К нам едет ревизор.

«Изумруд Коковина» в легенде и реальности.

Все доносы, - жалобы, - есть интрига, клевета и ничтожное ябедничество!!![1]

Постановка проблемы: Ферсман и Шакинко обвиняют

«Как друг Николая I обокрал императора на $17 миллионов: история "изумруда Коковина[2]" … В его краже обвинили невиновного, а настоящий вор официально вел "расследование"» … «Как чиновник с Урала украл самый большой изумруд в мире … на уральских копях обнаружили гигантский кристально чистый изумруд весом более 400 граммов. На тот момент он был самым большим в мире … Загадочное преступление в Екатеринбурге» … «Граф Лев[3] был большим любителем драгоценных камней. По служебным каналам до него дошёл слух об изумруде Коковина. Через некоторое время от графа Льва в Екатеринбург приехал скромный чиновник Ярошевицкий[4]. Он отозвал Коковина в сторонку и предложил за достойную комиссию передать камень графу Льву» - подобными перлами пестрят довольно многочисленные, несмотря на время, прошедшее с момента самой истории, публикации о пресловутом «изумруде Коковина, известном минералогам всего мира».

История особо популярна на Урале, а в самом Екатеринбурге приобрела уже характер одной из городских легенд. Между нынешними массмедийными трансляциями откровенных нелепостей и обширными, но никому неинтересными архивными документами стоят голословное предположение известного академика и предвзятая интерпретация помянутых документов уральским краеведом. По сути, два человека, один походя, а другой совершенно сознательно, создали то информационное сообщение, которое бесконечно воспроизводится с тех пор, порою, с существенными искажениями.

Необходимо вернуться к исходным данным – архивным документам – чтобы верифицировать транслируемое сообщение и, при необходимости, скорректировать его в сторону реальной действительности. В этом убеждает элементарная проверка по опубликованным источникам ключевого тезиса легенды:

Один из авторов легенды утверждает: «Пермикин[5] передал камни директору Департамента уделов Л. А. Перовскому, гофмейстеру, придворному магнату, страстному любителю камня»; ему вторит другой: «При вскрытии ящиков, как об этом говорят архивные документы, присутствовали двое: мастеровой Григорий Пермикин и вице-президент Департамента уделов».

Однако, Лев Перовский выехал из Петербурга в Симбирскую губернию 2 июня 1835 г.[6] в служебную командировку, а равно и по семейным делам, и вернулся в Петербург из «разных губерний» лишь 30 августа 1835 г.[7] Прояснить хронологию его жизни летом 1835 г. позволяют письма к нему его брата Алексея (Антоний 2010). Следовательно, ключевое положение легенды не имеет ни малейшего отношения к действительности.

Рассмотрев далее историографию легенды, мы будем излагать саму это историю так, как она представляется по документам, по возможности, воздерживаясь от комментариев и критики существующей версии легенды.

Историографический обзор: мал мала меньше 

Легенда об «изумруде Коковина» возникла поздно и имела, как покажем, кабинетный характер. В XIX в. причина случившихся с Коковиным неприятностей описывалась иначе и, как не парадоксально, в духе выдвинутого Перовским, по словам самого Коковина в следственном деле, мотива: «Император изволил заметить в продаже много изумрудных камней, признанных якобы за российские». Первые печатные свидетельства фиксируют именно такой вариант «вины» Коковина.

Краевед Наркис Чупин, рассказывая о добыче изумрудов на Урале в начале 30-х гг., констатирует: «не мало этих минералов похищалось некоторыми из мастеровых, наряжавшихся на работы ... Сам Коковин, командир гранильной фабрики, при котором открыты были изумруды, оказался в этом отношении весьма и весьма небезгрешным. Появились в частной торговле … уральские изумруды лучшего качества, нежели доставляемые в Кабинет. Над Коковиным назначено было следствие, а потом он предан был суду и умер в тюрьме» (Чупин 1873: 518).

Десять лет спустя, молодой уральский археолог Михаил Малахов, посетивший во время экспедиции Белоярские прииски, записал там легенду старожила, бывшую источником сведений, вероятно, и для Чупина: местный «управитель» перераспределял найденные камни в свою пользу, продавая их и в столице, и за границей, также раздавал их нужным людям; он имел любовницу, которой подарил один такой самоцвет; ту же любовницу имел и некий «генерал», знаток камней, и увидев при визите к даме самоцвет, выпытал, откуда он взялся, после чего начал против «управителя» дело; тот, со злости, затопил водой самую лучшую шахту с изумрудами, но от суровой карающей судебной длани не ушел (Малахов 1884). Хотя и несколько карикатурно, здесь показано известное противостояние Перовского и Коковина.

Рассматриваемая далее легенда об «изумруде Коковина» появилась только после публикации в 1923 г. сборника «Изумрудные копи на Урале», под редакцией известного геолога А.Е. Ферсмана. Будущий академик, ещё до Революции успешно вернул в Россию ценную коллекцию камней, в составе которой был выдающихся размеров изумруд, по мнению Ферсмана, происходивший из коллекции графа Л.А. Перовского, распроданной после его смерти в 1856 г. Собирая материалы для сборника, Ферсман обратил внимания на статью Д.В. Юферова о добыче изумрудов на Урале в сер. 30-х гг. XIX в., который приводил донесение ревизора Ярошевицкого, упоминавшего замечательного качества изумруд, отобранный им у командира фабрики Коковина (Юферов 1923: 10–14). Ферсман тотчас же связал это упоминание с вырученным им за границей изумрудом и счёл, что Перовский, из любви своей к камням, похитил этот изумруд и оставил в своей коллекции. Никаких документальных оснований своему предположению учёный не искал, да оно и не было при жизни его опубликовано и увидело свет только на рубеже 50-60-х гг. XX в. (Ферсман 1961: 75–77)

С тех пор история «изумруда Коковина» получила обширную литературу, хотя, с информационной точки зрения, сводится к трём источникам – упомянутой публикации историка науки Д.В. Юферова (1923), небольшой статье академика А.Е. Ферсмана (1961) и историческому очерку уральского писателя И.М. Шакинко (1974, 1975, 1976, 1980, 1982), постаравшемуся обосновать предположение Ферсмана о краже Перовским изумруда документальными свидетельствами. Никто из них, не проявил должной аккуратности при ссылках на свои источники[8].

Если Ферсмана репутация Коковина не интересовала, и он довольствовался тем, что было сказано о «злоупотреблениях» и обстоятельствах смерти Коковина у Юферова, то концепция очерка Шакинко вполне выражена в финальном его тезисе: «Талант, жизнь и даже доброе имя Коковина были растоптаны всего лишь потому, что он, сам того не желая, помешал корыстным намерениям николаевского сановника». Увы, принципиальное следование этому тезису оказало фатальное влияние на характер использования писателем архивных материалов ревизии Ярошевицкого и следствия Перовского, с которыми он, едва ли не единственный, работал.

Ещё до первой публикации своего очерка, Шакинко случилось обрушить материальное основание предположения Ферсмана – осматривая в июле 1973 г. в Минералогическом музее «изумруд-гигант» он убедился, что тот не соответствует кристаллу из опубликованного Юферовым донесения ни размером, ни достоинством. Хотя, тем самым, рвалась явная связь Перовского с кристаллом, из-за которого «и был осужден Коковин», автора это не остановило – он ограничился лишь припиской к давно готовому тексту очерка[9].

Параллельная история открытия и добычи изумрудов на Урале в 1831–1835  гг. изложена в работах историка-минералога В.Б. Семенова (Семенов 2001: 170-176, Семенов 2002: 7-32), который трезвее прочих оценивает роль Я.В. Коковина в организации работ на приисках, отвергает предположение Ферсмана, а о судьбе «исчезнувшего» изумруда отзывается неопределенно. Семенов, кажется, с материалами ревизии Ярошевицкого самостоятельно не работал и пользовался, вероятно, выписками Шакинко, своего соавтора по одной из книг, либо следственным делом о Коковине из Свердловского архива. Он цитирует другие донесения Ярошевицкого об организации работ на фабрики, благожелательно комментирует предложения ревизора по реорганизации управления фабрикой, возвращается к вопросу о «злоупотреблениях» Коковина, с недоумением цитируя его объяснения, и указывает реальные причины осуждения командира фабрики.

Ставшее общим местом в коковинской истории обвинение Л.А. Перовского в хищении изумруда пытается сейчас поставить под сомнение известный уральский историк В.А. Шкерин, с учётом вопиющего характера такого поступка и отсутствия документальных свидетельств, что «николаевский сановник» хотя бы видел этот камень (Шкерин 2008: 122-127, Шкерин 2023: 68-81). Он, однако, исходит, в основном, из справедливых, но общих соображений, не обращаясь к архивным документам.

Мы же обратимся именно к документам, изложив далее рассматриваемую историю по архивным материалам ревизии Ярошевицкого и следствия Перовского (РГИА.1165; РГИА.1170).

Хозяин гранильной фабрики и изумрудных приисков

В марте 1835 г. Ярошевицкого, управлявшего до этого Орловской удельной конторой, перевели в столицу, назначив одним из четырёх членов Присутствия ДУ[10], с повышением жалованья до 4 тыс.руб., а столовых до 3 тыс.руб, и буквально сразу же по приезду в СПб и ознакомления с делами Присутствия ДУ, в середине апреля, направили на ревизию удельных имений в Пермской губернии, уповая на опыт его в управлении таковыми имениями в губернии Орловской. «По спопутности», выражаясь словами Коковина, Кабинет поручил ему обревизовать хозяйство Коковина, слухи о котором были неблагоприятны для его репутации. Неясно, была ли это инициатива министра Двора, желавшего сэкономить на ревизии[11], или к делу приложил руку Перовский, видевший в этом выгоду для ДУ. Ревизор на действия в Ек-бурге был уполномочен вице-президентом Кабинета Е.И.В. князем Н.С. Гагариным и отчитываться должен был в первую очередь перед ним.

15 апреля 1835 г. министр Двора князь П.М. Волконский[12] предписал ревизору: «не оставьте в точности исследовать, … не существует ли там беспорядков или упущений и не допускается каких-либо злоупотреблений??? – В первом случае имеете Вы учредить во всем надлежащий порядок, а во втором предписываю Вам произвести следствие, и если бы кто из чиновников или служащих были к тому причастными или навлекали бы на себя подозрение, то немедленно отнестись к Главному Горному Начальству и просить, дабы с его стороны были приняты меры для замещения таковых способнейшими лицами» (РГИА.1165: № 3, Л. 3-3об). Хотя Волконский и говорит в общем виде про «чиновников или служащих», фактически, на фабрике имелось одно единственное лицо, для замещения которого требовалось бы обращение к Главному Горному Начальству – сам руководитель фабрики Яков Коковин.

Обер-гиттенфервалтер 8-го класса[13] и кавалер Яков Васильевич Коковин (1787 – 18.06.1840)[14] находился в то время на пике своей карьеры. Он был определен в звание мастера ещё в феврале 1819 г., а с мая 1828 г. одновременно исполнял должность командира гранильной фабрики и мраморного завода, и, хотя утвержден в должности так и не был, пользовался неизменным расположением Начальства и лично императора Николая. Четыре бриллиантовых перстня, Владимир IV степени и 1500 руб. за открытие изумрудов, регулярные выплаты дополнительного жалованья. Незаурядный художник, удачливый добытчик камней (невзирая на отсутствие профессиональной подготовки) и, видимо, мастер автопрезентации, Коковин чувствовал себя весьма уверенно, тем более что, в силу разных обстоятельств, руководил вверенными ему ресурсами по своему усмотрению и едва ли не как хозяин, а не чиновник.

Однако, именно открытие изумрудов и начало промышленной добычи этого камня, которую Коковин сразу же взял под полный свой контроль[15] и крайне ревниво воспринимал попытки местного горного начальства вмешаться в ситуацию, после первоначального ажиотажа, привели к возникновению недовольства Коковиным в Кабинете и Министерстве Императорского Двора (МИДв).

Несколько лет спустя, директор фабрики И.И. Вейц характеризовал начало добычи изумрудов: «В первые два или три года отыскано было значительное число камней, из коих лучшие были огранены на Императорской Гранильной фабрике и вместе с отличными штуфами и кристаллами представлены в Кабинет Его Величества … Впоследствии времени добыча камней постепенно уменьшалась, и в конце 1835 года разработка и добыча были совершенно ничтожными» (Юферов 1923: 15).

В.Б. Семенов характеризует Якова Коковина как «администратора по воле случая» и описывает проводимые им работы: «От начала казённых работ … копи входили в структуру Екатеринбургской гранильной фабрики, — домашнего камнерезного ателье императорской фамилии, превращенного в горнопромышленное предприятие по добыче изумруда. Горные работы вели мастера художественной обработки камня; руководил ими художник по профессии и дилетант в горном деле[16]. Отрабатывались верхние горизонты; работы велись непрофессионально. Целью было достать изумруд; как это сделать вопрос не ставился … Первоначальный этап горных работ на месторождении изумруда носил характер хищнической добычи, хотя мы не спешим думать, что таковой была цель. Просто работа велась непрофессионально; шурфы били в расчете на везенье, на авось; попав на продуктивную жилу, отрабатывали ее в доступных пределах; промахнувшись — бросали» (Семенов 2001: 170–176).

