В.А. Шнирельман
Погружение во мрак: скольжение вниз одного советского профессора*
Мне уже приходилось касаться судьбы сталинской формулировки о «психическом складе» как признаке этнической общности, которая со временем привела к обсуждению «национального характера», а в постсоветский период – к широкому использованию модного термина «менталитет». А это в свою очередь создало лазейку для расового дискурса (Шнирельман 2011. Т. 1; 2022: 16-20, 42-43). Здесь эта тема будет рассмотрена на примере эволюции взглядов известного советского этнографа В.И. Козлова (1924-2013), зарекомендовавшего себя своими демографическими работами, а также активным участием в теоретических дискуссиях второй половины 1960-х гг. об этносе и нации.
Бывший фронтовик Козлов начал свою карьеру в 1950-х гг. в должности инженер-топограф. Затем под влиянием П.И. Кушнера он увлекся этнографической тематикой, прошел курс аспирантуры в Институте этнографии АН СССР и с 1956 г. до конца жизни работал в этом научном учреждении. Его познания в картографии и этнической демографии позволили ему сблизиться с С.И. Бруком, и тот взял его в свой сектор этнической демографии и картографии, где Козлов и проработал долгие годы. Позднее Брук познакомил его с новым директором Института Ю.В. Бромлеем, и тот привлек его к разработке «теории этноса», ставшей к концу 1960-х гг. очень актуальной. Тогда разгорелась бурная дискуссия о понятии «этническая общность» и ее критериях, в которой Козлов принял активное участие.
В итоге в 1970-х гг. положение об «этнической психике» вошло в советскую «теорию этноса». Один из ее родоначальников Козлов, ставя под сомнение представление об общности «психического склада» или «национальном характере», все же допускал, что у отдельных народов имелись «некоторые специфические особенности психического склада». В конечном итоге он включал «особенности психического склада» в число признаков этнической общности (Козлов 1967: 107-108, 111; 1979: 12; 1983: 76-77).
Позднее советские этнографы и социологи сочли возможным и даже необходимым создать свою советскую «этнопсихологию», отличную от американской, которую считали «расистской». Это и стало предметом оживленной дискуссии, состоявшейся в Институте этнографии 7 июля 1982 г. по инициативе А. Ф. Дашдамирова. Большинство ее участников говорили не о человеке с его особым индивидуальным духовным миром, а о нации (этнической общности) с ее «общностью духовной жизни», «национальным характером» и «национальной психологией». Примечательно, что в ходе этой дискуссии почти никто даже не вспомнил о расизме. Зато участвовавший в ней Бромлей рассуждал о «биопсихических различиях народов» и выказал интерес к «биопсихическому направлению исследований» (Бромлей 1983б: 73-74). В свою очередь Козлов фактически поддержал легитимность тестов на коэффициент интеллектуальных способностей (Козлов 1983: 78-79) и не произнес ни слова критики в адрес упомянутого им американского психолога А. Дженсена, исследования которого, якобы доказавшие различия в умственных способностях белых и чернокожих, были признаны на Западе расистскими (Клинеберг 1971; Лолер 1982; Lewontin, Rose, Kamin 1984; Nisbett 1998; Cohen 1998; Alland 2002: 79-103)[1]. Между тем, Дженсен являлся одним из тех авторов, к авторитету которых регулярно обращались Новые правые, придававшие большое значение генетической наследственности (Sunic 1990: 99-105). Сегодня известно, что исследования Дженсена финансировал Пионерский фонд, созданный людьми, разделявшими нацистские убеждения. А в 1950-х гг. связанные с ним люди участвовали в расистских акциях (Kühl 1994: 5-7). Расистскими исследования Дженсена называли и советские авторы (Русалов 1979: 42-43; Баграмов 1982: 198-201; Дубинин, Карпец, Кудрявцев 1982: 175-177)[2].
Десять лет спустя Козлов уже уверенно сближал расу с этносом и писал о «расовом самосознании», опирающемся на некий «генетический компонент». На этот раз он открыто поддержал идею Дженсена о том, что показатель интеллектуальных способностей мог сопрягаться с «этнорасовыми комплексами генов». Он даже заявил, что «в качественном отношении народы и крупные этнорасовые группы – не тождественны…», из чего якобы следовало «неравенство этнорасовых общностей» (Козлов 1993: 111-114, 134-135)[3]. При этом он уверял, что «трудности восприятия инорасовых групп» не имеют ничего общего с расизмом (Козлов 1999: 235). Важно отметить, что за этой достаточно экстравагантной для советской науки концепцией не стояло никаких оригинальных эмпирических исследований. В 1980-х гг. Козлов изучал «этнорасовые» проблемы в Великобритании, причем, оказавшись в этой стране, он ограничился чтением трудов английских специалистов и данных местной прессы. Собственных этносоциологических исследований он там не проводил. А так как английские ученые, отвергая расовую теорию, не писали ни о каких «этнорасовых генах» или «расовом самосознании», то тогда и Козлов в своей книге не пользовался такими понятиями (Козлов 1987).
