навязывают специфическую оптику восприятия исторического развития. Она совпадает с той, которая одновременно продвигается в государственных медиа и порождает социальную аномию: если будущее всегда зависит от государственных учреждений, то простому человеку остается удалиться в бытовую повседневность (см. Гудков, Зоркая 2023). Оттуда его могут, конечно, иногда выдернуть, но по обстоятельствам, которые лучше известны правителям, а значит, эти «издержки» стоит признать в качестве исторически неизбежных.
Внешний мир: угрозы и предательство
В «учебнике» 11-го класса риторика внешних угроз только нарастает.
Сложности послевоенного восстановления и повышения уровня жизни населения оправдываются «холодной войной»: «Люди, в годы войны напряженно трудившиеся в условиях мобилизационной экономики, ожидали послаблений и улучшения качества жизни. Но начавшееся противостояние СССР и Западного блока потребовало форсированного восстановления в первую очередь тяжелой промышленности» (С. 7). Причины объясняются через отсылку к стремлению США навязывать свою волю и использовать ядерный шантаж: «СССР поддерживал национально-освободительные движения народов Азии и Африки, тогда как США и их союзники желали в той или иной форме сохранить мировую колониальную систему» (С. 45–46). Тем самым со сталинского руководства снимается ответственность за «холодную войну». Более того, в вину США ставится то, что Сталин не сумел «вернуть» территории, входившие в состав Российской империи и затем вернувшиеся Турции (С. 43). О попытках СССР аннексировать часть территории Ирана — ни слова.
«Холодная война» предстает как классическое геополитическое противостояние, в рамках которого СССР успешно опирался на страны Восточной Европы и способствовал освобождению других народов. В пункте № 4 Мединский и Торкунов подробно рассказывают о поддержке Мао Цзэдуна и Корейской войне, демонстрируя, что сталинское руководство находило союзников за пределами Запада (С. 52–56). Вероятно, увлечение китайско-северокорейскими сюжетами вызвано политическим сближением России с этими странами в 2022–2023 гг.
Внешняя политика при Хрущеве представлена как в общем-то неудачная попытка СССР перейти от конфронтации к диалогу, когда из-за глобального противостояния приходилось наращивать вооружения. Мединский и Торкунов уделяют куда больше внимания формированию социалистической системы в Европе, обвиняют Хрущева в ухудшении отношений с Китаем, однако довольно сжато и несодержательно говорят про распад колониальной системы, отделываясь констатацией, что более 30 странам «предоставлялись льготные кредиты, оказывалась иная помощь, в том числе в поставке вооружений». В дальнейшем авторы обращаются к этому сюжету кратко, перечисляя некоторые страны, получившие помощь, через запятую, не особо вдаваясь в подробности (С. 131; 196).
Мединский и Торкунов упускают возможность усилить современный пропагандистский тезис о лидерстве путинской России в мировой «антиколониальной борьбе», представляя взаимодействие со странами Азии и Африки в 1950–1960-е годы как всего лишь одно из направлений внешней политики, обусловленное национальными интересами (правда, их содержание также не проясняется). Казалось бы, даже следуя политической конъюнктуре, авторы могли бы пойти путем разъяснения на примере СССР, что значит быть глобальной, а не региональной державой, с какими проблемами и противоречиями на практике сталкивалась советская страна. Однако такой подход, видимо, не близок Мединскому и Торкунову. Замечу, что параллельный «учебник» всеобщей вообще не раскрывает, что такое глобализация, а само понятие встречается впервые только, когда авторы затрагивают тему ее кризиса (Всеобщая история 2023: 54).
В «учебнике» российской истории неожиданным образом «холодная война» оказывается чуть ли не выиграна при Брежневе: «во внешней политике советское руководство исходило из того, что соотношение сил в мире в целом изменилось в пользу СССР и союзных ему стран. Геополитические позиции США и НАТО оценивались как более слабые» (С. 193). Это позволяет авторам объяснить, почему СССР пошел на политику разрядки, несмотря на то, что страны Запада не собирались «уважать суверенные права других государств», используя декларацию о правах человека для идеологического влияния в СССР и социалистическом блоке (С. 195). Само включение темы прав человека в контекст международного противостояния манипулятивно заставляет рассматривать их в качестве чего-то опасного для России.
«Неожиданное» поражение в холодной войне авторы объясняют прежде всего особенностями политики самого Горбачева: они подводят ученика к мысли, что он намеренно сдавал внешнеполитические позиции, поскольку «заявил о существовании неких общечеловеческих ценностей, которые должны иметь приоритет над национальными, идеологическими, классовыми, религиозными или иными», а также якобы находился под влиянием зарубежной прессы: «При каждом его очередном зарубежном визите западные СМИ отмечали “смелость подходов” и “исторические последствия” достигнутых договоренностей. Это в свою очередь, как отмечают многие мемуаристы на Западе и в России, подвигало Горбачева на новые и новые шаги навстречу западным “партнерам”». Политика гласности создала условия, которыми воспользовались «откровенно враждебные нашей стране силы, в том числе и направляемые из-за рубежа», что привело к трансляции «деструктивной и враждебной информации» (выделение полужирным авторов пособия): «Это преподносилось как “свобода слова”» (С. 244; 249; 228).
Этот нарратив получил развитие в «учебнике» Мединского и Чубарьяна, а именно в параграфе № 17–18 «Страны Центральной и Восточной Европы во второй половине ХХ — начале XXI в.». Организация повествования по международно-региональному принципу свела глобальное противостояние между капиталистическим и социалистическим блоками к вопросу о доминировании в Европе. Действительно, «учебник» всеобщей истории дополняет и развивает содержание «российского», однако не выходит за рамки подхода, когда история пишется из национально-ориентированной оптики.