При таком подходе удивлять должно не то, что поток камней к 1835 г. практически иссяк, а значительные успехи в добыче изумрудов в 1831–1833 гг., вызвавшие у чиновников МИДв совершенно неоправданные надежды, а затем подозрения в отношении Коковина, переставшего регулярно присылать камни. В 1833 г. погибла «знаменитая» шахта № 6, при разработке которой в предшествующие годы были добыты все крупные и качественные изумруды, доведенная до глубины 13,5 сажень. Причиной стала халатность: «по неосторожности рабочих, сгорели все крепы в шахте, последовало общее разрушение и работы были остановлены» (Миклашевский 1862: 3)[17]. На новых приисках №№ 29, 30 и 31 у деревни Голендухиной были найдены очень посредственные камни, а работы в 1834 г. пришлось прервать из-за затопления шахт (Миклашевский 1862: 6–7).

Проблемой стала также и невозможность Кабинета наладить отчётность, добиться систематического ведения приходных и расходных книг, как по добываемым камням, так и по финансированию промыслов. К тому были и объективные причины, но Коковин, определённо, пользовался существующей ситуацией, чтобы вести дела по своему усмотрению, не считая, видимо, что такая практика создаст ему, в конце концов, проблемы.

«"Сколько же именно камней и на какую сумму было добыто до 1835 года?" С таким вопросом сам к себе обратился Иван Иванович Вейц, человек, который в 1836 году принял под свое командование фабрику и копи, - пишет В.Б. Семенов - "Того за неимением точных сведений определить невозможно", ответил он сам себе. Добавим, что и неточных не было. Вообще никаких» (Семенов 2001: 176).

Парадоксально, но цитированное выше предписание Волконского о строгой ревизии хозяйства Коковина, практически совпало по времени с присылкой в Ек-бург 25 марта 1835 г. знака отличия беспорочной службы его за 25 лет и грамоты к нему при предписании Кабинета. Надо ли удивляться, что ревизия оказалась неприятной неожиданностью для Коковина, он крайне неохотно шел на сотрудничество с ревизором и лишь упорство и настырность Ярошевицкого позволили ему добиться нужного результата.

Ревизор отбирает камни: действия Ярошевицкого в хозяйстве Коковина

Одновременно с цитированным выше предписанием Волконского, Гагарин выдал Ярошевицкому открытое предписание в коем всем вовлечённым в обревизование чинам и лицам предписывалось оказывать ревизору всяческое содействие и немедленно выполнять все его законные требования. В адрес Горного начальника Ек-бургских заводов П.И. Протасова было выписано персональное предписание.

Помимо сказанного, Ярошевицкому было дано ещё несколько конкретных поручений, как при отправлении из СПб, так и позже, месяц спустя, высланных вдогонку, в Пермь, где он ревизовал местную удельную контору. Программа его работ в Ек-бурге была обширна и сопровождалась множеством донесений[18], из которых опубликованное Юферовым было не первым, и получило особую известность просто по обстоятельствам дальнейших публикаций и в силу упоминания там пресловутого изумруда.

Вся корреспонденция Ярошевицкого направлялась в 5-е (Хозяйственное) отделение Кабинета (Начальник В.Н. Есипов[19], проектом занимался 3 стол, столоначальник П.И. Кулибин[20]) через Канцелярию МИДв (В.И. Панаев), принимавшую почту. Переписка со смежными отделениями Кабинета велась Есиповым, с Канцелярией и ДУ Гагариным[21].

Выехав 18 апреля из столицы, до Ек-бурга ревизор добрался только в начале июня: «Во исполнение предписания … осматривал я Пермскую удельную контору, а по пути Нижегородскую и Казанскую, и об оказавшемся донес подробно о каждой <Перовскому>» - Ярошевицкий прибыл в Ек-бург выполнив основную миссию по своему ведомству. Ревизор прибыл 8 июня, «инкогнито», а на следующий день, представившись Дитерихсу и вручив открытое предписание Протасову, отправился к Коковину, «жительствующему в доме принадлежащем фабрике, с предположением не сокрыты ли цветные камни». Предвидя сложности, ревизор заранее заготовил отношение к Протасову, чтобы вызвать его на квартиру Коковина для совместного осмотра. Сложности возникли, и депеша отправилась к Горному начальнику.

Однако, Протасов, не желая, видимо, вмешиваться в дело, уклонился от визита и прислал, спустя длительное время, полицмейстера Волкова. Коковин, действительно, упорствовал и требовал официальных предписаний об осмотре его квартиры, однако Ярошевицкий сумел настоять на своем, суля Коковину немедленный арест, и был в его кабинет допущен, где в разных местах – шкафах, ящиках, под кроватью обнаружил значительное количество разных горных минералов.

Ярошевицкий сразу позаботился о том, чтобы изъять найденное из квартиры Коковина: «Как же никакой описи в конторе не имеется, да и присылаемые с добычи доставляются всегда без описи, и г. Коковин объяснил наконец, что они принадлежат Кабинету и Департаменту Уделов, а время было дорого, то посему приказал я все те породы и камни по описи, подписанной мною, Полицмейстером и Коковиным, сложить в четыре ящика и вынести в кладовую, запер, запечатал и ключ взял к себе».

На следующий день, 10 июня, ревизор осмотрел саму фабрику, поговорил с собранными рабочими, в сопровождении Коковина, который, после вчерашнего конфликта, старался держаться лояльно. Ярошевицкий, впрочем, остался всем доволен, хвалил командира и его людей, и явных претензий не высказывал. Рабочие были бодры и веселы, ни на что не жаловались.

Только по слухам ревизору удалось выяснить, что Коковин якобы берёт частные подряды и выполняет их к ущербу и казны, и рабочих, но выяснить вопрос более подробно он не имел возможности, увязнув в ревизии денежной казны, шнуровых книг и изготавливаемых по заказам Кабинета изделий. Со шнуровыми книгами была беда, но Протасов, а особенно Коковин, длинно и красноречиво объясняли ревизору, что иначе и быть не могло.

12 июня Ярошевицкий сообщил Протасову, что камни должны отправиться в Петербург за счёт казны, а пока за счёт фабрики и назвал курьера – молодого мастерового Григория Пермикина, просившего стажировку на Петергофской фабрике[22] и согласившегося доставить камни в СПб. Затем, пишет Ярошевицкий «15 сего июня … сказанные породы и камни рассортированы и сложены в три ящика …, запечатанных моею и конторскою печатью с общею об них особою за подписанием моим описью, именно: в 1-м ящике штуфов изумрудных средней доброты и разной величины 89, штуфов изумрудных хороших 26 и пачек в бумаге с разными изумрудными породами 125. Во 2-м ящике пачек с разными изумрудными породами 51, с хорошими 20, камней изумрудных хороших больших разной величины 30 в них весу 8 фунтов. Камней изумрудных самых лучших 11, в них весу 4 фунта, в сем числе один самого лучшего достоинства весьма травяного цвета, весом в фунт, по мнению моему есть самый драгоценный и едва не превосходящим достоинствам изумруд, бывший в короне Юлия Цезаря[23], отделанных шлифовкою печатей изумрудных столбиками 3, круглых 1, искр 1103, граненых изумрудов разной величины 661, аметистовых шариков 95, аметистов граненых 420, каковенитов граненых 2, аквамаринов 4, в бумаге не обделанных шерлов 9 пачек, аквамаринов 3 пачки, тяжеловесов 9 пачек, каковенитов он же и сибирский алмаз 11 пачек, аметистов 9 пачек и каменного льну 1 пачка. В 3-м ящике: пачек с аметистами 17, с топазами 67, причем Вашей Светлости с нарочным мастеровым фабрики Григорием Мартемьяновым Пермикиным на почтовой тройке на счет Кабинета и департамента Уделов имею честь представить и доложить, что как при взятии мною всей сей добычи, какая принадлежит часть оной Кабинету и Департаменту Уделов, ни у Коковина, ни в конторе никаких видов не имеется, а найдена оная, как выше значит, у Коковина в разных местах в смешанном виде то по сему, разделение добычи сей между Кабинетом и Департаментом Уделов, совершенно зависеть будет от Светлейшей воли Вашей».

Отослав с почтой ящики и донесения, Ярошевицкий отправился на Горношитский мраморный завод (РГИА.1165: рапорт № 26. Л. 53-[24]), а затем на сами прииски по Тобольской дороге до Белоярской слободы, а затем по междуречью Пышмы и Рефта, преодолев без малого 65 верст и достигнув цели 20 июня 1835 г. и проведя там пару дней (РГИА.1165: рапорт № 40. Л. 78-81[25]). Его описание приисков в донесениях по Начальству является, по словам В.Б. Семенова, единственным документом за 1835 г., содержащим свидетельства о проводимых на приисках работах. Суровые условия обитания и проведения работ на приисках впечатлили Ярошевицкого, подвигнув его на предложение плана реорганизации приисков, явно нереального бюджета. На приисках, в отличии от фабрики и завода, ревизор получил жалобы мастеровых рабочей команды, сетовавших, что они, хотя и имеют квалификацию искусных камнерезов, несколько лет бессменно находятся на добыче[26], «по неудовольствию будто бы на них Коковина», лишены с нового года порционных денег за праздничные и больничные дни, а пару последних месяцев не получают вообще ничего. Об этом ревизор также отправил донесение в СПб 23 июня. Вернувшись с приисков, он провёл в Ек-бурге ещё пару недель, подводя итоги и выполняя последние поручения. Последний его рапорт о возможном переводе гранильной фабрики в Елизаветск[27] с приложением просьбы работников не делать такого перевода[28] (№ 43. Л. 85–92, письмо Л. 93-96) датирован 6-м июля.

Судьба камней в Санкт-Петербурге: сложить, потом поделить

Ещё до приезда в СПб Пермикина с камнями, уже 6 июля, в Кабинете были получены рапорты Протасова при участии Коковина. Чиновники, обескураженные решительностью ревизора, поторопились изложить своё видение ситуации и представить сведения в свою пользу и против Ярошевицкого.

По словам Протасова[29], Ярошевицкий заявил Коковину[30], что «прислан господином министром Императорского двора, с утверждения Его Императорского Величества, для исполнения над ним полной и подробной ревизии» почему и хотел бы осмотреть (обыскать) его комнаты, оказавшиеся при визите ревизора запертыми. Коковин требовал при осторожной поддержке Волкова «предъявить на сие письменное распоряжение правительства» в чём ревизор решительно отказал и посоветовал смириться, поскольку ему, Ярошевицкому, предписано при малейшем сопротивлении его действиям отстранить Коковина от должности, арестовать его, предать суду и поставить дом его под караул, чем и сломил сопротивление командира. При обыске найдено «значительное количество изумрудов, как завернутых в бумаги, так и просто сложенных на столе и положенных в шкафы, равно под досками, на коих был положен тюфяк для спанья, найдены четыре деревянные ящика, в одном из коих оказались признаки изумрудов в кристаллах и отломках оных, вообще не заслуживающие внимания; из сих камней по большей величине выбраны из всего ящика шесть, из коих три составляют отломки от кристаллов».

Эти и иные обнаруженные камни, невзирая на принадлежность, достоинство, обделку, сложили вместе в упомянутые ящики, кои были запечатаны и вынесены в фабричную кладовую, равно запечатанную, а несколько кусков топаза ревизор запечатал прямо в ящиках шкафа Коковина. Всё, оказавшееся в Кабинете Коковина и запечатанное ревизором, «записано в роспись, подписанную … Ярошевицким … Коковиным … Волковым и … Пыкиным»[31].

На следующий день, когда Ярошевицкий освидетельствовал денежную казну, Протасов предложил ему через Волкова свои услуги, но ревизор отказал ему, а позже устранил от участия и Волкова, без его ведома сняв его, полицмейстерскую, печать с магазина, куда были перенесены камни из квартиры Коковина. Все дальнейшие действия ревизор производил, не уведомляя Волкова с Протасовым, чем, очевидно, оскорбил обоих.

«А как Ваша Светлость изволили предписать мне исполнять все законные требования … Ярошевицкого, то входят ли по настоящему поручению его действия в законность данной ему инструкции, которую он никому не объявляет, я долгом поставляю о том донести до сведения Вашей Светлости» (РГИА.1165: 18) – смиренно сообщает Протасов. Места хранения иного нет, сетует он далее и добавляет, что и то он не свидетельствовал, поскольку всё ещё не завершил процедуру приёма казенного имущества остальных заводов[32].

Следом Протасов разъясняет дальнейшую судьбу камней уже со слов Пыкина и Пономарева, поскольку от услуг Волкова ревизор также отказался. Тут Протасов уточняет, что камни (пачки с камнями) были всё-таки сложены не как попало, а по надписям на пачках и личным разъяснениям Коковина. Несколько дней спустя, не пригласив Коковина к участию, ревизор распорядился перенести ящики в «комнату резного и рисовального класса», где при участии приглашённых мастеровых камни были разложены и «закупорены» в три ящика по личным указаниям ревизора после чего возвращены на хранение в магазин (кладовую) за особым караулом. Поскольку камни упакованы без разделения по принадлежности Кабинету и ДУ, Протасов присовокупляет к рапорту опись камней, к коей Коковиным приписана их принадлежность по ведомствам.

Все крупные изумруды во втором ящике были предназначены Кабинету, а именно «камней изумрудных хороших 30 в них весу 8 фунтов, в том числе больших восемь, самых больших два; камней изумрудных самых лучших больших 11 в них весу четыре фунта, в том числе самый лучший один больший». Этот текст, представленный Протасову Пыкиным и комментированный Коковиным, соответствовал, видимо, написанному в «описи изъятия», упомянутой выше. Подчёркнуто, что роспись и порядок «укупорки» составлены по личному распоряжению ревизора.