Это не помешало тому, что в недрах советской науки стало вызревать представление об определенном различии рас по своим способностям, о том, что судьбы народов могли определяться их «генетическими особенностями». Иными словами, если, сохраняя концепцию расы, советский антирасизм отрицал биологический детерминизм, то с крушением советской идеологии выяснилось, что перейти от него к биологическому детерминизму было очень несложно. И этот шаг был сделан одним из главных создателей советской теории этноса (Шнирельман 2011. Т. 1).
Движение советской науки к расиализации окружающего социального мира нашло выражение в представлении об этносах как о «коллективных телах». Например, Козлов объявил этническую общность «социальным организмом» (Козлов 1969: 56; 1977: 21)[4]. Это представление в виде «этносоциального организма» стало одной из важнейших основ советской теории этноса, разработанной академиком Бромлеем (Бромлей 1970; 1973: 35-46; 1983а: 34-35, 63-82), хотя тот неоднократно предупреждал против понимания «социального организма» в биологическом плане (Бромлей 1973: 14; 1983а: 33-34)[5].
Хотя Бромлей уподоблял этнос популяции, он подчеркивал, что биологическое начало выступало здесь производным от социальных, культурных и политических факторов. Иными словами, по его мнению, не популяция порождала этнос, а этнос – популяцию (Бромлей 1969: 1971: 25-26; 1973: 114-124; 1983а: 200-211; 1988: 17-18). Примечательно, что сходным образом «расу» понимали и итальянские фашисты, для которых именно политика и «биопсихическое единство» определяли «круг эндогамных браков», что делало нацию «колыбелью расы» (Coogan 1999: 482; Gillette 2002: 151-153). Следовательно, ценность для такого рода идеологии представляло само интегрированное «коллективное тело» независимо от того, как именно оно возникло.
Имея в виду то же субъективное видение реальности, Козлов стал со временем делать все больший упор на «частое внешнее совпадение расы и этноса», что, по его словам, позволяло «использовать расовый показатель в качестве этнического определителя». При этом, подобно Бромлею, он находил основания для такого субъективного видения реальности в обычае эндогамии, якобы придававшей этносу устойчивость, наделяя его «чертами биологической популяции». Впрочем, вслед за Бромлеем, причиной этого он называл географические, социальные, культурно-религиозные и политические факторы. При этом он доказывал, что современные этносы с их выраженным самосознанием стремятся избегать смешанных браков: «Целостность этнического самосознания препятствует проникновению в этнос расово отличающихся типов». Он называл это «естественной этнорасовой сегрегацией». Правда, многочисленные приводимые им этнографические материалы свидетельствовали скорее о нарастающем в современном мире процессе метисации (Козлов 1977: 28-30; Козлов, Чебоксаров 1982)[6]. Несмотря на это, отождествляя этническую общность с «социальным организмом», он приписывал ей такой признак как «воспроизводство в биологическом смысле» (Козлов 1999: 49-50).
Примечательно, что, усматривая в подходе Бромлея к эндогамии как важном признаке этноса «биологизацию сущности этноса», Козлов и сам утверждал, что «эндогамия создает важные основы для существования этносов», и соглашался с Бромлеем в том, что она придает этносу «черты биологической популяции» (Козлов 1999: 52, 231). Между тем, анализируя конкретные этнографические материалы, он демонстрировал более тонкий подход, обращая внимание на социальные факторы, способствовавшие эндогамии, что далеко не всегда определялось именно этничностью. Он отмечал и фактор советской паспортной системы, создававший представление о передаче «национальности» «генетическим путем» (Козлов 1999: 245-246, 255).
Позднее он подтвердил, что с развитием «теории этноса» «этническое» в ней все больше «отодвигалось в сторону “биологического”», однако он винил в этом, прежде всего, специалистов по «марксистско-ленинской теории нации» (Козлов 1999: 16, 52).