Первый пункт рассказывает о том, насколько сильно СССР помогал развиваться социалистическим странам, превращаясь в «отчет» о заслугах: «Практически все ныне действующие в странах бывшего СЭВ производственные мощности, включая пищевую отрасль, транспорт, энергетику созданы при поддержке СССР или исключительно Советским Союзом»; «В целом уровень жизни людей в странах Восточной и Центральной Европы, особенно в ГДР, выглядел впечатляюще и даже превосходил благосостояние граждан СССР. Однако всё это основывалось на дешёвых советских энергоресурсах и безвозмездной финансовой и материальной помощи от Москвы». (Всеобщая история 2023: 65, 66). Авторы не избегают вопроса о внутренних экономических сложностях, однако убеждают читателя в том, что они не были принципиальными, и усиливают это тем, что «США и НАТО использовали экономические трудности стран соцлагеря для своей пропаганды. В сознание людей внедрялась мысль о том, что все беды Восточной Европы проистекают от СССР» (Всеобщая история 2023: 68)
Пункты 3–5 посвящены кризисам в социалистических странах, а именно Берлинскому 1948 г., венгерскому 1956 г., чехословацкому 1968 г. и польскому 1980–1981 гг. Не вдаваясь в детали, отмечу, что вина возлагается то на «оттепель» в СССР, то на подрывное влияние Запада, то на неумелое реформаторство местных сил. Отдельный пункт посвящен Югославии с идеализацией времен И. Броз Тито, поскольку этот сюжет нужен, дабы показать противоестественность распада страны в 1990-е гг.
Только переходя к событиям второй половины 1980-х гг. в пункте про «бархатные революции», Мединский и Чубарьян признают нарастающее отставание от капиталистических стран, технический и экономический застой. Последующее сворачивание социалистического проекта объясняется одновременно политикой Горбачева, влиянием Запада, а также неблагодарностью местных правительств и населения: «Во всех своих бедах правительства и граждане соцстран предпочитали обвинять Москву. Собственные ошибки, как правило, не признавались» (Всеобщая история 2023: 75).
Однако вернемся к «учебнику» российской истории.
Внешняя политика Ельцина далее рассматривается как время, когда попытки России «наладить справедливые и равноправные отношения с Западом на основе взаимного учета интересов» не встретили отклика (С. 323), а период Путина — как постепенный и вынужденный отказ от «иллюзий» о возможности партнерства с Западом. Это заставляет предположить, что для Мединского и Торкунова важнее представить «СВО» в качестве неизбежности, нежели просто прояснить, что же в 2000–2010-е гг. Россия делала на международной арене и какие национальные интересы отстаивала.
Как отмечалось в предыдущей статье, каждая война, в которой участвовала Российская империя/СССР, находит оправдание: даже потенциально минимальный вопрос об ответственности Москвы не ставится.
Ввод войск в Венгрию в 1956 г. объясняется одновременно антисоветском настроем протестующих и тем, что московское руководство считало главной причиной венгерского кризиса «деятельность западных спецслужб и поддерживаемой Западном внутренней оппозиции» (С. 130). Тем самым Мединский и Торкунов ограничиваются прояснением субъективного восприятия ситуации в коридорах верховной власти, полагая, что этого якобы достаточно для понимания событий. В заданиях к параграфу никакого специального вопроса относительно венгерских событий нет. «Учебник» всеобщей истории Мединского и Чубарьяна рассказывает о ситуации в Венгрии подробнее, однако еще активнее сводит все к «западному заговору», представляя события и как попытку фашистского реванша, подчеркивая, что среди «восставшего населения» (кавычки авторов) многие «были ответственны за геноцид советского народа на оккупированной венгерскими войсками территории СССР в 1941–1944 гг.» (Всеобщая история 2023: 69).
Ответственность за Пражскую весну 1968 г. (параграф № 17) Мединский и Торкунов перекладывают на либеральные реформы местных властей и сопутствующую «общественную дискуссию», которая «вылилась во внутренний кризис». Ввод войск в Чехословакию в 1968 г. во многом возлагается на союзников по ОВД: «Руководители стран Восточной Европы занимали по отношению к “чехословацким реформаторам” даже более жесткую позицию, чем брежневское руководство в Москве. Они опасались, что следом начнутся проблемы и у них дома. Но главное, чем консерваторы запугивали Москву: если не вмешаться срочно самим, не ввести войска “в помощь чехословацким коммунистам”, то вмешается НАТО» (С. 198). Параллельный «учебник» всеобщей истории рассказывает о ситуации подробнее, однако следует этому же нарративу (Всеобщая история 2023: 70–72).
Мединский и Торкунов подчеркивают миролюбие СССР визуально, а именно двумя фотографиями. На одной изображена встреча Брежнева и Дубчека с комментарием: «Советское руководство с тревогой наблюдало за развитием событий в Чехословакии, до последнего оттягивая силовое вмешательство». На другой — советский танк в Праге в окружении толпы, то есть намеренно выбрана наиболее мирная фотография, никак не отражающая накала событий. Сопровождающий текст сконструирован более остро, с прямым обвинением чехословаков и подчеркиванием благородства интервентов: «По Чехословакии прокатились акции гражданского неповиновения. Жители городов собирали митинги, блокировали шоссе, бросали в танки камни и бутылки с зажигательной смесью. Советские войска не провокации не поддавались и не открывали ответный огонь» (С. 198). Мединский и Торкунов не сообщают о том, что более сотни протестующих погибли, а более 500 получили ранения, — изложение событий интервенции 1968 года даже не предполагает таких фактов.