22 июня Протасов дополнительно сообщает Гагарину[33], что «помянутые камни, по закупорке в 3-х ящиках, в 17 число доставлены к Ярошевицкому в квартиру для отправления по принадлежности с мастеровым Пермикиным, которому отпущены из суммы фабрики на прогоны до СПб на 3 лошади 437 руб. 74 ½ коп., на жалованье ему за месяц с 15 июня до 16 июля двойного 2 руб., провиантских за 2 пуд. примерно 4 руб., порционных согласно назначения Ярошевицкого по 50 коп. на сутки 15 руб., на непредвиденные расходы 50 руб., итого 508 руб. 74 ½ коп., сверх того заплачено за летнюю повозку 125 руб. и за укупорку камней 29 руб. 30 ½ коп., а всего 663 руб. 5 коп.»[34] По словам Протасова, ревизор ещё 12-го июня избрал Пермикина для этой миссии[35] и указал оплатить расходы за счёт фабрики, отнеся их поровну на счёт Кабинета и ДУ. Коковин затруднился этим, и Протасов отмечает, что распорядился исполнить требования ревизора исключительно имея в виду адресата посылки – Волконского. «Ярошевицкий все свои распоряжения проводит совершенно помимо меня» ‑ завершает сообщение Горный начальник.

Таким образом, за неделю до приезда почты с Пермикиным в Кабинете уже знали о действиях Ярошевицкого, грядущих камнях и предназначении их, чем чиновники Кабинета не преминули воспользоваться, поскольку в описи самого Ярошевицкого назначение камней указано не было. Относительно 11 «лучших» изумрудов ревизор уточняет цвет «травянистые» и вес самого большого «фунт», из 30 «хороших» выделяет только два «очень больших». При каких условиях он мог отдельно взвесить находящийся в запакованной бумажной пачке изумруд, остаётся загадкой[36].

Тем не менее, эти уточнения далеки от восторженной характеристики «фунтового» изумруда в тексте донесения Волконскому, которое Панаев, по распоряжению министра переслал по получении 11 июля[37] почты Гагарину и его чиновникам. Характеристика произвела впечатление, поскольку её упомянули в постановочной части журнала Кабинета 25 июля, а Волконский «днями» изъявил желание на камни взглянуть. Между тем,

Кабинет постановил «Доставленные … Ярошевицким изумруды и другие камни в сыром виде, записать в книгу каменных изделий в приход без цены тем весом какой оказался по сортировке в запечатанных пачках таким же порядком и оставшиеся от сортировки; куски же изумрудов и других камней счетом, как значится в сем журнале»

Ошлифованные камни в нераспечатанных пачках, включая 1103 искры, 661 «изумруд разной величины» и 4 аквамарина[38], Гагарин распорядился передать начальнику Камерального отделения Петухову для оценки и записи в приход.

«Затем между прочими пачками с изумрудами открыт и тот, в коем находилось 11 изумрудов. Изумруды сии в сыром виде, равно и прочие в 3-х ящиках находящиеся цветные камни, по приказанию <Гагарина> поручено … Пермикину рассортировать, который и занимался сим в Кладовой каменных изделий при чиновнике Кабинета»

Пермикин выделил три сорта изумрудов, годных для огранки и записанных по весу (1-й – 31-84[39], 2-й – 8, 3-й – 4-72) и камни изумрудные в слюдянистом сланце цельные и в кусках счетом (116 штук). Ни слова, как распорядились именно 11-ю «лучшими» изумрудами в отчёте нет[40] и восторженная характеристика из донесения Ярошевицкого в отчёте никак не комментирована[41]. Расхождения с описью Ярошевицкого не показаны, их не обнаружено. Упомянутые Протасовым шесть кристаллов «из-под тюфяка», в коих оказалось 84 зол., сразу решили отправить на огранку на Петергофскую фабрику, о чём сделано было соответствующее отношение замещавшему Перовского тайному советнику М.С. Маврину.

27 июля, вместе с рапортом об осмотре приисков, Ярошевицкий прислал дополнительно значительное количество ограненных на фабрике камней и светлозеленый «изумруд (кристалл) в натуральном виде с двух сторон прошлифованный, величиною до 3-х вершков», «значительной величины, попытанный слегка с двух сторон пробою». Кристалл был записан в приход без цены и никакого интереса не вызвал, хотя был больше изумрудов, позднее описанных Налимовым – «плосковатого» и «отхожего», на «непредъявление» которых пеняли Коковину.

В середине – 2-й половине августа, ДУ передал в Кабинет камни, выделанные из шести кристаллов в 84 зол. Таковых оказалось 47 крупных весом в 187 крат и 129 мелких весом в 52 ¾ крат, что в золотниках составляет 11 зол. 19 ¾ крат. Околотков осталось 45 зол., «последовало урону от обточки и шлифовки» - 27 зол. ¼ краты, а всего 84 зол. Камеральное отделение оценило эти камни в 2445 руб. 50 коп. (РГИА.1165: № 71, Л. 157). Далее сравним это с результатами огранки самых крупных изумрудов, присланных Ярошевицким.

31 августа Кабинет отправил на фабрику ещё четыре изумрудных штуфа в слюдянистом сланце, взятых из числа 116 камней, принятых счётом, общим весом в 2 ф. 56 зол. (РГИА.1165: № 62, Л. 144). 7 октября Кабинет получил 171 граненый изумруд в 159 ½ крат (РГИА.1165: № 69, Л. 155), два изумруда-кабошона[42] да изумрудных околотков в 2 ф. 12 зол. За все перечисленные работы Перовский потребовал с Кабинета 148 руб. 65 коп.

Камеральное отделение только 17 августа оценило и записало в приход переданные ему обработанные камни[43], причём, при вскрытии пачек оказалось 1108 искр и 670 «изумрудов разной величины», а пачки с аквамаринами не нашли вовсе (РГИА.1165: № 56, Л. 137-137об). Хотя последняя была принята 25 июля Кабинетом, 3 стол начал было писать Ярошевицкому отношение прося его уточнить, не забыта ли пачка в Ек-бурге, а равно пояснить, почему упомянутых камней больше, чем по описи (РГИА.1165: № 57, Л. 138). Тут, однако, 24 августа, поступило донесение от Протасова, из которого, в частности, следовало, что ревизор с Урала уже уехал, и бумага отправлена не была, оставшись без числа, в сопровождении приписки в углу «Не отослано, по случаю отъезда Ярошевицкого из Екатеринбурга». Подшивая бумагу в дело, помощник Кулибина Власов[44] приписал в конце «Отношение сие не состоялось» (РГИА.1165: № 57, Л. 138об).

17 сентября Ярошевицкий вернулся в СПб и уже на следующий день получил повестку от Гагарина с предложением прибыть 19 числа к 12:00 по полуночи в Кабинет «для объяснений по порученному ему делу» (РГИА.1165: № 67, Л. 154). С доклада Ярошевицкого Кабинету началось подведение итогов его ревизии, завершившееся Журналом Кабинета от 16 октября, ко дню возвращения Волконского из-за границы.

Возвращение министра побудило Гагарина поставить перед ним вопрос о разделении полученных в июле камней между Кабинетом и ДУ, о чём свидетельствуют № 77 Записка Гагарина Волконскому от 23 октября с предложением разделить смешанные изумруды поровну между Кабинетом и ДУ, утверждённая 24 октября и № 85 Журнал Кабинета от 29 октября, утверждённый Волконским 2 ноября, о разделе изумрудов между Кабинетом и ДУ (РГИА.1165: Л. 174-177об). Раздел происходил при непосредственном участии обоих Вице-Президентов и их чиновников.

В частности, согласно Журнала (РГИА.1165: 176), «Камни сии … взвешены были на весах без укупорки каждый сорт поровну и делились … по жребию. Из числа же 1 сорта три камня, (в том числе по донесению Ярошевицкого, отличнейший, превосходящий бывшего в короне Юлия Цезаря)[45] в коих оказалось весу 2 фунта 89 золотников, оставлены без раздела: ибо … Перовский объявил, что оные могут быть разделены по огранке из них камней». 2 ноября Волконский утвердил раздел и 4 ноября Гагарин переслал Перовскому в ранее запечатанном его же печатью пакете долю ДУ и особо «три лучшие изумруда весом в 2 ф. 87 з., выбранные Вами Милостивый Государь из первого сорта» для огранки из них камней «также для раздела между Кабинетом и ДУ» (РГИА.1165: № 90, Л. 183). Седьмого числа Перовский уведомляет Гагарина, что всё отправленное и «особо три штуфа» им получено. Далее означенные изумруды будут также именоваться штуфами, откуда следует, что это кристаллы в горной породе, не в чьей короне никак неуместные и ценные возможностью их деления и огранки по частям.

Все эти события никак не предвещали резкого изменения ситуации после доклада Волконского Николаю 20 ноября, в результаты чего ведущие чиновники ДУ и Кабинета последовательно отправились в Ек-бург. Но об этом мы поговорим ниже.

2 декабря Гагарин, ещё не снарядивший Сенявина в командировку, «по встретившийся необходимой надобности» (РГИА.1165: № 105, Л. 210), «в следствии приказания» Волконского просит Маврина, оставшегося вновь на хозяйстве после отъезда Перовского 23 ноября, «вытребовать» с Петергофской фабрики три лучшие изумрудные штуфа и вернуть их в Кабинет «в самократчайшем времени». Маврин тут же отвечает, что «изумруды поступили в личное распоряжение» уехавшего в Ек-бург Перовского и в ДУ о них ничего не знают. Но Гагарин «вторично» настойчиво повторяет свою просьбу, «ибо в них предстоит особенная надобность», упирая на приказание Волконского. Поняв, что уклониться от дела не удастся, Маврин отдаёт распоряжение и 3 ноября Гагарину высылают три изумруда большой величины, переданные в течение ноября на огранку Перовским, при оговорке Маврина, что ему положительно неизвестно, те ли это камни, что присылал Гагарин или нет.

И, действительно, Гагарин сетует, что один из камней не тот, ибо был он хорошего зеленого цвета и весил 93 зол., а все три весили 2 ф. 87 зол., ныне же присланные весят 3 ф. 84 зол., следовательно, «чужой» кристалл почти в два раза больше. Расстроенный Гагарин возвращает все камни обратно в ДУ[46] в сопровождении Пермикина, которого просит он допустить к осмотру находящихся на огранке изумрудов, ибо тот сортировал в июле камни и знает, как выглядит искомый изумруд. Пермикин к изумрудам был допущен, но, как резюмирует 5 декабря Маврин, штуфа в 93 зол. весом так и не оказалось на фабрике, возвращая Гагарину обратно два «его» камня[47].

Вся эта странная суета вызвана, похоже, рапортом Ярошевицкого о «неоказавшемся … большом изумруде», поданном Волконскому по его приказанию, также после 20 ноября[48]. Копия рапорта была прислана 6 декабря Гагариным Сенявину «для сведения» и князь отметил, что рапорт подан «ныне». Складывается впечатление, что камни хотели предъявить Ярошевицкому для опознания. Если так, то он мог честно написать, что описанного им камня среди них нет[49].

28 января 1836 г. Перовский просит Гагарина выслать ему «засвидетельствованную» копию с рапорта Ярошевицкого (уже три недели, как уволенного со службы) о камнях[50]. Гагарин отвечает, что оригинал рапорта уехал с Сенявиным в декабре в Ек-бург. Просьба Перовского может свидетельствовать, что рапорта он до того дня и не видел, а о содержании его знал по рассказам. Неясно, в какой момент он услышал «баснословное» описание злополучного изумруда и от кого. В журналах Кабинета описание повторяют не один раз, но не комментируют и приводят сведения, ему противоречащие. Вопиюще противоречит описанию Ярошевицкого сам факт, что камень решили поделить на части и огранить.

Учитывая тщательность поисков на фабрике, можно не сомневаться, что в ноябре Перовский изумрудный штуф в 93 золот. весом на фабрику не передавал, но само по себе это не говорит ни о чём, поскольку никакой срочности в выделке камней из штуфов не объявлялось. Не отправься Перовский в Ек-бург и не приспичь Гагарину вернуть штуфы обратно, описанной суеты и не возникло бы. На Урал Перовский камень, кажется, с собой не брал, поскольку предъявлял там мастеровым в качестве образца небольшой изумрудный осколок, присланный Коковиным ещё в 1831 г. Как бы там ни было, вернувшись из Ек-бурга, он, видимо, убедительно объяснил возникшую ситуацию и штуф предъявил. В апреле 1836 г. Гагарин вернул Перовскому изъятые ранее штуфы А и В, что маркирует исчерпанность инцидента.

Продолжение истории с пропавшим штуфом последовало 22 сентября 1836 г., когда Перовский сообщил Гагарину, что «три изумрудные штуфа в 2 фунта 87 золотников», присланные к нему 4 ноября прошлого года, ныне огранены и из них получен 521 камень весом в 309 крат, причём из штуфа А вышло 100 камней в 112 крат, из штуфа В – 165 камней в 135 крат, а из третьего штуфа 253 камня в 61 крат. Околотков от штуфов осталось в 2 фунта 26 золот., а «урону последовало» 46 золот. 11 крат. При переводе в золотники 309 крат составят примерно 14.48 зол., а 61 – 2.85 зол. Из шести ранее описанных кусков в 84 зол. вышло камней на 11 зол. с лишним, а из трёх штуфов в 2 ф. 87 зол. только 14.48 зол. Можно сравнить прямо и со штуфом в 93 зол., он один больше шести кусков в 84 зол.: 11 зол. против 2.85 зол. при 253 камнях против 47 крупных и 129 мелких. Может быть, эти две с половиной сотни очень мелких камней были и очень хороши, но в пользу «баснословной» характеристики Ярошевицким злополучного кристалла тут сказать нечего.

Вся работа фабрике встала в 140 рублей, и Перовский просит Гагарина принять камни, разделить их поровну, как Кабинету будет благоугодно, и причитающуюся ДУ половину прислать обратно, вместе с 70-ю рублями половинной стоимости работы фабрики.