Удивительно ли, что, заняв такую позицию, в середине 1990-х гг. Козлов уже защищал расистов и неонацистов, спасая их своими экспертизами от судебных преследований (Дубровский 2006). Ярким примером этого стало дело ленинградца Виктора Безверхого (о нем см.: Шнирельман 2015. Т. 1: 290-291, 411-417). В декабре 1988 г. органы КГБ объявили ему официальное предостережение за деятельность, направленную на разжигание расовой и национальной розни. Он обещал сделать соответствующие выводы, но от обсуждения сути своего «ведизма» уклонился (Лисочкин 1988). В начале 1993 г. он был привлечен к суду за публикацию и продажу сокращенного варианта книги Гитлера «Майн кампф». И снова отделался легким испугом: он был оправдан в связи с тем формальным поводом, что в российских законах отсутствовало понятие «фашизм». Оправдательный приговор дал ему возможность официально зарегистрировать нелегальное «Общество волхвов» (Соломенко 1993). Наконец, в начале 1995 г. суд вновь оправдал Безверхого, на этот раз привлеченного к ответственности за публикацию в журнале «Волхв» «научного обоснования» превосходства белой расы и ненужности «ублюдков». Речь шла о его «фундаментальном» вкладе в развитие ведической идеологии - монографиях «Антропология» и «Философия истории».
На этот раз оправдательный приговор опирался на экспертизу главного научного сотрудника Института этнологии и антропологии РАН доктора исторических наук В. И. Козлова, который «не нашел» в трудах подсудимого ничего предосудительного. Самое поразительное - то, что возмущение Козлова вызвали не шовинистические высказывания Безверхого, а заключение профессионального антрополога А. Г. Козинцева, который прямо и недвусмысленно квалифицировал эти высказывания как расистские и фашистские. Ссылаясь на нерешенность многих вопросов древней истории, Козлов не обнаружил ничего ущербного в как дилетантских, так и тенденциозных «исторических реконструкциях» Безверхого. Однако, надо полагать, профессору Козлову было хорошо известно, что, кроме нерешенных, в древней истории есть и немало решенных вопросов, и именно последние пытался пересмотреть его подопечный с высоты своего не просто дилетантизма, а сознательно искаженного представления, основанного на подходах, не имеющих ничего общего с наукой. Пытаясь всячески выгородить Безверхого, наш адвокат цинично ссылался на «свободу слова» и на ее якобы закономерные «издержки», не заслуживающие, на его взгляд, особого внимания. Попутно следует заметить, что сам Козлов очень остро реагировал на публикации, которые, на его взгляд, хоть как-то задевали чувства русского человека, и активно воевал с «русофобией» (см. Козлов 1995а).
Никакого антисемитизма Козлов у Безверхого не находил, квалифицируя все его выпады против евреев как «антииудаизм» и «антисионизм». Последние же, на его взгляд, должны были восприниматься евреями как вполне заслуженные. И Козлов с гордостью ссылался на свою публикацию, осуждающую иудаизм и сионизм. Он не видел ничего оскорбительного и в использовании термина «жид», которым пестрили все произведения Безверхого. А в высказывании Безверхого о том, что «жиды» - это «человеческий шлак», профессор Козлов обнаружил лишь досадную «неточность». Разумеется, сам он выразился бы изящнее, но это вряд ли бы изменило саму идею, ибо, по глубокому убеждению Козлова, евреев следовало наказать за то, что они якобы «возвышают себя над гоями». При этом профессор как бы не замечал, что, во-первых, в современном мире подавляющее большинство евреев безрелигиозны, а во-вторых, базисные формулы иудаизма складывались в совершенно другую эпоху, и в настоящее время некоторые из них правоверными иудеями полностью игнорируются, а в другие вкладывается совершенно иной смысл. Кроме того, профессор лукаво замалчивал тот факт, что представляемая им этнологическая наука была развита во многом именно евреями, сделавшими ее одной из наиболее гуманных среди всего комплекса наук во всем мире. Столь же естественно он избегал упоминать о том, что и в христианстве нетрудно найти формулы, которые, мягко говоря, плохо вписываются в современные представления о человеческих взаимоотношениях. Например, Ветхий Завет, к которому апеллируют многие антисемиты, остается священной книгой христиан. Прекрасный и исчерпывающий ответ таким «критикам иудаизма» дал Б. Кушнер (1994).