Авторы идут далее по пути разыгрывания уже знакомого «экономического аргумента»: по итогам «были предприняты шаги по усилению экономической и военной интеграции стран Восточной Европы <…> а также путем создания почти 30 межгосударственных учреждений…» (С. 199). Но, как признают Мединский и Торкунов, «это дало лишь временный эффект», что подтверждают массовые забастовки в Польше 1980-х гг. Потому параграф завершается на печальной ноте: «События в Чехословакии и Польше усилили раскол среди стран социализма. Еще больше отдалились от СССР Румыния, Югославия, окончательно дистанцировались (так в тексте — К. П.) Албания, заявившая в августе 1968 г. о выходе из ОВД» (С. 199).
Авторы «учебника» ничего не сообщают о причинах кризиса социалистического блока и даже не предлагают этот вопрос обсуждать. Потому в параграфе № 22 о внешней политике при М. С. Горбачеве отдельный пункт «Распад социалистической системы» они начинают с рассказа об одностороннем выводе войск из Восточной Европы, якобы прямым следствием чего стал рост антисоветских настроений в конце 1980-х годов. Тем самым ученика аккуратно подводят к мысли, что военное присутствие за рубежом — залог хорошего отношения к стране (С. 247). Как отмечалось выше, «учебник» всеобщей истории усиливает этот тезис за счет тем подрывного влияния Запада и неблагодарности местных правителей и жителей в отношении СССР.
Афганская война (1979–1989) представлена в отдельном пункте под специфическим названием «Ввод советских войск в Афганистан», который состоит из 4 абзацев и находится в параграфе № 17 о внешней политике 1964–1985 гг. Мединский и Торкунов ничего толком не рассказывают об этой войне, ограничиваясь воспроизводством отредактированной советской интерпретации: войска были введены по просьбе дружественного правительства ради борьбы с исламистами, которые имели поддержку со стороны США. О выводе войск ученик узнает только в параграфе № 22, а именно в пункте 3 «Разблокирование региональных конфликтов». Уход из Афганистана представлен исключительно как результат советско-американских договоренностей по разрядке — ни слова о военно-политическом провале СССР.
Напротив, внизу страницы приведена фотография советских солдат на бронетехнике, которые пересекают Термезский мост и радостно машут фотографу. Это желание отлакировать историю соседствует со стремлением в очередной раз привлечь внимание ученика к действиям начальства, а не простых солдат. Мединский и Торкунов намеренно подчеркивают: «Последним советским военнослужащим, покинувшим территорию Афганистана, стал командующий 40-й армией Б. Громов. Термезский мост он перешел пешком» (С. 246). Замечу, что это распространенный миф: поскольку технически последние группы пограничников проследовали по мосту позже, а фактически вплоть до осени 1991 года в стране находились советские военные советники, афганское же правительство получало заметную помощь в виде боевой техники (о чем, «естественно», в «учебнике» нет ни слова).
Несмотря на то, что Афганской войне все же посвящен целый пункт в параграфе, изложение событий оказывается в высшей степени бессодержательным (С. 197). Мединский и Торкунов начинают с утверждения «В 1978 г. в Афганистане произошла революция», забыв даже упомянуть о тесных экономических связах 1960–1970-х гг. и о том факте, что к власти все же пришли не «народные массы», а узкий слой преимущественно городской интеллигенции, в том числе служившей в армии. Авторы ничего не пишут о последующем сползании страны в состояние гражданской войны из-за непродуманных реформ «коммунистов». США и почему-то НАТО объявляются единственной причиной гражданской войны, хотя активная поддержка через Пакистан началась уже после ввода войск. Региональный контекст напрочь игнорируется, а о китайских поставках вооружений моджахедам Мединский и Торкунов «тактично» не пишут.
Действительно, советские войска были введены «по просьбе правительства Афганистана», однако существенным искажением является то, что авторы не упоминают другие обстоятельства: долгое нежелание Политбюро принимать это решение (несмотря на многочисленные просьбы из Кабула), внутренние дрязги между афганскими «коммунистами», убийство генсекретаря их партии Х. Амина силами специального отряда КГБ (сразу по вводу войск), а также то, что изначально советская армия предполагала ограничиваться контролем городов и военной инфраструктуры и только потом втянулась в боевые действия. Ничего ученик не узнает о попытках строительства социализма в этой стране. Что именно делали советские солдаты в Афганистане — решительно непонятно. Только отчасти эти пробелы восполняет «учебник» Мединского и Чубарьяна по всеобщей истории, рассказывая о противоречиях внутри афганских «коммунистов» и убийстве Амина, однако одновременно усиливая ответственность США за кризис и убеждая ученика в том, что реально существовала угроза создания там баз НАТО (Всеобщая история 2023: 204).
Несмотря на все эти упущения, Мединский и Торкунов целый абзац посвящают тому, что за 10 лет в Афганистане погибло всего 14 тыс. солдат и офицеров в ходе «военных операций» (без пояснения — каких именно), «столкновений при охране конвоев с гуманитарными грузами» (опущены куда более многочисленные конвои с военными грузами) и от «рук диверсантов и террористов» (если принять во внимание значимость межклановых отношений и сложную динамику, когда с одними удавалось договориться, а другие — наоборот, переходили на сторону моджахедов, такое построение фразы не просто не отражает реалии тех лет, но и серьезным образом искажает их). Хотя пункт заканчивается патетически с указание числа Героев Советского Союза и пафосными словами об афганском братстве как уникальном явлении доблести, взаимовыручки и отваги, в действительности авторы «учебника» и не собирались отдавать должное ветеранскому сообществу, поскольку это предполагало бы более-менее адекватное изложение истории событий, в которых те участвовали.