В течение следующей недели Кабинет выполнил необходимы в связи с этим действия[51]. Изумруды поделили весом по 153 1/32 крат и 286 отправили в ДУ, а 235 оставили в Кабинете. По оценке Камерального отделения, оставленные Кабинету камни стоили 1191 руб. 89 коп. с четвертью. Какая часть из камней Кабинета пришлась на долю «неоказавшегося изумруда» - бог весть. Тем его история и закончилась.

О журнале Кабинета от 16 октября и докладе Волконского 20 ноября

16 октября 1835 г., Кабинет, рассмотрев обстоятельства дела об обревизовании фабрики и завода, и сообразив данные Ярошевицому предписания с донесениями его, нашёл, что: не поверены собранные ревизором ведомости об изделиях, не выяснено, существуют ли вообще журналы о разработке изумрудов и других работах; Коковин опрошен только о беспорядке в делопроизводстве, но ревизор не выяснил у него, почему найденные камни не записаны в приход, почему на мраморный завод затруднительно возить продовольствие из Ек-бурга, куда делся частично обработанный мрамор с завода, почему не добывают наждак, почему новые помещения завода используются не по назначению, почему искусные  резчики и художники бессменно работают на приисках; затем, ревизор, выяснив беспорядки и упущения не принял никаких мер к установлению порядка.

Команду на приисках Кабинет отметил особо, указав, что не исследована их жалоба, относительно, бессменной их работы по недовольству ими Коковина, который вычитает у них порционные за праздничные и больничные дни, да и жалованье за несколько месяцев задолжал. Не расследовано, что за частные заказы берёт Коковин, используя казённых мастеровых, и на каких условиях. Не выяснено, почему остановлено строительство новой фабрики, якобы, по согласованию с Протасовым.

Хотя Кабинет прямой оценки работе Ярошевицкого не даёт, им показано столько упущений, что оценка эта напрашивается. Организация в дальнейшем новой ревизии, говорит о неудовлетворённости Кабинета, министра и императора результатами первой. «Спопутность» заезда ревизора в Ек-бург оказалась не самой лучшей идеей – уделив основное внимание ревизии удельных имений в Пермской губернии, где он провёл всё лето, Ярошевицкий, видимо, не рассчитал своих сил – занимаясь ранее экономикой удельных имений в Орловской губернии, он не имел ни навыков, ни должной компетентности, для ревизии таких незнакомых ему отраслей производства, как Ек-бургские предприятия и прииски.

Однако, на поставленные, но не решённые Ярошевицким вопросы, искал потом ответ Перовский, который в этом случае шёл по его следам, как в части организации работ на приисках, так и в части использования Коковиным казённых мастеровых для своих целей.

Относительно организации работ на фабрике, по словам Семенова, «никто – ни инициаторы ревизии, ни сами ревизоры – не ожидали увидеть то, что предстало перед глазами» (Семенов 2002: 29) и Кабинет показал Коковину 11 «вин», начиная с цитированного выше «упорства» и множества случаев беспорядочного ведения делопроизводства и хозяйства, «стеснения» мастеровых на приисках и остановке строительства новой фабрики, в чём вину он делил с Протасовым. В результате Кабинет рекомендовал Коковина от должности отрешить, оставив это на усмотрение Волконского, как и результаты ревизии, а на Протасова, чиновника Минфина, написать по Начальству. В хищении изумрудов, тем более, конкретных камней, Коковин Кабинетом не обвинялся и именно эти «вины» были отправлены Василию Перовскому для сведения комиссии военного суда.

Само резюме подведения итогов ревизии фабрики, записанное в журнал Кабинета ещё 16 октября, было доложено императору только через месяц. Тому были и объективные причины – сам Волконский вернулся из-за границы только в этот день, у него было множество дел по подготовке встречи императорской семьи, которая вернулась в столицу 1 ноября, далее и у самого Николая были более важные дела, чем реорганизация управления гранильной фабрикой на Урале.

Как пишет сам Волконский в секретном представлении Кабинету 21 ноября, он докладывал Николаю накануне изложенные в журнале Кабинета от 16 октября дела по обревизованию фабрики и завода, после чего, со слов князя, император повелел

1) «для доследования не приведённых в ясность … Ярошевицким разных обстоятельств, об упущениях и беспорядках в управлении … заводами … командировать … Сенявина, поручив ему же отыскать неоказавшийся при вскрытии присланных оттуда ящиков большой изумруд, упоминаемый в донесениях … Ярошевицкого»

2) «… Коковина, за упорство к освидетельствованию его квартиры, соединенное с намерением скрыть найденное в ней большое количество цветных драгоценных камней и за разные упущения и злоупотребления по должности, предать, как горного чиновника, военному суду»

3) на его место «приискать другого надежного чиновника» (РГИА.1165: 1–2)

Таким образом, первое и главное основание для предания Коковина суду было взято именно из донесений Ярошевицкого, почему позднее Коковины так активно и эксплуатировали тему его «ложных доносов», подразумевая увольнение чиновника по этим же основаниям. Если предположить, что уволили Ярошевицкого именно за ложные сведения о «фунтовом изумруде», которого, на самом деле, не было, то, логика в действиях осуждённого командира была здравая, хотя ему это и не помогло.

Относительно «вялых» рекомендаций Кабинета, результаты доклада весьма жестки. Их следует отнести не столько на Волконского, сколько на самого Николая, но если склонение императора к командировке Сенявина и военному суду для Коковина со стороны министра можно, хотя бы, предполагать, то командировка Перовского была для князя полной неожиданностью, если учесть, что через сутки после указа он пытался дать то же поручение Сенявину.

Недоразумение или интрига? Откуда взялся «неоказавшийся» изумруд?

Если реальная история «фунтового изумруда» в 93 зол., бывшего «по донесению Ярошевицкого» камнем необычайно высокого достоинства, кажется ясной, то виртуальная история его, в роли камня, коего не было и в короне Юлия Цезаря, полна загадок.

Камень был принят 25 июля на вес с иными изумрудами, отнесёнными к первому сорту, и предназначенными в дальнейшем для выделки из них огранённых камней, затерявшись в 30 фунтах иных кристаллов того же качества. Хотя в констатирующей части Кабинет привёл описание Ярошевицкого, в тексте журнала оно никак не обсуждается и камень этот специально не описывается. Если чиновники Кабинета уже тогда обратили внимание на несоответствие описания и реального камня, документально они никак этого не зафиксировали.

Камень благополучно хранился в Кладовой каменных изделий Кабинета до осени, никому не интересный. Ярошевицкому, по возвращении его, вопросов о «камне высокого достоинства» не задавали, во всяком случае, об этом нет ни слова в журнале Кабинета от 16 октября, подводящем итоги ревизии.

29 октября присланные ревизором камни были поделены между Кабинетом и ДУ. Три самых крупных изумруда, включая и «фунтовый изумруд», по предложению Перовского, решили предварительно разобрать на части и огранить на фабрике. При этом вновь приводится в скобках описание Ярошевицкого, откуда следует, что это описание тогда упоминалось и обсуждалось, однако память о нём не остановила присутствующих чиновников от решения фактически уничтожить камень. Во исполнение решения камень (с этого момента именуемый штуфом) отправили в ДУ, Перовскому, откуда целым он уже не вернулся. Перовский тогда первый раз увидел этот камень и, возможно, первый раз услышал и описание Ярошевицкого, которое должно было его удивить.

Пару недель спустя, Волконский доложил Николаю итоги ревизии. В результате доклада внезапно возникла тема отсутствия, соответствующего описанию Ярошевицкого изумруда при доставлении камней в СПб. Сама по себе, вводная часть секретного указа Николая реальности не противоречит. Действительно, такого камня, каким описал его ревизор, в ящиках не было. Но ведь не было и утрат, все камни по описи и видам оказались на месте, более того, было понятно и какой именно камень ревизор описал столь «баснословно»[52].

Коковин, уже после суда, гадая, какой именно камень имел в виду ревизор предположил: «В означенных каменьях, как помнится, был один отдельный и очищенный кристалл изумруда, хорошего цвета, но имел много мутин и трещин, между коими могли выбираться на огранку прозрачные и чистые маленькие только камешки, то и находил я, что он более имел цены в неограненном отношении, чем ограненный … Статься может, что сей камень, по неведению Ярошевицкого, так много и баснословно им описан был. Камень этот нигде и никем не был вешен, и как припомню менее фунта» (РГИА.1170: 308–309). Если он прав, то дальнейшая судьба камня оценку его подтверждает.

Финальная часть указа Николая свидетельствует, что отсутствие камня «высокого достоинства», он истолковал, как хищение его до отправления из Ек-бурга. Неясно, был ли это его собственный вывод из слов информатора или сведения императору представили именно таким образом.

Если донесение ревизора про «изумруд высокого достоинства по цвету и чистоте» процитировал Николаю сам Волконский, то неясно почему он не смог разъяснить императору реальную ситуацию. Но не видно, зачем бы министру это вообще понадобилось – докладывал он журнал, в журнале об этом не было ни слова; рапорт у Ярошевицкого он запросил постфактум, откуда следует, что при докладе он затрагивать эту тему не собирался, иначе позаботился бы о пояснениях ревизора заранее. В пользу этого и поведение Гагарина, срочно пытавшегося вернуть штуфы с фабрики – их, вероятно, собирались предъявить для опознания Ярошевицкому. Гагарин сам принимал камни в июле и был, видимо, обескуражен развитием ситуации. Тот факт, что чиновники Кабинета не подняли вопрос о несоответствии реального камня описанию ревизора, говорит, что они рассматривали это описание, как обычное преувеличение, коим оно, строго говоря, и было.

Не связано ли резкое изменение ситуации с появлением нового участника, Перовского? Вице-Президент ДУ провёл всё лето в Приуралье и Поволжье, вернувшись к столичной жизни в начале сентября. Занятый своими прямыми обязанностями, весьма обширными, он вряд ли особо интересовался подробностями ревизии фабрики, проводимой соседним ведомством, к ревизору у него были свои вопросы по губернским удельным конторам, которые тот посетил.

Однако, после дележа камней, он получил в конце первой декады ноября из Кабинета «фунтовый изумруд» вместе со странной, относительно вида камня, ремаркой, приписываемой чиновниками Кабинета Ярошевицкому. Возможно, экспертную оценку вице-президента ДУ, как практикующего минералога, спросили уже при дележе. Получив камень, Перовский мог обратиться к своему чиновнику за разъяснениями, предъявив таковой.

Не гадая пока о результатах разговора Перовского с Ярошевицким, предположим, что, судя по роли, сыгранной в дальнейшем первым, именно он, накануне доклада Волконского, сообщил императору, что самый ценный из найденных у Коковина камней до СПб на доехал, а доехавший представляет собой кристалл совершенно иного качества, чему Кабинет не придал должного значения.

20 ноября следует доклад Волконского Николаю, вследствие которого министр двора получает распоряжение отправить Сенявина для «доследования» на Урал и предать Коковина военному суду, а Перовский секретный указ о проведении расследования в отношении пропажи изумруда(ов): «был изумруд высокого достоинства по цвету и чистоте … но по доставлении сюда означенного изумруда не оказалось».

21 ноября Волконский сообщает Кабинету Высочайшую волю (высказанную накануне) направить Сенявина в Ек-бург «для доследования неприведенных в ясность <Ярошевицким> разных обстоятельств», «поручив ему же отыскать неоказавшийся при вскрытии присланных оттуда ящиков, большой изумруд, упоминаемый в донесениях ко мне г. Ярошевицкого»[53] (РГИА.1170: 1–2)

22 ноября Волконский отзывает поручение Сенявину об изумруде (РГИА.1170: 68-68об), вместо Кабинета передавая предписание об этом самому Перовскому[54], поскольку «после того состоялась Высочайшая воля, по которой розыскание относительно утраты сказанного изумруда предоставлено … Перовскому»[55], вероятно тогда же министр и вице-президент договорились, что командировка Сенявина будет отложена – это следует из времени, прошедшего между Высочайшей волей от 20 ноября и фактическим получением Сенявиным предписания Гагарина 6 декабря. А сам Перовский уже 23 ноября выезжает в Ек-бург и к шестому числу арестовывает Коковина и обыскивает его квартиру.

Никогда не высказываясь прямо, Перовский, всякий раз, когда ему случается упоминать «утраченный изумруд», демонстрирует последовательный скепсис в формулировках, вплоть до полного переопределения изначально поставленной ему императором задачи. Что здесь, крайний цинизм или попытка контролировать ситуацию, возникшую против его воли?

Ярошевицкий провёл во время ревизии большую работу, она видна из многочисленных донесений как его самого, так и Протасова с Коковиным. То, что Кабинет нашёл множество обстоятельств «неприведённых в ясность» его ревизией – объективная ситуация, задач было очень много, а ресурсов мало, министр сам же приписал ревизору всё делать самому. Многие рекомендации Ярошевицкого были приняты и использованы в дальнейшем при реорганизации работ фабрики и формировании нового штата, его донесения решили и судьбу Коковина. Ожидалась бы награда усердному чиновнику, а вместо этого Ярошевицкий был уволен со службы без прошения и поощрений, сразу по возвращении Перовского из Ек-бурга, а Коковин позднее упорно писал в своих прошениях, что ревизор был уволен за «ложные доносы».

Коковин и разъясняет, Перовский ему предъявили претензию, «что из отобранных у меня Ярошевицким камней, какой-то, по словам его, драгоценный неслыханный в мире изумрудный кристалл, при раскупорке не оказался», поясняя, что «кристалла же, якобы похищенного, никогда и в малейшем подобии с описанием Ярошевицкого, не только в числе отобранных им у меня камней, но никогда с открытия мною сего минерала, не бывало, да ежели бы и был, обвинять должно не меня, а Ярошевицкого, ибо все те камни самим им и без меня уложены в ящики, запечатаны его печатью и самим же им избранным мастеровым из квартиры его отправлены» (РГИА.1165: 293-295об).