Что же касается расизма в писаниях Безверхого, то Козлов отказывался его признавать, ибо... «настоящие современные расисты работают более тонко». Иными словами, он как бы упрекал Безверхого за безграмотное, топорное использование расистских методов. Ну что ж, у благодарного шестидесятитрехлетнего подопечного еще имелось время исправиться, в особенности, если бы профессор Козлов лично взялся за его просвещение. Ведь они сходились в главном - в том, что этнорасовые смешения, безусловно, вредны. И в этом они оба полностью соглашались с Гитлером и Розенбергом. Поэтому-то Козлов и относился так бережно к мыслям своего подопечного. Он, в частности, не видел никакого расизма в таких высказываниях Безверхого как «лишь белые люди способны порождать различные народы», «... практика показала... абсолютную ненужность... черно-белых ублюдков (жидов, цыган, мулатов и квартеронов)», и т. д. И здесь Козлов усматривал лишь досадные неточности! Ссылка Безверхого на то, что в нацистской Германии «умели безошибочно отличать жидов», также никаких эмоций у Козлова не вызывала, кроме некоторого любопытства по поводу того, о каких соматических чертах шла речь. Чему служила эта нацистская практика, Козлова, похоже, мало волновало, как и то, какой именно опыт Безверхий призывал перенимать у нацистов, держа в своем Совете волхвов специальных экспертов по евгенике и охране генофонда. И уж верхом цинизма представляется ответ Козлова на вопрос, содержатся ли в писаниях Безверхого высказывания, направленные на унижение национальной чести и достоинства. Профессор на это отвечал буквально следующее: «в тексте журнала... есть негативное высказывание о цыганах, но мы не знаем точно, в чем состоит их 'национальная честь и достоинство'».
В итоге Козлов заключал, что «обвинять Безверхого в “антисемитизме” на основании его негативного отношения к “жидам” (иудеям) нет достаточных оснований». Позволительно спросить, в чем же еще выражается антисемитизм как не в «негативном отношении» ко всем евреям скопом? Пикантно здесь то, что речь идет об авторе, в свое время даже написавшем статью об антисемитизме для Большой советской энциклопедии (Козлов 1970) и считавшем для себя возможным разъяснять «массам» смысл таких терминов как «антисемитизм» и «сионизм» (Козлов 1995б)! Знаменателен и тот факт, что в Институте, где работал наш профессор, давно существует отдел физической антропологии, сотрудники которого в течение многих лет занимались борьбой против расистской идеологии, и сам Козлов в свое время написал книгу о расизме в Великобритании (Козлов 1987). Остается только удивляться, что «борьба против расизма», ведущаяся в свое время в СССР, так и не выработала иммунитета против него даже у активных ее участников. Очевидно, это - явление того же порядка, что и культивировавшаяся десятилетиями «дружба народов», которая не смогла предотвратить кровавых столкновений на этнической почве.
Как бы то ни было, судя по книге Козлова «Трагедия великого народа» (это название не случайно перекликается с названием книги известного американского расиста Madison Grant “The Passing of the Great Race”), он не просто симпатизировал, но и во многом разделял антисемитские взгляды Безверхого и иже с ним: он послушно повторял все те же аргументы о человеконенавистническом характере иудаизма, который якобы воспитывает в евреях стремление к мировому господству (Козлов 1995а: 76, 84, 137-138), об активном участии именно евреев в истреблении российских граждан и разрушении государства в целом (Козлов 1995а: 162, 232), о принципиальной «вредоносности» евреев, которые будто бы сами провоцируют антисемитизм (Козлов 1995а: 240-241). При этом он, естественно, за исключением мельком брошенной фразы (Козлов 1995а: 170), ни словом не упоминал о Холокосте, вслед за советской пропагандой 1940-х гг. кощунственно умалчивал об активном участии евреев в Великой Отечественной войне и истинном числе евреев - Героев Советского Союза (Козлов 1995а: 171), наконец, грубо передергивал факты, отрицая связь кампании борьбы с космополитизмом и «дела врачей» с антисемитизмом (Козлов 1995а: 173-177). Автор, конечно же, лукавил, ибо в другой работе, вышедшей одновременно, он эту связь признавал (Козлов 1995б: 12). Примечательно, что у Д. Т. Шепилова, руководившего в 1949 г. Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), не было никакого сомнения в связи кампании борьбы против космополитов с открытым антисемитизмом (Шепилов 1998: 14). Козлов доходил до того, что приравнивал иудаизм к национал-социализму (Козлов 1995а: 138, 167), как бы не замечая тех 6 млн. убитых, которые стали жертвами целенаправленного геноцида со стороны нацистов. Поразительно, что автор энциклопедической справки об антисемитизме не смог найти ни одной публикации конца 1940-х - начала 1950-х гг., «которую можно было бы назвать явно антисемитской» (Козлов 1995а: 176).