Моя критика направлена вовсе не на полноту отражения событий, а на принципиально искаженный и недостоверный нарратив. В российской историографии нет ни одного комплексного исследования Афганской войны, включая боевые действия, однако существует немало работ, в том числе вышедших и под эгидой возглавляемого Мединским Российского военно-исторического общества (РВИО), которые позволили бы авторам изложить данную тему более адекватно и интересно (напр.: Меримский 2019; Никитенко, Немытин и др. 2021; Прямицын 2022; Нунан 2022).
В идеологизированном государственном «учебнике» было бы в высшей степени странным увидеть прямое осуждение интервенции в Афганистан, однако даже при этих вводных Мединский и Торкунов не попытались отразить, например, что: в основном там служили солдаты-срочники, советские власти долгое время замалчивали масштаб боевых действий, а это вело к неадекватному восприятию событий и их ветеранского статуса в обществе; целью являлось строительство социализма и сохранение дружественного правительства, армия же таких задач принципиально не могла выполнить; после вывода войск афганское правительство сумело продержаться еще два года благодаря обученным войскам и советским военным поставкам; непродуманное решение о вводе войск негативно сказалось на позиции СССР в мусульманском мире, а итогом стала потеря всех позиций в Афганистане, которые имелись до 1979 года.
История чеченских войн раскрывается в двух пунктах: «Военно-политический кризис в Чеченской Республике» (параграф № 26 «Межнациональные отношения и национальная политика в 1990-е гг.») и «Противодействие террористической угрозе. Урегулирование кризиса в Чечне» (параграф № 29 «Политические вызовы и новые приоритеты внутренней политики России в начале XXI века»). Материал структурирован правлением двух первых российских президентов и на конкретном примере воспроизводит уже знакомое нам противопоставление между ними.
Мединский и Торкунов представляют события 1990-х гг. как гражданскую войну внутри Чечни, где федеральный центр сделал ставку на чеченскую оппозицию. Однако не имея возможности и, видимо, не желая этого делать, авторы сводят сложнейший этнополитический конфликт к простым категориям. Республика Ичкерия — пространство чистой негативности в виде, власти которой еще до 1994 года «смотрели сквозь пальцы на захват заложников, финансовые махинации, терроризм, контрабанду» (С. 305). Здесь нет ничего о внутренних противоречиях внутри чеченского общества, равным образом как и о насильственном исходе сотен тысяч русских (и более широко — русскоязычных, преимущественно славянских) жителей.
Абзацем выше утверждается, что «ситуацией в Чечне воспользовались исламские фундаменталисты и террористы», а это нарушает хронологическую последовательность: этнополитический конфликт приобрел международно-исламистские формы уже после Первой Чеченской войны, а не накануне. Сложно не согласиться с утверждением, что «тогдашнее руководство Чечни выбрало курс на конфронтацию», однако ученик никак не подводится к обсуждению вопроса, сделал ли федеральный центр все зависящее от себя для мирного решения конфликта. Мединский и Торкунов признают, что штурм Грозного в конце 1994 года был плохо подготовлен, однако никак не объясняют причины, по которым армии не удалось обеспечить победу, подменяя этот вопрос другим — методами террора, которые использовали боевики. Тема преступлений федеральных войск и негативная реакция общественности на то, каким образом армия (особенно солдаты-срочники) использовалась на театре военных действий, также опущена. Авторы верно пишут, что по итогам Хасавюртовских соглашений «статус республики оставался неурегулированным», однако почему-то забывают сказать, что к нему должны были вернуться к 2001 году.
Мединский и Торкунов не углубляются в причины деградации институтов власти при Масхадове к 1999 году, однако тратят усилия на то, чтобы обвинить Запад в том, что власть «оказалась в руках полевых командиров»: «В западных СМИ развернулась широкая кампания в поддержку чеченских сепаратистов. В Чечне террористы практиковали захват заложников, при этом постоянно получая значительную финансовую помощь из-за рубежа» (С. 306). Ученику, видимо, придется самому узнавать о том, что под выражением «из-за рубежа» на самом деле стоит понимать не условный Запад, а различные исламские фонды. В то время как параллельный «учебник» всеобщей истории идет в этом вопросе дальше и не чурается откровенной конспирологии: «Международные террористы, действовавшие на территории Чеченской Республики, получали поддержку западных спецслужб. Целью было создание на Северном Кавказе зоны нестабильности и конфликтов, управляемых из Вашингтона» (Всеобщая история 2023: 218).
Однако даже в таком виде чеченские события 1990-х годов представлены куда более рельефно, нежели 2000-х. Вместо понятия «войны» используется официальное «контртеррористическая операция» (КТО). Целый абзац (из четырех) посвящен зарубежному финансированию боевиков (без указания того, кто именно передавал деньги) и участию в боях на их стороне украинских националистов, которые явно не были значимым фактором. Вторая Чеченская подана как краткая и очень успешная операция: прекращение масштабных боевых действий 20 апреля 2000 года представлено как завершение КТО на Северном Кавказе, хотя на самом деле де юре соответствующий режим был снят только в апреле 2009 года. Завершающий абзац, которые занимает половину пункта, посвящен активному участию местного населения в борьбе против боевиков и роли семьи Кадырова. Именно в этом контексте проговаривается, что «к концу 2005 — началу 2006 г. основные силы боевиков были разгромлены» (С. 329). Каким образом КТО завершается в апреле 2000-го, а основные силы противника оказываются разгромлены спустя пять лет — ученик должен догадаться сам. Завершающая фраза, что при Р. Кадырове «Чечня превратилась в один из наиболее динамично развивающихся регионов России», также явно нуждается в уточнении относительно объемов безвозвратных федеральных субсидий.