В акте от 5 декабря Перовский указал, что у Коковина «… был обыск по случаю похищения изумрудного камня высокого достоинства весом в фунт, находившегося в числе цветных камней, отправленных в июне месяце сего года … Ярошевицким в Кабинет Е.И.В.; но при тщательном осмотре … не только не найдено означенного изумруда, но и ничего доказывающего, что был таковый» (РГИА.1170: 164-164об), в полном согласии с разъяснением самого Коковина. Вернувшись же из Ек-бурга, подаёт Волконскому рапорт № 359 (РГИА.1170: 33-43об)[56] о своих действиях во исполнение секретного Указа, «касательно розыскания о похищенном якобы у Статского Советника Ярошевицкого драгоценном изумруде» и в последующих документах вообще иначе определяет цель своей командировки. Четырьмя днями позже Ярошевицкий был уволен.

Напрашивается предположение, что Перовский, на тот момент полностью доверявший Ярошевицкому, коего он сам выбрал в члены ДУ, предъявил ему штуф в 93 зол., и осведомился, что означает его описание камня в донесении министру, на что получил ответ в духе «утверждённого Его Императорским Величеством» обыска у Коковина. Решив, видимо, что признание в неадекватной оценке камня несёт для него серьёзный репутационный риск, бывший ревизор уверил вице-президента, что камень, предъявляемый вовсе и не тот, который он охарактеризовал, отправленный же им камень был не в пример этому выше по достоинству и цветом, и чистотой. Ярошевицкий мог тут вспомнить и пачку аквамаринов, которую Кабинет потерял, а спрашивать пытался потом с него.

Ярошевицкий, возможно, испытывал некоторую досаду на Кабинет, недостаточно высоко оценивший его работу, и никакого Коковина тут в виду и не имел, но Николай, которому Перовский счёл нужным доложить о странной ситуации с камнем[57], понял дело иначе. Первоначально, Перовский, возможно, имел в виду просто небольшую интригу против Кабинета, с которым у него были коллизии, относительно использования ресурсов Екатеринбургской гранильной фабрики, бывшей одним из источников сырья для Петергофской фабрики, находившейся в ведении Перовского[58], но Николай повёл разговор о расследовании на месте и вице-президент, независимо от того, наводил он сам императора на такую мысль или нет, решил этим воспользоваться. Можно не сомневаться, что своё видение ситуации он изложил императору до доклада Волконского.

Нам не узнать нюансов, которые никогда не были документированы, но мы можем строить более-менее убедительные предположения, исходя из возможных целей действующих лиц. У Николая не было предубеждения против Коковина – за годы управления того фабрикой, он неоднократно награждался за разные дела ценными подарками, грамотами, даже орденами. Последнее такое представление сделал министр финансов Канкрин не далее, как в июле, но Волконский, после донесений Ярошевицкого, представление это положил под сукно. Судьбу Коковина он решил 26 июля, получив очередное донесение ревизора, в коем тот объяснял, почему после разговора с Дитерихсом[59] отказался от мысли о немедленном отстранении Коковина от должности. На донесение резолюция министра: Кабинету принять решение об отстранении Коковина, подобрать на его место надёжного чиновника. Отъезд министра и императора за границу на три месяца отложил формализацию этой резолюции.

Перовский, безусловно, был заинтересован в устранении Коковина, с которым он не нашёл общего языка и который, будучи чиновником Кабинета, а не ДУ, при всех удобных случаях напоминал Перовскому об этой границе. Перовский и сам был «винен» в этом – увлечённо занимаясь минералами, он не раз пытался установить с фабрикой отношения, от которых Коковин предпочитал уклоняться, в то время как прямой начальник его – князь Гагарин – занимался своими фарфоровыми и стекольными заводами и Коковина без нужды не донимал.

Но дело и развивалось в нужном Перовскому ключе, даже если военный суд был личной инициативой Николая, сохранить должность у Коковина шансов не было. Перовский, однако, был уверен, что Коковин систематически похищает лучшие изумруды из добычи и реализует их в свою пользу, и считал необходимым эти хищения раскрыть. Его заявление Коковину, что «Государь Император изволил заметить в продаже много изумрудных камней, признанных якобы за российские» выражает, видимо, его собственное отношение, которое и побудило его убеждать императора начать отдельное следствие о хищении изумрудов в Ек-бурге и поручить его ему, Перовскому. Среди «вин» Коковина в журнале Кабинета, обвинений в хищении изумрудов не было, ибо Ярошевицкий никаких доказательств этого не обнаружил, да и не искал, увязнув во множестве иных, реальных проблем, соответственно, не собирались этого поручать и Сенявину, между тем, предписывающая часть указа Перовскому говорит прямо именно о расследовании хищений изумрудов.

Задача, однако, поставлена была в общем, имя Коковина, не называлось, поскольку доказательств не было и, надо признать, Перовский их и не нашёл, сосредоточившись, в конце концов, на иных, реальных обвинениях и выполнив часть работы Сенявина. «Неоказавшийся изумруд» был использован как повод для поручения следствия Перовскому, помимо Кабинета, которому непосредственно подчинялся Коковин, ибо «заметить в продаже» российские изумруды было недостаточно, поскольку происхождение их, как верно заметил позже Коковин, исследовано не было. Однако, на месте Перовский сразу убедился, что ссылаться на «неоказавшийся изумруд» не удастся, поскольку все причастные к делу люди показали, что «кристалла … в малейшем подобии с описанием Ярошевицкого … никогда … не бывало». Перовский понял, что его чиновник солгал ему и, даже если и ранее подозревал это, Ярошевицкому этого не простил, постаравшись пока всячески дистанцироваться от «неоказавшегося изумруда» и решительно расставшись с Ярошевицким по возвращении.

Высочайший указ <1836> Января 8 числа: … «Члена Департамента Уделов Статского Советника Ярошевицкого Повелеваю отставить от службы»[60].

В указе нет ни «Всемилостивейше»[61], ни «согласно прошению». Указ издан через четыре дня после возвращения Перовского из Екатеринбурга, следовательно, сразу же, как Перовский подал отчёт Волконскому, а тот сделал представление Николаю. Искать в этом увольнении иные причины, чем командировка Перовского на Урал, полагаю, нет оснований. Видимо, Перовский же позаботился, чтобы Ярошевицкого вычеркнули из списка служащих ДУ от 9 декабря 1835 г., поданного для включения в адрес-календарь на 1836 г. Это свидетельствует, что вице-директор был очень раздосадован на статского советника …

Коковин и «фунтовый изумруд». Арест Коковина и обыск в его квартире.

Сразу по прибытии в Ек-бург Перовский отдал распоряжение Дитерихсу[62] арестовать Коковина, пояснив, что «… исправляющий обязанность командира Екатеринбургской гранильной фабрики Коковин уволен от занимаемой должности по Высочайшему повелению Его Императорского величества, о чем Вы изволите получить особое уведомление из С.-Петербурга».

Здесь Перовский блефовал, поскольку Высочайшее повеление на момент его отъезда имело в виду только предание Коковина военному суду. Из хронологии событий следует, что только днём позже Гагарин запросит у Волконского разрешение на уведомление Дитерихса и на отрешение Коковина от должности и ещё сутки спустя состоится соответствующее решение Кабинета. Далее Перовский предлагает «бывшего исправляющего должность командира Екатеринбургской гранильной фабрики Коковина посадить в Тюремный замок с тем, чтобы он содержался там в отделении для секретных арестантов»[63]

Характерно, что уже здесь Перовский избегает приводить формулировку из секретного указа Николая о поиске «фунтового изумруда», предпочитая объясниться с Дитерихсом устно. Никаких обвинений Коковину ещё не предъявлено, от должности он не отстранён, указ прямо об аресте его не говорит, Перовский действует здесь на свою ответственность и в долгосрочной перспективе выигрывает, хотя Коковин не преминул позднее заметить, что был брошен в тюрьму «якобы по Высочайшему повелению, которое, однако же, нигде не предъявлено» (РГИА.1170: 296).

Дитерихс, не задавая лишних вопросов, сразу же отдаёт распоряжение командиру местного линейного батальона Яновскому[64] исполнить распоряжение Перовского буквально и, хотя таковое исполняется названным офицером, в дальнейшем Перовский убеждается, что подполковник, непосредственно наблюдавший за секретным арестантом, действует в его интересах, доставляет ему сведения о происходящих событиях и, возможно, выполняет его поручения на воле[65].

Жесткие меры против Коковина, подозрением его в причастности к пропаже «фунтового изумруда» никак не оправдываемые, приняты Перовским чтобы сразу показать всем зависимым или связанным с арестованным людям, что Коковин больше не управляет и они должны действовать далее не в его интересах, а в своих собственных и, равно, интересах следствия и самого Перовского.

В ближайшие затем дни Перовский проводит предварительное расследование по букве указа Николая – выяснение судьбы «фунтового изумруда» – и убеждается не только в отсутствии такового в Ек-бурге в текущий момент, но и в отсутствии каких-либо следов и свидетельств его существования в принципе. В этом его убеждают сам Коковин[66], причастные к добыче, укладке и отправке камней люди и описи камней, составленные при участии Ярошевицкого. Эти «особые» материалы в дело не вошли, за исключением акта об обыске и допроса Плохова, но из своих рапортов Перовский в дальнейшем старается всячески «букву» указа Николая убрать.

В акте от 5 декабря Перовский указал, что у Коковина «… был обыск по случаю похищения изумрудного камня высокого достоинства весом в фунт, находившегося в числе цветных камней, отправленных в июне месяце сего года … Ярошевицким в Кабинет Е.И.В.; но при тщательном осмотре … не только не найдено означенного изумруда, но и ничего доказывающего, что был таковый» (РГИА.1170: 164-164об). Плохов тут же показал, что «в нынешнем году самых превосходных камней сего рода вовсе не было, были же весьма хорошие камни два или три в 1832 и последующих годах и те командиром фабрики своевременно отправлены через почту в Кабинет Е.И.В.» (РГИА.1170: 169об).

Акт подписан Перовским, Протасовым, Волковым и Широкшиным. Коковин, как писал позднее в прошениях, сразу же заявил Перовскому, что кристалла, описанного Ярошевицким в донесениях министру двора, никогда не находилось в добыче и ревизор стал жертвой некомпетентности своей в оценке драгоценных камней[67]. Коковин сразу же сослался на опись изъятых у него камней, подписанную им самим, Волковым и Ярошевицким, упомянутую ревизором в донесении, которую он передал Протасову, где камня с подобными характеристиками указано не было. Очевидно, что присутствующий Волков[68] мог подтвердить слова Коковина, а Протасов показать опись. Копия описи уложенных в ящики камней, за подписью самого Ярошевицкого, с пометками Коковина, позже была найдена Широкшиным в канцелярии. И в ней про «изумруд Юлия Цезаря» не говорилось.

Вероятно, Перовский потрудился задать вопросы Пыкину, Пономаревым, Русакову и укладывавшим камни мастеровым, только подтвердившим сведения, которые он получил уже в ночь приезда. Но это могло быть только позже, акт же составлен был в ночь обыска и едва ли не в ночь приезда Перовского в Ек-бург.  То, что он, при всём недоверии к Коковину и желании во что бы то ни стало его убрать, тут же был готов подписаться под констатацией «не найдено … ничего доказывающего, что был таковый», ставившей под сомнение саму цель его приезда, говорит в пользу изначального недоверия его к формальному поводу своей поездки.

«Ложные доносы» ревизора

Так как Коковин предан был военному суду, во-первых, «за упорство при освидетельствовании квартиры его с намерением скрыть драгоценные каменья, принадлежащие К.Е.И.В. и ДУ, и за разные упущения и злоупотребления по должности» (РГИА.1165: 270), показанные в донесении ревизора, разные причастные служащие давали перед судом свои объяснения по этому вопросу. К этому времени Ярошевицкий был уже уволен, что сказалось на показаниях.

В Изъяснении генерал-аудитора 25 ноября 1837 (РГИА.1165: 270–287) приводятся свидетельства Коковина, Волкова и Пыкина (РГИА.1165: 273–274). Из цитируемых там же донесений Ярошевицкого и показаний трёх названных лиц, следует, что Ярошевицкий, понимая, с кем имеет дело, и раздражённый уклонением Протасова, рискнул посостязаться с Коковиным в фаллометрии и имел успех. Коковин, впрочем, уверяет, что был покладист аки мул, а Волков с Пыкиным подтверждают его «беспрекословно» и «никакого упорства не было в допущении к обыску». Из донесения следует, что при обыске консультировал ревизора по камням полицеймейстер Волков[69], а Коковин свидетельствует, что все объяснения давал он сам. Данные вне суда объяснения Протасова свидетельствуют, скорее, в пользу донесения ревизора.

Показания Протасова, Волкова и Пыкина, в общем, подтверждают характер встречи ревизора и командира, несмотря на желание свидетелей сгладить острые углы. Видна согласованная попытка Горного начальника и Коковина, уклониться от осмотра квартиры последнего под предлогом выходного дня и т.п. Ярошевицкий, надо признать, показал здесь решительность и твердость.

В протоколах допросов Коковина во время следствия в декабре 1835 г. бывший командир воздерживается от каких-либо резких высказываний в адрес бывшего ревизора и упоминает о нём редко и лояльно, но в дальнейшем ситуация меняется. Сведения, что бывший ревизор уволен из ДУ без почестей и наград дошли до Ек-бурга в течение 1836 г. Среди прочего упоминались, конечно, и мотивы увольнения в коих фигурировали «ложные донесения» чиновника. Это дало Коковиным возможность смело использовать апелляции к «ложным доносам» на бывшего командира в качестве аргументов защиты.