Превращение Второй Чеченской в «маленькую победоносную войну» ведет к тому, что она выводится из значимых смежных смысловых контекстов — политические реформы, военное строительство, международные отношения и «глобальная война с террором» Дж. У. Буша. Ученики ничего не узнают и о действиях российской армии: даже усиленно прославляемой героической гибели 6-й роты псковских десантников в 2000 году нет на страницах «учебника». Учитывая общий политический контекст написания «учебника» и идеологические установки, авторы могли бы обратиться к известным исследованиям академика В. А. Тишкова или журналиста-расследователя Е. А. Норина (увы, ушедшего в Z-повестку), однако и этого не сделали (Тишков 2001; Норин 2021; Норин 2022).
«Пятидневная война» против Грузии в 2008 году также представлена в качестве «маленькой, но победоносной операции», однако изложение нацелено на то, чтобы не фиксировать внимание ученика на том, что действия России были направлены против суверенитета Грузии. Так, соответствующий пункт назван «Военный конфликт в Закавказье» (в параграфе № 30 «Россия в 2008–2011 гг.»). Вместо прояснения его корней авторы начинают с событий ночи 8 августа 2008 г., когда «грузинские войска подвергли ракетно-артиллерийскому обстрелу территорию Южной Осетии и посты российских миротворцев» (С. 336). Здесь и далее Мединский и Торкунов конструируют фразы таким образом, чтобы вменить невнимательному ученику, будто Грузия тогда атаковала некую суверенную Южную Осетию: она не называется государством напрямую, однако используются такие выражения как «эта территория» и «республика», что при отсутствии фоновых знаний у ученика может с легкостью породить представление, якобы Россия вмешалась не во внутренний, а в международный конфликт.
Усиливая негативный образ врага, Мединский и Торкунов голословно утверждают, дескать Грузия хотела уничтожить население Южной Осетии. Тут авторы используют страдательный залог, который позволяет передать пропагандистский тезис о геноциде осетин менее заметным образом: «Местное население, большую часть которого оставляли граждане России, оказалось перед угрозой физического уничтожения» (С. 336). А потому Россия пришла на помощь и за три дня «грузинские войска были оставлены и обращены в бегство». Правда, ученик сам должен догадаться, почему по итогам она признала независимость не только Южной Осетии, но и Абхазии.
Более того, Мединский и Торкунов идут по пути моральной мифологизации этих событий. Пункт начинается с подчеркивания вероломства противника (атака началась, когда «премьер-министр В. Путин находился на открытии Олимпийских игр»), а завершается указыванием, что западные СМИ обвинили Россию в провоцировании войны. Этот образ «благородного рыцаря» настолько значим, что Мединский и Торкунов не отваживаются его «портить» уточнением тех национальных интересов, которые Россия преследовала во время «пятидневной войны», пусть даже исключительно в оптике российского руководства.
В заключительном пункте № 37, посвященном «СВО», этот образ усиливается: Мединский и Торкунов не только заново вкратце пересказывают этот нарратив, но и дополняют его откровенной бравадой: «Лишь исключительное миролюбие России позволило Грузии выйти из войны, сохранив национальный суверенитет» (С. 393). Правда, теперь ученик узнает, что Россия не хотела, чтобы Грузия вступала в НАТО, а Абхазия получила независимость, поскольку ей якобы тоже угрожала аналогичная опасность. В «учебнике» Мединского и Чубарьяна России в качестве заслуги приписывается предотвращение захвата «грузинскими войсками Абхазии и Южной Осетии» без каких-либо лишних оговорок (Всеобщая история 2023: 219).
В российском «учебнике» сирийская кампания, напротив, не получает отдельного пункта, а умещается в три абзаца пункта «Рост международного авторитета России и возобновление конфронтации со странами Запада в 2008–2020 гг.» параграфа № 34–35 «Внешняя политика в начале XXI века. Россия в современном мире». Мединский и Торкунов выстраивают следующую хронологию событий, вероятно, стремясь убедить ученика в том, что международный авторитет напрямую зависит от умения вступать в конфронтации: снижение конфронтации с Западом при Медведеве не длилось долго — августовская война 2008 года и газовые войны с Украиной (невозможность «равноправного диалога») — евразийская интеграция (параллельная история успеха) — вступление в ВТО и саммит «Большой восьмерки» в Санкт-Петербурге (усиление авторитета) — украинский кризис и «вхождение Крыма в состав России» (очередное охлаждение и успех) — победа над исламистами в Сирии (успех) — развитие плодотворного сотрудничества со странами Ближнего Востока (главным событием оказывается запуск «Турецкого потока» в 2020 г.) — санкции и политическое давление со стороны Запада (противодействие) — усиление сотрудничества с Китаем (газопровод «Сила Сибири» в 2019 г.) — создание Евразийского экономического союза в 2015 г. (еще два успеха, указывающих на тщетность противодействия) (С. 375–378). Авторов не смущает, что они излагают события, нарушая хронологический порядок.
Сирийская история нужна Мединскому и Торкунову как пример невероятного успеха: благодаря высокотехнологическому оружию Россия спасла давний дружественный режим от исламистов, против которых оказались бессильны США. Естественно, изложение событий в полной мере противоречит тому, что происходило в реальности. Так, авторы верно начинают с того, что ввиду «арабской весны» началось выступление оппозиции, которое переросло в вооруженный конфликт. Правда, они забывают (а это существенно) указать на причины: например, на сложную этническую обстановку (алавитская верхушка против суннитского большинства, курды и друзы как отдельные участники событий). Ожидаемо, нет ни слова о репрессивном характере режима Б. Асада и о причинах его непопулярности. В параллельном «учебнике» всеобщей истории «арабская весна» вообще представлена как заговор Запада: «Волнения и мятежи изначально искусственно провоцировались действиями западных спецслужб» (Всеобщая история 2023: 152).
Мединский и Торкунов в целом верно перечисляют некоторых ключевых акторов: международная коалиция во главе с США, ее поддержка оппозиции, а также «Исламское государство» (ИГ). Однако «забывают» уточнить о роли суннитских монархий Персидского залива, выступавших против правительства Асада. И боролась американская коалиция не «в основном на словах», а с помощью воздушных ударов, отказываясь проводить наземную операцию по примеру того же Ирака 2003 г. Выбранный способ действий, действительно, оказался неэффективен, но вряд ли это дает основание убеждать ученика в том, что вообще ничего не делалось. Когда же авторы пишут «К осени 2015 г. радикальные исламисты контролировали большую часть территории Сирийской Республики», то они забывают объяснить далеко не очевидную разницу между ИГ и другими исламистскими силами.
Мединский и Торкунов прикладывают усилия, чтобы подчеркнуть, что вовлечение России в сирийский конфликт соответствовало нормам международного права: они акцентируют внимание, что она была приглашена туда официальным правительством на основе договора о дружбе 1980 г. Правда, ученик ничего не узнает ни о преследуемых национальных интересах, ни о том, что Россия действовала совместно с Ираном, о тактическом союзнике, который к концу 2010-х годов превратился на словах в «стратегического партнера» — ни одной буквы.
Зато авторы подробно перечисляют системы высокоточного вооружения, завершая это тем, что к середине 2018 г. «почти вся территория Сирии была очищена от террористов». Здесь вероятно, ученику и учителю придется самим разбираться в том, что (а речь идет о трех последовательных абзацах) под «террористами» и «радикальными исламистами» понимаются совершенно разные — пусть и неназванные — политические силы. Вероятно, поэтому Мединский и Торкунов, несмотря на воспроизводство во второй главе знакомой анти-исламистской риторики, в «Словаре понятий и терминов» берут понятие «исламский радикализм» в кавычки, определяя его как «термин, которым в США и Западной Европе обозначают религиозно-политические движения в поддержку строгого следования Корану и исламским законам (шариату)» (С. 430).
Конечно, ни слова не говорится о роли Турции, о завершении горячей стадии конфликта в 2020 г. и о том, что у Асада остались примерно 68 % территории и разрушенная экономика, он потерял миллионы человек в виде беженцев и оказался в международной изоляции. Было бы верхом наивности ожидать, чтобы Мединский и Торкунов — пусть даже под вывеской «Любопытные факты» — рассказали бы о военных преступлениях армии Асада, обвинениях в применении химического оружия, а также о том, что его страна превратилась в один из центров производства синтетических наркотиков, щедро экспортируемых по всему региону.
Действительно, сирийский конфликт является довольно сложным и рассказать о нем в трех абзацах можно только за счет серьезной редукции, однако стремление к адекватному изложению явно не было основным мотивом. В завершающем параграфе Мединский и Торкунов вообще отказываются от какой-либо адекватности, вступив в противоречие с собою: «В 2015 г. США и НАТО пытались с помощью оппозиции и террористов “Исламского государства” … свергнуть законное правительство Башара Асада в Сирии» (С. 393). Я специально отмечу, что моя критика вовсе не предполагает претензии, будто история сирийского конфликта требует объема большего, нежели три абзаца. Вопрос в том, что они должны представлять собою упрощенное, но адекватное описание ситуации с акцентом на том, что делала Россия. А этого тут нет.
Попутно обращу внимание, что «учебник» всеобщей истории Мединского и Чубарьяна (а именно параграф № 18 «Страны Ближнего и Среднего Востока во второй половине XX — начале XXI в.») содержательно ничего не добавляет относительно участия России в сирийском кризиса, ограничиваясь во многом более сжатым пересказом того, что содержится в курсе «российской истории». Адекватного регионального контекста здесь нет. Правда, появляется рассказ про сирийских беженцев в ЕС и про теракты ИГИЛ, что усиливает образ России как «мирового рыцаря». Участие США в борьбе против этой террористической организации уже не отрицается, однако теперь сущность сирийского конфликта по сути сводится к колониальному спору двух глобальных держав: «Вашингтон хотел свергнуть законного сирийского президента Б. Асада, сделав Сирию сферой своего влияния под видом “борьбы за демократию”» (Всеобщая история 2023: 153).
Более развернутое изложение участия России в сирийской гражданской войне вынесено здесь в заключительный параграф № 17–18 «Международные отношения в 1990-е — 2023 г. Кризис глобального доминирования Запада», который нацелен на то, чтобы также объяснить причины «начала СВО». Здесь ученик впервые узнает, что сирийская гражданская война — это оказывается интервенция США, а также «ряда западных и ближневосточных стран» (Всеобщая история 2023: 215). Подробнее изложена боевая сторона российского присутствия: упомянуты бои за Алеппо и освобождение Пальмиры, а также приводятся официальные цифры об уничтожении более 2 тыс. боевиков-террористов (Всеобщая история 2023: 215–216).
Таким образом, внешний мир — это источник угроз и предательств. Россия одновременно и обороняется, и отстаивает национальные интересы, и многое дает миру. Общий нарратив остается преимущественно западо-центричным и европо-центричным. Выбранная манера изложена, по-видимому, нацелена на формирование у школьника чувства обиды на Запад, что дополнительно служит оправданием текущей войны. Казалось бы, афганская, «пятидневная» грузинская и сирийская войны в первую очередь просятся для разделенного и взаимодополняющего разложения в российском и всеобщем учебниках. Авторы же данного учебно-методического комплекса не идут этим путем, предпочитая ограничиваться дублированием информации (про Сирию — вообще в четырех разных местах), видимо, предполагая, что это способствует лучшему усвоению заданных идеологизированных интерпретаций.