Сначала это сделала Марья Коковина, написавшая в феврале 1837 г. прошение министру двора (РГИА.1165: 261об-262), а в 1839 г., осуждённый командир, добиваясь безуспешно пересмотра дела, высказался на эту тему очень подробно и определённо: «было поручено … Ярошевицкому по спопутности[70] обревизовать и управляемые мною фабрику и завод, которым хотя и найдено было: команда довольною и все в должном порядке и исправности; за что он неоднократно и благодарил меня, но за всем тем, … руководствуясь некоторыми неблагонамеренными, самого слабого и неодобрительного поведения мастеровыми, келейно вымогал и принимал от них разные несообразности … Сии то несообразности и совершенно ложные клеветы, приняты и уважены за справедливые, и по коим не к разбору истины, но к довершению погибели моей, через несколько месяцев, того же 1835 года, ночью на 5 число декабря, нарочито из СПб прибыл в квартиру мою … Перовский, с многими привезенными с собой из Казани и других удельных ведомств чиновниками и фельдъегерями, здешним Горным начальником и всею полицией. Он объявил мне, что «Государь Император изволил заметить в продаже много изумрудных камней, признанных якобы за российские; что из отобранных у меня Ярошевицким камней, какой-то, по словам его, драгоценный неслыханный в мире изумрудный кристалл, при раскупорке не оказался; что во всем этом падают подозрения собственно на меня, - и что Государю Императору благоугодно было послать его сюда для разыскания сего зла».

«По сим предметам объяснения мои … были представляемы … Перовскому, … Сенявину и Военному Суду, со всей подробностью и ясностью к обличению лживых доносов Ярошевицкого (за что как известно он и был исключен от должности) … Суд обвиняет меня в непредставлении двух изумрудов высокого достоинства, которых никогда у меня и в добычах не бывало; да если бы и было, что–либо похожее, то винить, как кажется, следовало бы за отобрание и непредставление оных или же за ложное донесение <министру>, не меня, а г. Ярошевицкого» (РГИА.1165: 310).

Отсюда видим, что Яков Коковин, осуждённый, лишенный дворянского достоинства, чинов и наград, продолжает последовательно отрицать сам факт существования, как «изумруда Щукина», так и «фунтового изумруда», указывая на очевидную, по его мнению, вину Ярошевицкого либо в «непредставлении» отобранного камня, либо в «ложном донесении» о его существовании. Судьба Ярошевицкого, на которую Коковин ссылается, показывает, что Лев Перовский эту точку зрения разделял.

«Стеснение» Коковиным мастеровых. «Непредставление» Коковиным найденных изумрудов. Показания Налимова и мастеровых об «изумруде Щукина»

Ожидаемо не найдя в Ек-бурге следов «хищения изумрудов», Перовский отправился на прииски, рабочая команда которых, во главе со смотрителем Налимовым, ещё летом жаловалась Ярошевицкому на разные «стеснения» от Коковина.

Вице-президент рассчитывал найти на приисках основания для обвинений против Коковина и не обманулся в своих ожиданиях – обнаружив, что 40 мастеровых в лютый мороз роют огромную яму, в коей земля смерзлась, как камень, в то время, как неподалеку имеется гораздо более перспективное для добычи место, остающееся брошенным, как разъяснил Перовскому смотритель работ Налимов (РГИА.1170: 34об-35). Перовский отнес это к злому умыслу командира фабрики, хотя Коковин в своих показаниях очень подробно и довольно убедительно объясняет, почему Перовский увидел на приисках то, что увидел и в чём не прав Налимов, но у Перовского, полагаю, не было ни желания, ни особых причин ему верить. Коковин, между прочим, ненавязчиво противопоставляет нового смотрителя Налимова, молодого парня, бывшему смотрителю Плохову[71], взрослому дядьке, намекая на неопытность первого, однако, сам же он его и поставил на это место, в силу того, видимо, что Плохов был неграмотен, а Кабинет начал требовать ведения и строгой отчётности и т.п.

12 декабря на прииске Перовский узнал от смотрителя Петра Налимова и мастеровых о «плосковатом»[72] прозрачном изумруде в 2.5 вершка, найденном весной 1833 г. в погибшей шахте № 6 и другом крупном «отхожем»[73] изумруде в половину этого. Коковин, спрошенный позднее о судьбе камней, отверг факт находки «плосковатого изумруда» в 1833 г., как во время своего допроса («на промывках означенной величины … кристалла никогда найти не случалось» (РГИА.1170: 120)), так и на очной ставке с Налимовым, на которого он, по словам Перовского, «строго смотрел» и обвинил во лжи по некомпетентности.

«Плосковатый» изумруд непосредственно держали в руках сам Налимов, его помощник Плохов и восемь мастеровых, из которых четверо были в бригаде, обнаружившей камень «весь облепленный слюдяным сланцем». Ещё пара десятков человек в то время «слышали» об этой находке. Перовский даже проследил, как информация распространялась с приисков до Ек-бурга и дома Коковина. Петр Налимов показал, что видел этот камень в руках Коковина год спустя, при очередной доставке к Коковину добычи с приисков. Коковин отверг и это показание смотрителя.

Ни Перовский, ни Коковин (при том, что это было бы в его интересах) не отождествили «плосковатый» изумруд с таинственно исчезнувшим «фунтовым». Не сделал этого и сам Шакинко, хотя такое предположение было походя высказано ещё судом, не останавливавшимся, впрочем, на этом вопросе. Коковин на суде и после суда, с оговорками, готов был согласиться, что это мог быть «отхожий» изумруд, значительной ценности которого он не признавал, в наши дни это предположение было поддержано В.Б. Семеновым (Семенов 2001: 175)[74], читавшим следственные материалы и назвавшим этот изумруд «Хитным». Авторы, не знакомившиеся со следственным делопроизводством, безосновательно отождествляют «плосковатый» и «фунтовый» кристаллы (Лейкум 2016: 252)[75], ориентируясь на схожие описания качеств камня Ярошевицким и Налимовым, поскольку в физических характеристиках ревизор указывал только вес, а смотритель размеры.

Про «отхожий» изумруд Перовский сообщает в рапорте, что директор Удельного земледельческого училища М.А. Байков, обозревая в интересах его заведения Пермскую губернию в 1833 г., посещал Ек-бург и Коковин показывал ему камень «вершка полтора длины» и «необычного достоинства», о коем сетовал, что не знает, куда отправить его – в Кабинет или ДУ. Основываясь на последней фразе и датировке находки «отхожего» изумруда самим Коковиным, Перовский считает, что «это второй камень, украденный неизвестно из какой шахты», но этому противоречит год командировки Байкова[76], он мог видеть только «плосковатый» изумруд, если принимать хронологию находок Налимова. Коковин отверг и это свидетельство, предположив, что Байков ошибся.

Когда Перовский вновь вернулся к вопросу о «плосковатом» изумруде, приводя в основание настойчивости своей многочисленные свидетельства мастеровых на прииске и показания Налимова о словах Коковина «еще на этот камень полюбуюсь …», то Коковин «сначала побледнел, но после, оправясь, отвечал без замешательства», что а) описываемого камня он «не упомнит»; б) в первые годы много было камней «в означенную меру», но все они были «с большими пороками», их приходилось делить и гранить, а уж после в ограненном виде отправлять в СПб; в) слов, ему приписываемых Налимовым, он при нём никогда не говорил и г) кристалла описываемых достоинств найдено на приисках никогда не было, а если бы был, то непременно был бы направлен в СПб без огранки (РГИА.1170: 38об-39).

Таким образом, два самых крупных изумруда, найденных в 1833–1834 гг., неизвестно куда девались и Коковин крайне неубедительно объяснялся в этих обстоятельствах, что усложнило его положение.

Именно про эти два камня пишет Перовский в рапорте Волконскому 4 января 1836 г.:

«Не подлежит сомнению, что утраченный большой драгоценный камень и другой камень поменьше, о которых упомянуто выше, много других высокого достоинства изумрудов были похищены бывшим командиром Екатеринбургской фабрики Коковиным...»

Убрав выделенный фрагмент, Шакинко искажает смысл фразы Перовского, приписывая ему обвинение Коковина в хищении «фунтового изумруда» чего в документах дела и близко нет. Последним документом, из которого можно было предполагать подобное обвинение, был, видимо, акт об обыске у Коковина 5 декабря 1835 г.

Если у Перовского и были поначалу сомнения на сей счёт, они развеялись в первые же дни пребывания его в Ек-бурге. И, что характерно, Ярошевицкому на пользу это не пошло.

Петр Налимов, об ту пору 25 лет, основной «обвинитель» Коковина, «ученик резного художества», работал помощником смотрителя приисков Семена Плохова с января 1831 г., а с января 1834 г. сам стал смотрителем приисков. Налимовы, как и Пономаревы, Пыкины, были старинной фабричной династией мастеровых, работавших на фабрике с первых дней её существования, в то время как Коковины и Плоховы были выходцами из Горного Щита. Фирс Налимов (умер в 1844, но был отставлен от службы ранее 1835), Петр Пономарев (смотритель ГМЗ, умер осенью 1833) и Василий Пыкин (упоминаемый выше) были знатными камнерезами и учениками мастера И.П. Штейнфельда (умер в 1828), что обеспечило им и высокую квалификацию, и места в структуре управления фабричным хозяйством, как им самим, так и их детям. Фирс Юдинович Налимов был какое-то время наиболее известным на фабрике камнерезом, наряду со старшим Коковиным – Василием Евстрафьевичем (умер в 1818).

Старший сын Фирса, Гаврила (1807–1867), наверняка тоже успевший поучиться у Штейнфельда, был уже известным камнерезом, засидевшимся в маркшейдерских учениках и получившим унтер-шихтмейстера 2-го класса незадолго до ареста Коковина. После отстранения Коковина стал (частным) мастером фабрики, коих во время исполнения должности командира Коковиным не было[77], поскольку последний, видимо, не желал допускать ни у кого сопоставимых с ним полномочий, даже ближайший помощник его – Василий Плохов – был подмастерьем.

Братья Пономаревы, благодарные Коковину, за то, что он помог сохранить за их семьёй место смотрителя ГМЗ после смерти отца[78], и ждущий пенсии Пыкин[79] вели себя во время следствия предельно лояльно к Коковину, а вот один из братьев Налимовых, напротив, сделал всё, чтобы жизнь Коковину осложнить. Налимовы, в результате, укрепили свой статус после отстранения Коковина[80], и Петр, возможно, имел к нему претензии[81], но выдумать историю с «плосковатым» изумрудом ему было не под силу – слишком много людей было задейстовано в ней. Перовский указывает, что десяток мастеровых, видевших изумруд, в показаниях своих «ни в чём друг другу не разноречили».

Перовский выявил работы мастеровых на фабрике и на квартирах Плохова и Коковина в интересах последнего за казённое содержание. По словам Перовского, Коковин «изобличен ясно в употреблении казенных мастеровых вверенной ему фабрики для собственных своих работ без всякой платы и при том в часы занятий их по казенной службе». Мастера работали изделия из разных природных минералов – вазы, столы, шкатулки – которыми Коковин распоряжался затем по своему усмотрению, а также обустраивали его новый дом. Вероятно, и на фабрике камнерезам (включая Гаврилу Налимова) нравилось далеко не всё, что позволял себе Коковин, управляя фабрикой не как «чиновник», а как «владелец».

На очной ставке Петр Налимов резко возразил Коковину отрицавшему справедливость его показаний, что тот сам всегда учил его говорить правду и он, Петр, всегда её говорит. На что Коковин, согласившись, что, да, учить-то он всех так учил, но «о кристалле он говорит может быть по незнанию и ценит излишне, а потому в этом случае говорит не правду» (РГИА.1170: 125). Хотя, по факту, Налимов оказался одним из основных «обвинителей» Коковина, поставить под сомнение моральную репутацию парня тот не пытался, хотя в других случаях делал это охотно (отзывы о Пермикине и Ярошевицком, например).

Мотив действий Перовского – гипотетическая нелояльность Коковина к ДУ

Перовский последовательно отмечал все действия Коковина, представлявшиеся ему нелояльными – он попрекает Коковина сокрытием от ДУ добытых на его счет изумрудов, уклонением от выделения приисков для ДУ, вопреки получаемым на это денежным средствам, наконец, вменяет ему намерение уверить Кабинет и ДУ в полном прекращении добычи изумрудов (РГИА.1170: 39об-40об).

В отличии от индифферентного Гагарина, прямого начальника Коковина, Перовский проявлял большую заинтересованность в разработке драгоценных камней на уральских приисках. Коковин, избалованный Высочайшими подарками и отсутствием контроля за его деятельностью со стороны Кабинета, не сумел вовремя оценить опасность, которую могло представлять для него недовольство вице-президента ДУ и, видимо, не особо стремился поддерживать с ним коммуникацию. Финансовые выплаты от ПГФ к ЕГФ, личный визит Перовского на прииски осенью 1832 г.[82] ситуацию не изменили. Лояльный и умеренный, но чванливый и гордый Перовский Коковину, видимо, не понравился, сам же Лев Алексеевич, как следует из всех текстов, где он пишет про Коковина, считал Якова Васильевича хитрым жуликом и мошенником, хотя никогда не высказывал этого прямо.