Имперское воображение
Если «учебник» 10-го класса был сосредоточен на обосновании захвата чужих территорий, то здесь, ввиду объективного отличия исторических событий, ситуация меняется: Мединский и Торкунов явным образом пытаются представить СССР как страну благоденствия: одновременно развивают старый тезис «о дружбе народов» и обвиняют в его распаде не только Запад, но и местные национализмы, подчеркивая незаконность ряда действий накануне развала СССР (в частности, ликвидацию в сентябре 1991 г. Верховного Совета СССР и декабрьский референдум в Украине о независимости (С. 263, 264)).
Сам взгляд на прошлое Советского Союза как на историю того, что делалось преимущественно в общесоюзном центре, ведет к воспитанию нечувствительности к республиканским и региональным различиям (что уже является сущностной чертой имперского мировоззрения), а вместе с подчеркиванием исключительно негативных последствий распада создает ту смысловую рамку, внутри которой оправданными становятся «СВО» и любые другие потенциальные действия по реставрации былого государства.
Главный риторический аргумент состоит в подчеркивании того, чем общесоюзное руководство в Москве облагодетельствовало союзные республики, что больше напоминает набор фактов для тех участников сетевых баталий, которые стремятся объяснять гражданам других стран, чем их республики «исторически обязаны» России.
Так, рассказывая о тяжелом положении страны после Второй мировой войны, авторы намеренно подчеркивают «огромную финансовую помощь из союзного бюджета», которая шла окраинам, в том числе Украине и Балтийским государствам. Признавая проблему националистов, Мединский и Торкунов фиксируют внимание на поддержке местной культуры и традиций (С. 24). К теме «национальной политики» они возвращаются только при рассмотрении брежневского времени.
Открывается параграф пунктом «новая историческая общность» (так официальная коммунистическая пропаганда называла «советский народ»), где говорится о высоком уровне развития национальных республик. Например, в Центральной Азии промышленное производство выросло в 100 раз; отдельный абзац посвящен бурному развитию стран Балтии (С. 185). «Учебник» намеренно фиксирует, что количество русских выросло с 78 млн до 137 млн, а украинцев — с 31 млн до 42 млн, равным образом росла численность и других народов, а каждая республика имела свою экономическую специализацию. Так авторы подводят читателя к мысли о том, что поздний Советской Союз был чуть ли не «золотым веком» межнациональных отношений, в то время как акцент на странах Балтии и Украине создает образ «неблагодарных народов», которые сегодня, дистанцируясь от России и снося памятники советского время, «забыли» о благах, которые им давала советская власть. Визуально позитивное развитие национальных отношений подкрепляется четырьмя пропагандистскими плакатами, а также фотографией «Смешанная эстонско-грузинская семья, 1978 г.», в сопроводительной надписи к которой утверждается, что каждая пятая свадьба являлась интернациональной.
Заключительный пункт посвящен «национальным движениям». Так, говоря о желании евреев и немцев выехать из СССР, Мединский и Торкунов забывают рассказать о причинах такого поведения, отмечая только, что ошибкой власти являлся отказ восстановить немецкую автономию в Поволжье (существовавшую до 1941 года). Тема советского антисемитизма отсутствует в «учебнике» полностью, хотя является весьма значимой для советских евреев (см. Бен Яаков 2024).
Два параграфа посвящены отдельным проявлениям национализма: взрывы в метро 1977 года армянскими националистами, беспорядки в Тбилиси в 1978 года (когда люди требовали сохранить официальный статус грузинского языка), а также росту «великорусских» настроений, когда некоторые представители интеллигенции «требовали большего уважения к русскому народу» (С. 189). Авторы «учебника» формально отводят от себя обвинения, будто они рассказывают только о «позитивных страницах», однако низводят конфликты на этнонациональной основе до частных явлений. Потому в дальнейшем, рассказывая о перестройке, они в полной мере возлагают на Горбачева и подрывное влияние Запада ответственность за кризис межнациональных отношений и последующий развал Советского Союза. И сетуют: «Силовые структуры СССР не могли справиться с ситуацией» (С. 252–266).
С учетом обстоятельств создания «учебника» вполне ожидаемо всплывает украинская тематика. Мединский и Торкунов вместо последовательного рассказа о месте украинцев в российской/советской истории (хотя бы на уровне повторяющихся пунктов о преследовании церкви) ограничиваются отрывистыми сведениями, которые всплывают хаотично и рисуют явно негативно все, что связано с украинской самостийностью. Националистическое подполье в Украине (как и Балтийских странах) в конце 1940-х годов представляется как явление одного порядка с бандами и криминальными группировками в целом. Выстраивая идеализированный образ позднего СССР, авторы постоянно отмечают, насколько успешно Украина и украинская культура развивались в то время (С. 11, 187).
Примечательно, что в параграфе № 23, повествующем о росте национальных движений и распаде СССР, никакого внимания Украине не уделяется, за исключением общесоюзного голосования 1991 года о необходимости сохранения СССР. Мединский и Торкунов отмечают, что 70,02 % жителей союзной республики высказались за его сохранение, в то время поддержку со стороны 80,02 % жителей УССР идеи, что Украина должна обладать государственным суверенитетом и находиться в составе обсуждаемой тогда конфедерации, объясняют тем, что люди просто не понимали невозможность «сохранения Союза ССР без Украины» (С. 259). Тем самым Мединский и Торкунов представляют получение Украиной государственной независимости как общий результат распада СССР, не отражающий волю его граждан и жителей УССР в том числе. Российско-украинские отношения в 1990–2010-е годы представлены таким образом, чтобы подчеркнуть: обе страны были экономически и культурно связаны, однако националисты и Запад постоянно пытались разорвать их (С. 321).
Мединский и Торкунов сначала рассказывают о политическом, социально-экономическом и культурном развитии России в 1990 — начале 2020-х гг., а также о внешней политике и только в заключительный параграф № 37 включают аннексию Крыма и начало «СВО» (полномасштабной агрессии в 2022 г.). Вместо построения единого нарратива, имеющего единую хронологическо-тематическую логику, они разделяют историю современной России на две части: с одной стороны, успешное развитие страны при Путине, с другой — необходимость втянуться в глобальное противостояние.
Параграф № 37, видимо, писался отдельно от всего остального «учебника»: только этим я могу объяснить и содержательные повторы (в основном с параграфом № 34–35), и смысловые противоречия, некоторые из которых отмечены выше. Изменился и стиль — он стал откровенно газетно-бульварным, в открытую воспроизводя обороты из позднесоветской антиамериканской риторики: «Во имя прибылей своих корпораций США постоянно прибегали к военно-террористическим методам — так было в Ираке, Сирии и Ливии, да и во многих других точках планеты»; «Сценарий “сдерживания”, а на деле — расчленения России уже был отработан натовцами на примере Югославии»; «Конечная цель при этом и не особо скрывается: это расчленение России и контроль над ее ресурсами»; «Что же касается киевских властей…. Находясь в тайном сговоре с НАТО, они попросту морочили голову участникам мирного процесса» и пр. (С. 391; 392; 393; 401).
Учитывая состав авторов «учебника» и обстоятельства его появления, читатель мог справедливо ожидать, что этот параграф будет емким, кратким и последовательным пропагандистским нарративом, объясняющим причины текущей войны. Однако это не так. Мединский и Торкунов идут совершенно иным путем: они механически сопрягают многие пропагандистские тезисы, видимо, рассчитывая на эффект узнавания со стороны ученика. «Энергетические войны», «расширение НАТО», «Запад хочет развалить Россию», «цветные революции», «неонацизм/ультранационализм в Украине», «фальсификация истории / снос памятников», «трагедия жителей Донбасса» – все это смешивается в кучу, делая нарратив внутренне рыхлым.
Потому получается, что Россия долгое время пыталась договорить с Западом и идти по пути сотрудничества, в то время как он во главе с США постоянно строил козни и хотел ее развалить с целью завладения ресурсами (но при этом цель США — выбить Россию с мировых энергетических рынков). Противником России является «коллективный Запад», но при этом авторы сетуют на то, что США мешали развивать отношения с ЕС и последний сам больше пострадал от текущей войны. Запад хотел дестабилизировать положение внутри России, но начал с сопредельных стран. Если логически сюда еще вписывается Грузия, то совершенно непонятно, почему Сирия оказывается также «по периметру ее границ» (С. 393). Подобное противоречия несостыковки вполне типичны для публичного Z-дискурса (Иваницкая 2023), их даже можно счесть за механизмы манипуляции, однако их появление в «учебнике» вызывает, мягко говоря, удивление. Как если бы задача заключилась в том, чтобы готовить ученика в Интернет-баталиям.
В интерпретации текущей войны Мединский и Торкунов не используют мотивы цивилизационного противостояния, возрождения империи (Романовых или советской), защиты православия / борьбы с сатанизмом и возврата исторических земель. Последний проскальзывает только при указании на угрозу изгнания Черноморского флота из Севастополя: «И тем не менее наш флот пообещали сразу по окончании договора изгнать с его 250-летнего (!) места базирования. Севастополь должен был стать военно-морской базой НАТО» (С. 397).
Напротив, авторы эксплуатируют мотив защиты «угнетаемого» русскоязычного населения Украины, который вставляют в геополитический контекст. «Учебник» всеобщей истории отчетливо проясняет, что речь идет о глубоком кризисе «глобального доминирования Запада», правда, даже глобальность что доминирования, что кризиса авторы не пытаются очертить. Причины «СВО» увязаны с провалом Минских соглашений и общим несправедливом отношении к России, что создает рамки для того, чтобы вменить ученику представление, что происходящее — это меньшее из возможных зол: «Если бы Украина, вступив в НАТО, спровоцировала военный конфликт в Крыму или Донбассе, то на основании Устава НАТО Россия оказалась бы одномоментно в состоянии войны со всеми участниками Североатлантического блока» (С. 402).
Отсюда вместо того, чтобы хотя бы кратко коснуться хода боевых действий Мединский и Торкунов рассказывают о «присоединении» новых территорий и широкой поддержке мирными жителями прихода России. Одновременно авторы рапортуют о том, что страна сумела выстоять перед санкциями, которые больше навредили ЕС, а перед гражданами война открыла небывалые возможности (выделение полужирным — в самом «учебнике»): «Такие уникальные времена случаются в истории нечасто. После ухода иностранных компаний многие рынки перед вами открыты. Открыты фантастические возможности для карьеры в бизнесе и собственных стартапов. Не упустите этот шанс. Сегодня Россия — воистину страна возможностей» (С. 406). Последующий рассказ о «народном подъеме» и героях «СВО» также должен породить у читающего надежды на светлое будущее.
Тем самым текст «учебника» ориентирован не столько на мобилизацию выпускников, сколько на вменение им представления, что Россия является жертвой несправедливостей, она переживает сложное время, которое — на самом-то деле — дарует большие возможности, и ими необходимо воспользоваться. Как я ранее писал, логически это согласуется с пафосом учебных пособий вузовского курса «Основы российского государства» и является частью риторики «квасного патриотизма», которая во многом противопоставлена Z-радикалам (Пахалюк 2023; Пахалюк 2023а).
[1] Здесь и далее при ссылке на рецензируемое издание указывается только номер страницы.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.