Крушение карьер ревизора и командира: выводы

Из делопроизводства по ревизии Ярошевицкого и следствию Перовского напрашивается ряд выводов, противоречащих традиционной легенде об «изумруде Коковина»:

1)     Именно материалы ревизии послужили причиной отстранения Коковина от должности, претензии Кабинета, по которым суд признал Коковина виновным, в этих материалах основательны, независимо от наличия по каким-то из них обстоятельств, объясняющих действия/бездействие Коковина, но немало претензий Кабинета суд и отверг, как не имеющие оснований;

2)     Решение об отстранении Коковина от должности было принято министром двора ещё в конце июля 1835 г., до подведения итогов ревизии и до возникновения скандала о «неоказавшемся изумруде»;

3)     «Изумруда Коковина» из донесения Ярошевицкого никогда не существовало, и он никуда не пропадал, это неосторожная выдумка ревизора, в которой он не признался, имевшая печальные последствия прежде всего для него самого, поскольку он обманул доверие Перовского;

4)     Реальный камень, «баснословно» описанный ревизором, был принят на вес Кабинетом, хранился в его кладовой, а после дележа камней между ДУ и Кабинетом, был передан на Петергофскую фабрику и к осени следующего года поделён на мелкие кристаллы, которые были огранены и возвращены в Кабинет;

5)     Коковина никогда официально не обвиняли в хищении пресловутого изумруда, да и в хищении изумрудов вообще, к нему были претензии относительно «непредставления» двух, показанных смотрителем приисков Налимовым, изумрудов в Кабинет, но это была лишь одна из ряда претензий, которая в выводах суда свелась к «утайке … доставленных … ему с приисков изумрудных камней и обломков» до обысков Ярошевицкого и Перовского;

6)     Рабочая команда приисков во главе с Петром Налимовым сыграла значительную роль в печальной судьбе Коковина, сначала подав жалобу Ярошевицкому о «стеснении», к слову, отвергнутую судом, а затем дав подробные показания Перовскому не в пользу Коковина, в частности, обеспечив основаниями обвинение в «непредставлении» изумрудов;

7)     Судьба Коковина в значительной степени была предопределена Высочайшей волей о предании его военному суду, что в условиях российской монархии предполагало обвинительный приговор, ибо таковая (воля) не могла быть напрасным произволом.

Архивные материалы

РГИА.468 ‑ РГИА. Ф. 468 Оп. 12 Д. 1170. О командировании в Екатеринбургскую гранильную фабрику члена Кабинета Статского Советника Сенявина и о предании Обер-гиттенфервальтера Коковина военному суду; тут же о следствии Гофмейстера Перовского и о доставленных им цветных камнях (секретное). 1835–1839.

РГИА.1165 ‑ РГИА. Ф. 468. Оп. 12. Д. 1165. Картон 2389. О поручении члену Департамента уделов, статскому советнику Ярошевицкому обревизования Екатеринбургский Гранильной фабрики и Горношитского завода. 330 лл.

ГАСО.1643 ‑ ГАСО. Ф. 43. Оп. 2. Д. 1643. О злоупотреблениях по должности командира Екатеринбургской гранильной фабрики Коковина. 1835–1839. 93 лл.

Библиографический список

Антоний 2010 ‑ Антоний Погорельский: Сочинения, Письма / Литературные памятники. М.: Наука, 2010 г.

Лейкум 2016 – М. Лейкум, В. Альбрехт, М. Попов, П. Реус. Загадочный камень царя Александра (об александрите, Александре II и не только о них). Ridero, 2016.

Малахов 1884 – Малахов М.В. На Урале (поездка на изумрудные копи) // Еженедельное обозрение. СПб. Т.1. 1884. № 8. Стб. 247–250, № 9. Стб. 278-283.

Миклашевский 1862 – Миклашевский П.И. Описание Уральских изумрудных приисков // Горный журнал. 1862. № 7. С. 1–57.

Семенов 1982 – Уральские самоцветы: из истории камнерезного и гранильного дела на Урале: [О произв. об-нии "Уральские самоцветы"] / В.Б. Семенов, И.М. Шакинко. Свердловск: Средне-Уральск. кн. изд-во, 1982.

Семенов 2001 – Семенов В.Б. Роман с изумрудом // Урал. № 7. 2001. С. 170–176.

Семенов 2002 – Семёнов В.Б. История освоения месторождений уральского изумруда // Уральский геологический журнал. 2002. №2(26). С. 7–32.

Тарасов 1915 – Тарасов Д.К. Император Александр I. Последние годы царствования, болезнь, кончина и погребение: По личным воспоминаниям лейб-хирурга Д. К. Тарасова: С ил. - Пг. : Тип. т-ва А. С. Суворина - "Новое время", 1915.

Ферсман 1961 – Ферсман А. Е. Изумруд Коковина // Очерки по истории камня. М, 1961. Т. 2. С. 75–77.

Чупин 1873 ‑ Чупин Н.К. Географический и статистический словарь Пермской губернии. Т.1. Тип. Поповой. 1873.

Шакинко 1974 – Шакинко И.М. Смарагд гор Рифейских // Урал. № 9. Сентябрь 1974 г. С. 121–126.

Шакинко 1975 – Шакинко И.М. Изумруд Коковина // Уральский следопыт. № 9. Сентябрь 1975 г. С. 50–60.

Шакинко 1980 – Шакинко И. М. Загадка уральского изумруда: исторические очерки. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1980.

Шкерин 2008 – Шкерин В.А. Просвещенный министр или вор - аристократ? // Уральский исторический вестник. N. 3(20). 2008. С. 122–127.

Шкерин 2023 – Шкерин В.А. Лев Перовский и «изумруд Коковина» // Известия УрФУ. Серия 2. Гуманитарные науки. 2023. Т. 25, № 2. С. 68–81.

Юферов 1923 – Результаты деятельности Каковина по добыче изумрудов (Донесение ревизора Хрошевицкого 1835 года) // Материалы для изучения естественных производительных сил России, издаваемые комиссией при Российской академии наук. № 46: Изумрудные копи на Урале: сб. ст. и материалов / под ред. А. Ферсмана. Петроград : 2-я гос. тип., 1923. С. 10–14.

References

Anthony 2010 – Anthony Pogorelsky: Works, Letters / Literary monuments. M.: Nauka, 2010.

Chupin 1873 – Chupin N.K. Geographical and statistical dictionary of the Perm province. T.1. Type. Popova. 1873.

Fersman 1961 – Fersman A.E. Emerald of Kokovina // Essays on the history of stone. M, 1961. T. 2. P. 75-77.

Leikum 2016 – M. Leikum, V. Albrecht, M. Popov, P. Reus. The mysterious stone of Tsar Alexander (about alexandrite, Alexander II and not only about them). Ridero, 2016.

Malakhov 1884 – Malakhov M.V. In the Urals (a trip to the emerald mines) // Weekly Review. St. Petersburg T.1. 1884. No. 8. Stb. 247-250, No. 9. Stb. 278-283.

Miklashevsky 1862 – Miklashevsky P.I. Description of the Ural emerald mines // Mining Journal. 1862. No. 7. P. 1-57.

Semenov 1982 – Ural gems: from the history of stone cutting and lapidary in the Urals: [About production. association "Ural Gems"] / V.B. Semenov, I.M. Shakinko. Sverdlovsk: Sredne-Uralsk. book publishing house, 1982.

Semenov 2001 – Semenov V.B. Romance with emerald // Ural. No. 7. 2001. pp. 170-176.

Semenov 2002 – Semenov V.B. History of the development of Ural emerald deposits // Ural Geological Journal. 2002. No. 2(26). pp. 7-32.

Shakinko 1974 – Shakinko I.M. Smaragd of the Riphean Mountains // Ural. No. 9. September 1974, pp. 121-126.

Shakinko 1975 – Shakinko I.M. Emerald Kokovina // Ural Pathfinder. No. 9. September 1975, pp. 50-60.

Shakinko 1980 – Shakinko I. M. The mystery of the Ural emerald: historical essays. Sverdlovsk: Middle-Ural. book publishing house, 1980.

Shkerin 2008 – Shkerin V.A. An enlightened minister or a thief - an aristocrat? // Ural Historical Bulletin. N. 3(20). 2008. pp. 122-127.

Shkerin 2023 – Shkerin V.A. Lev Perovsky and the “Kokovina emerald” // News of UrFU. Series 2. Humanities. 2023. T. 25, No. 2. P. 68-81.

Tarasov 1915 – Tarasov D.K. Emperor Alexander I. The last years of his reign, illness, death and burial: According to personal memories of life surgeon D.K. Tarasov: From ill. - Pg. : Type. t-va A. S. Suvorin - “New Time”, 1915.

Yuferov 1923 – Results of Kakovin’s emerald mining activities (Report of the auditor Khroshevitsky in 1835) // Materials for the study of the natural productive forces of Russia, published by a commission at the Russian Academy of Sciences. No. 46: Emerald mines in the Urals: collection. Art. and materials / ed. A. Fersman. Petrograd: 2nd state. typ., 1923. pp. 10–14.

Аннотация: История необычайного «Изумруда Коковина», который украл то ли он сам, командир гранильной фабрики, известный художник-камнерез, то ли «николаевский сановник», особо популярна на Урале, а в самом Екатеринбурге приобрела уже характер одной из городских легенд. Между нынешними массмедийными трансляциями откровенных нелепостей и обширными, но никому неинтересными архивными документами стоят голословное предположение известного академика и предвзятая интерпретация помянутых документов уральским краеведом. По сути, два человека, один походя, а другой совершенно сознательно, создали то информационное сообщение, которое бесконечно воспроизводится с тех пор, порою, с существенными искажениями.

Концепция очерка краеведа вполне выражена в финальном его тезисе: «Талант, жизнь и даже доброе имя Коковина были растоптаны всего лишь потому, что он, сам того не желая, помешал корыстным намерениям николаевского сановника». Увы, принципиальное следование этому тезису оказало фатальное влияние на характер использования писателем архивных материалов ревизии Л.Ф. Ярошевицкого и следствия Л.А. Перовского, того самого «николаевского сановника», с которыми он, едва ли не единственный, работал. Необходимо было вернуться к исходным данным – архивным документам – чтобы верифицировать транслируемое сообщение и, при необходимости, скорректировать его в сторону реальной действительности, чему и посвящена статья. Оказалось, что «Изумруда Коковина» из донесения Ярошевицкого никогда не существовало, и он никуда не пропадал, это неосторожная выдумка ревизора, в которой он не признался, имевшая печальные последствия прежде всего для него самого, поскольку он обманул доверие Перовского.

Коковина никогда официально не обвиняли в хищении пресловутого изумруда, да и в хищении изумрудов вообще, а лишь в «непредставлении» пары камней непонятной судьбы, но это была лишь незначительная часть обвинений, многие из которых, впрочем, были судом сняты. Судьба Коковина в значительной степени была предопределена Высочайшей волей о предании его военному суду, что в условиях российской монархии предполагало обвинительный приговор, ибо таковая (воля) не могла быть напрасным произволом.

Ключевые слова: изумруд, ревизия, донос, следствие, добыча драгоценных камней, Коковин, Перовский, 1830-е гг., горнозаводской Урал.

Сведения об авторе: Рыбалка Андрей Александрович, начальник отдела, Научно-производственная фирма "Кристалл" (г. Пенза)

Контактная информация: anrike@yandex.ru

Rybalka Andrey A.

An auditor is coming to visit us. “Emerald Kokovina” in legend and reality

The story of the extraordinary “Kokovin Emerald,” which was stolen either by himself, the commander of a cutting factory, a famous stonecutter, or by a “Nikolaev dignitary,” is especially popular in the Urals, and in Yekaterinburg itself has already acquired the character of one of the urban legends. Between the current mass media broadcasts of outright absurdities and extensive, but uninteresting archival documents, stand the unfounded assumption of a famous academician and the biased interpretation of the mentioned documents by a Ural local historian. In fact, two people, one casually and the other completely consciously, created the information message that has been endlessly reproduced since then, sometimes with significant distortions.

The concept of the local historian’s essay is fully expressed in his final thesis: “Kokovin’s talent, life and even the good name were trampled upon simply because he, unwittingly, interfered with the selfish intentions of the Nikolaev dignitary.” Alas, the principled adherence to this thesis had a fatal impact on the nature of the writer’s use of archival materials from L.F.’s revision. Yaroshevitsky and the investigation of L.A. Perovsky, the same “Nikolaev dignitary” with whom he, perhaps the only one, worked. It was necessary to return to the original data - archival documents - in order to verify the broadcast message and, if necessary, adjust it towards reality, which is what the article is devoted to. It turned out that the “Emerald of Kokovin” from Yaroshevitsky’s report never existed, and it did not disappear anywhere, this was a careless invention of the auditor, which he did not admit, which had sad consequences, first of all, for himself, since he deceived Perovsky’s trust.

Kokovin was never officially accused of stealing the notorious emerald, or indeed of stealing emeralds in general, but only of “failure to present” a pair of stones of unknown fate, but this was only a small part of the charges, many of which, however, were dropped by the court. Kokovin's fate was largely predetermined by the Highest Will to bring him before a military court, which, under the conditions of the Russian monarchy, presupposed a guilty verdict, because such a will could not be vainly arbitrary.

Key words: emerald, audit, denunciation, investigation, mining of precious stones, Kokovin, Perovsky, 1830s, mining Urals.

About the author: Rybalka Andrey A. — Head of Department, Scientific and Production Company “Kristall” (Penza)

Contact information: anrike@yandex.ru

[1] РГИА.1170: 264.

[2] Яков Васильевич Коковин, широко известный об ту пору в столице уральский художник-камнерез, директор и главный мастер Екатеринбургской гранильной фабрики (ЕГФ), организатор добычи уральских изумрудов.

[3] Лев Алексеевич Перовский, вице-президент Департамента уделов (ДУ), куратор Петергофской гранильной фабрики (ПГФ), графом стал только в 1849 г.

[4] Леонтий Федорович Ярошевицкий, в 1835 г. член ДУ, ревизовавший ЕГФ, инициировавший историю, которая далее будет рассказана.

[5] Курьер ревизора Ярошевицкого, доставивший драгоценные камни в Петербург, позднее известный золотопромышленник, путешественник и геолог, первооткрыватель байкальского лазурита, саянского нефрита.

[6] СПб Ведомости от 6 июня 1835 г.

[7] СПб Ведомости от 5 сентября 1835 г.

[8] В первых журнальных публикациях текст Шакинко ссылок не содержит: Шакинко 1974: 121–126; Шакинко 1975: 50-60. В более поздних публикациях (1976, 1980, 1982) краеведа ссылки проставлены, но не все и, отчасти, некорректно. В книге Шакинко 1980 - текст одноименного очерка находится на стр. 243–295, прим. 301-302. В совместной с В.Б. Семеновым книге о заводе «Русские самоцветы» (Семенов 1976, Семенов 1982) очерк составляет большую часть главы 3 «На подъеме» (в издании 1976 г. стр. 58-114, сноски постраничные).

[9] Шакинко дважды работал с делом о ревизии Ярошевицкого в июне 1963 г., делая выписки, а вторично обращался к нему в июле 1974 г., когда его очерк наверняка был уже в редакции журнала. Вряд ли очерк был написан много позже 1963 г., спровоцирован же он был опубликованным текстом Ферсмана. Шифр дела о следствии Перовского автор узнал, полагаем, из диссертации свердловского искусствоведа Б.В. Павловского «Камнерезное искусство Урала», на которую неоднократно ссылается. Дело о ревизии в описи расположено страницей ранее дела о следствии, и Павловский тоже с ним работал в 1948 г., готовя диссертацию, единственный до Шакинко. Павловский в «злоупотреблениях» Коковина сомнений не выражал, Шакинко же был озабочен именно опровержением таковых. Павловский, автор предисловия к совместной книге Семенова и Шакинко, вероятно, консультировал Шакинко и лично.

[10] По Высочайшему указу Правительствующему Сенату от 9 марта 1835 г. «Управляющему Орловскою Удельною конторою Статскому Советнику Ярошевицкому Всемилостивейше Повелено быть Членом Департамента Уделов».

[11] В декабре член Кабинета И.Г. Сенявин получил на поездку в Ек-бург 4 т.руб. и подорожную на шесть лошадей в оба конца.

[12] По должности Волконский был президентом Кабинета Е.И.В. и ДУ, фактически ими руководили Гагарин и Перовский соответственно.

[13] Горный чин, равный коллежскому асессору.

[14] Копию формулярного списка Коковина см. РГИА.1165: 319–325.

[15] Умелая презентация Коковиным найденных изумрудов – уже 31 января он отправил свежеогранённый изумруд в Кабинет с сопроводительным письмом – принесла ему 3 марта 1831 г. орден св. Владимира IV-й степени и возможность руководить дальнейшей разработкой изумрудных месторождений исходя из своих представлений об этом деле.

[16] Назначение мастера Коковина «исполняющим должность» командира фабрики и завода в 1828 г., после смерти горного инженера Як.Вас. Мора годом ранее и длительной вакансии должности командира, вероятно, было обусловлено восторженным отзывом о нём, сделанном императором Александром после посещения Екатеринбурга в конце сентября 1824 г. (См. Тарасов 1915: 133–134).

[17] Только в 1838 г. работы в шахте попытались возобновить, откачав из неё воду.

[18] Мы воздержимся, по возможности, от подробностей, чтобы не уходить от основной темы. Несомненно, никогда не публиковавшиеся материалы ревизии имеют историческую ценность для города и его промышленности.

[19] Василий Николаевич Есипов, позднее статский советник.

[20] Павел Иванович Кулибин (1788-1843), сын «нижегородского Архимеда» Ивана Кулибина

[21] РГИА. Ф. 468. Оп. 12. Д. 1165. Картон 2389. О поручении члену Департамента уделов, статскому советнику Ярошевицкому обревизования Екатеринбургский Гранильной фабрики и Горношитского завода.

[22] Петергофская фабрика принадлежала ДУ, а не Кабинету, и поскольку Ярошевицкий был членом ДУ, обращение к нему было логичным. Возможно, Коковин не сочувствовал намерениям молодого человека, о коем позднее отзывался критически. Однако, и Протасов, и Коковин безропотно выполнили указания ревизора, выписав Пермикину соответствующие предписания и выдав деньги.

[23] Это донесение Ярошевицкого единственный документ, где один из камней аттестован подобным образом, в описях ничего подобного нет.

[24] От 19-го июня, получен 20-го июля.

[25] Этот рапорт от 23 июня

[26] Ярошевицкий рачительно замечает, что после длительных тяжелых горных работ резчики могут попросту потерять профпригодность, между тем, как на обучение их были затрачены казённые деньги.

[27] Предписание Ярошевицкому рассмотреть этот вопрос было выслано ему вдогонку 24 мая 1835 г.

[28] Последний по времени рапорт ревизора в деле 1165, больше документов от его имени нет. Предписание Гагарина расследовать частные подряды Коковина от 24 июля он уже не получил.

[29] Этот рапорт его содержит некоторые детали, которых он позднее Сенявину не писал.

[30] Рассказ Протасова со слов Волкова.

[31] На эту «опись изъятия» и самого Волкова ссылался Коковин, высмеивая «баснословное» описание ревизором «лучшего» изумруда.

[32] Протасов был назначен на должность за девять месяцев до описываемых событий.

[33] Рапорт получен 13-го июля, одновременно с камнями.

[34] После долгих обсуждений разными ведомствами МИДв с привлечением МинФина, 23 ноября предписано было Пермской казенной палате возместить указанную сумму Протасову, а Главному Казначейству удержать эту сумму из бюджета Кабинета на текущий год. Только в марте 1836 г. директор фабрики И.И. Вейц получил через Протасова потраченные на экспедицию Пермикина деньги.

[35] Судя по характеру упоминаний Пермикина, в упаковке камней в ящики он не участвовал.

[36] На суде Коковин не без иронии обратит на это внимание.

[37] Пермикин 19 августа, прося расчёта по своим расходам, рапортовал Кабинету, что он выехал из Ек-бурга 17 июня и прибыл в СПб 10 июля (РГИА.1165: № 55, Л. 136-136об).

[38] Эти камни особо упоминает Шакинко

[39] Фунты-золотники. 1-й разряд – частично в слюдянистом сланце.

[40] Соответственно, нет и оснований считать, что ими распорядились как-то иначе, чем остальными. Из дальнейшего станет ясно, что все они были отнесены к первому сорту.

[41] Полагаем, что камня такого достоинства приёмщики в пачке не обнаружили.

[42] Кабошон – овальный изумруд с гладким покрытием.

[43] На общую сумму 6424 руб. 22 коп.

[44] Власов собирал дело, которое мы здесь цитируем, его пометки встречаются на разных листах.

[45] А два других, видимо, из числа «очень больших хороших».

[46] Пометив их на всякий случай литерами А и В.

[47] Эти штуфы вновь вернутся в ДУ, уже к Перовскому, при отношении Гагарина от 13 апреля 1836 г. Перовский 15 апреля подтвердил получение штуфов.

[48] А скорее даже после отъезда Перовского.

[49] Содержание этого рапорта, увы, неизвестное, в дальнейшем, видимо, было использовано, как предлог для увольнения Ярошевицкого.

[50] Этот запрос вызван, видимо, желанием Перовского приложить донесение Ярошевицкого о камнях к своим следственным материалам, которые в тот же день Волконский выслал оренбургскому военному губернатору Василию Перовскому (РГИА.1170: 254), которому по должности предстояло организовать суд над Коковиным.

[51] Камней из штуфа А оказалось на 2 ½ крат меньше.

[52] Выражаясь словами Коковина.

[53] Одновременно Василию Перовскому направляется распоряжение о предании Коковина военному суду, а графу Канкрину (РГИА.1170: 25-25об) уведомление о некорректных действиях Протасова. И от, и другой (РГИА.1170: 22) требуют в ответ объяснений.

[54] Перовский оставит это предписание Сенявину в Ек-бурге после своего отъезда.

[55] Воля состоялась раньше, чем министр дал поручение Сенявину, но его своевременно не проинформировали

[56] Рапорт получен канцелярией Волконского 5 января

[57] А может быть показать «фунтовый изумруд» и императору.

[58] Перовский добился передачи в ДУ из Кабинета этой фабрики, вскоре после назначения вице-президентом. Хотя ДУ заплатил за неё Кабинету существенную сумму из своего бюджета, с тех пор все камни Кабинета обрабатывались на фабрике ДУ и Кабинет платил за это деньги. Из Ек-бурга ДУ получал сырьё с выделенных ему шурфов, чего, не без усилий, добился Перовский и качество/количество сырья его не удовлетворяло.

[59] Дитерихс посетовал на дефицит надёжных штаб-офицеров, из коих вряд ли кто решиться принять такую хлопотную и нехлебную должность.

[60] «СПб Сенатские ведомости» № 3, 18 января 1836 г. С. 137.

[61] Назначен Л.Ф. был именно «Всемилостивейше».

[62] Андрей Иванович Дитерихс (1783–1843), генерал-лейтенант артиллерии, в 1831-1837 Главный начальник Горных заводов Уральского хребта.

[63] Шакинко (Шакинко 1980: 286, 302) показывает, что это цитата из документа ГАСО. Ф. 43. Оп. 2. Д. 1643. Л. 2. Корректность цитаты, полностью приводимой только в журнальной публикации 1975 г. на совести Шакинко, представляется, что должно быть «имеЛ честь» и «признаЮ».

[64] Иван Христофорович Яновский – командир 13-го (7-го)  Оренбургского Линейного батальона, до 1829 командовал 5-м гарнизонным батальоном Отдельного Оренбургского корпуса в Орской крепости, где он и его жена находились в довольно двусмысленных отношениях с известным позднее своей дипломатической миссией в Афганистан, а тогда лишь юным польским ссыльным Яном Витковичем.

[65] Возмущенный Перовский по сему случаю в рапорте Волконскому просит принять меры, дабы ни Яновский, ни подобный ему екатеринбургский штаб-офицер не назначались председателями суда над Коковиным. Впрочем, его брат Василий ещё 17 декабря отрапортовал Волконскому, что военный министр предписал ему в комиссию военного суда офицеров из приписанных к Горным заводам линейных батальонов не назначать. Тем не менее, Яновский до конца заключения Коковина оказывал ему содействие.

[66] Перовский к Коковину предвзят и то, что, в данном случае, он принял его версию весьма характерно.

[67] Хотя Шакинко (Шакинко 1980: 281) пишет: «Ярошевицкий понимал толк в камнях, немало повидал их на своем веку», решительно непонятно, откуда он это взял. Ярошевицкий – штаб-офицер артиллерии, волею судьбы перешедший на гражданскую службу и до марта 1835 г. управлявший дворцовыми имениями в Орловской губернии. Это была первая его встреча с промышленной добычей драгоценных камней и вряд ли он к ней был вполне готов.

[68] Протасов в своём объяснении по Начальству подчеркивал компетентность Волкова в драгоценных камнях.

[69] Горный чиновник, имевший чин берг-мейстера 7-го класса.

[70] Видимо, «попутно».

[71] «Семен Петрович Плохой, 44 года, грамоте не учен, под судом не бывал, жену, детей имеет, Горнощитского завода подмастерье». Мастер по мрамору, видимо, старший брат Василия, правой руки Коковина.

[72] Семенов называет этот кристалл «изумрудом Щукина».

[73] Найден был в 1834 г. «на жердях» отхожего места. По словам Налимова, существенно уступал «плосковатому» размерами и качеством, но тоже был весьма крупным. Коковин «признал» его находку, но «не помнил» куда он делся.

[74] Семенов ценит его выше, чем Коковин, игнорируя ссылку последнего на некомпетентность Ярошевицкого в отношение камней, вызвавшую неадекватную оценку полученного им изумруда.

[75] Авторы далее добавляют интриги, заявляя, что камень быль отправлен в СПб с фельдъегерями. Ibid. С. 53. Более осторожно то же отождествление предлагает В.А. Шкерин (Шкерин 2008: 126), хотя позже он от этого отождествления, кажется, отказывается.

[76] Байков ещё в марте 1833 г. был в СПб, а вернулся из Ек-бурга 8 августа 1833 г.

[77] До смерти командира фабрики горного инженера Якова Мора в 1827 г., на фабрике было два мастера – Коковин и руководитель цеха по изготовлению камей т.с. Иван Штейнфельд. После смерти Мора, а в 1828 г. и Штейнфельда, их должности достались Коковину, хотя последний до конца оставался «исполняющим обязанности» командира фабрики.

[78] Место смотрителя и жалованье в 500 руб. никак бы не следовали подканцеляристу, коим был старший из братьев Пономаревых, но Кабинет желающего среди учеников ИАХ не нашёл и согласился, в конце концов, с предложением Коковина.

[79] Пожалован золотыми часами и уволен на пенсию в 1838 г.

[80] Гаврила последующие 30-ть лет был одним из основных мастеров фабрики, другой брат – Александр –  вскоре стал секретарем правления фабрики, а ещё один брат – Илья – был комиссионером фабрики в 50-60-х гг. Трое братьев Пономаревых также сохранили свой статус в управлении, учившийся в ИАХ Федор стал позднее смотрителем ГМЗ. Много лет казначеем фабрики был сын Василия Пыкина – Александр.

[81] В частности, мастеровые и смотритель не получали ожидаемых наград за добычу крупных камней и, возможно, подозревали, что Коковин оставляет таковые на свой счёт.

[82] После этого визита и появились шурфы «принадлежащие Департаменту».

"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.