Эта рассчитанная на простака сознательная близорукость одного из ведущих российских ученых заставляет всерьез задуматься о состоянии российской науки. Разумеется, единичный пример не может считаться показательным. Но следует ли дожидаться массового движения в этом направлении? Тем более, что у того же Козлова и у ряда других не столь активных, но столь же настроенных на ксенофобию наставников подрастали ученики. Во второй половине 1990-х гг. все это не могло не вызвать большой тревоги. Не вступала ли российская наука на тот гибельный путь, который уже проделали германские ученые в конце 1920-х - начале 1930-х гг.? Вовсе не случайной была та озабоченность, которую продемонстрировал другой крупный российский ученый, специалист-антрополог А. Козинцев, отметивший, что рассмотренная выше тенденция означала «катастрофу» для российской науки (Соломенко 1995; Путренко 1995; Соснов 1995; Гаврилина 1995). Действительно, похоже, что лишь российские ученые, за небольшим исключением, оставались в счастливом неведении относительно откровенно нацистской деятельности Безверхого, которая, впрочем, как и далеко не случайное заступничество Козлова, в зарубежной прессе давно уже никаких заблуждений не вызывает (Hakovy kriz 1993; Rich 1995; An open letter 1995).
Между тем, позиция, занятая Козловым в деле Безверхого, была далеко не случайной. В том же году Козлов выпустил свою антисемитскую книгу (Козлов 1995а), причем вначале без указания издательства. Но позднее она была дважды (в 1996 и 2012 гг.) переиздана издательством «Русская правда», специализировавшемся на антисемитской литературе. Основатель этого издательства А. М. Аратов попал в 2006 г. под суд по статье о возбуждении национальной розни и в 2007 г. был осужден на три года лишения свободы условно.
В своей книге Козлов воспроизвел традиционную праворадикальную позицию, обвиняя Талмуд в «человеконенавистничестве» и воспитании у евреев стремления к мировому господству. Эти аргументы восходят к известной книге И. Айзенменгера, вышедшей во Франкфурте-на-Майне в 1700 г. Ее автор обладал большой эрудицией и знал древние языки. При этом он проявил завидное искусство тенденциозно использовать и интерпретировать источники. Он представлял иудаизм глупостью, обвинял евреев в вероломстве и воровстве и призывал ограничить их права. Основываясь исключительно на иудейской литературе, он игнорировал тот факт, что, сохраняя к ней уважение, евреи со временем модернизировали свои взгляды и обычаи и время от времени пересматривали интерпретации старых текстов. Они полагались на новые правовые нормы, приспособленные к изменившимся условиям. Между тем, Айзенменгер разделял мнение о евреях, доминирующее во враждебном им христианском окружении, и руководствовался им в своих разысканиях. В своих интерпретациях он искажал смысл еврейских обычаев, превратно толковал представления евреев о других народах и обвинял их в преступных наклонностях. Он доказывал, что аморальное поведение евреев проистекает из Талмуда и раввинистической литературы (Katz 1980: 13-22).
Все эти разработки Айзенменгера были с благодарностью восприняты последующими поколениями антисемитов. Наиболее показательной была книга профессора теологического факультета Мюнстерской академии Августа Ролинга, вышедшая в 1871 г. Этот автор шел вслед за Айзенменгером, а его книга выдержала несколько изданий и стала одной из самых яростных антисемитских публикаций того времени. Ревностный католик Ролинг хотел заставить евреев обратиться в христианство. Поэтому он не просто отбирал цитаты из еврейских источников, но неверно их интерпретировал, искажая их смысл (Katz 1980: 219-220). Эта книга отвечала росту антисемитских настроений в объединенной Германии во второй половине 1870-х и в 1880-е гг. Тогда ее активно использовали политики-антисемиты, причем не только в Германии, но и в других странах, например, во Франции и Румынии (Katz 1980: 255-267, 286, 304-305; Blaschke 1997: 49-50, 140-142, 154). Это вызвало возмущение в еврейской среде, и некоторые раввины обвинили Ролинга в искажении еврейской традиции. Он попытался отстоять свое доброе имя в суде, но проиграл дело. От этого удара он уже не оправился и умер в 1931 г. в полной безвестности (Pulzer 1988: 157).
Между тем, такого рода литература продолжала расходиться по миру. Она была известна и в России, и в свое время с резкой критикой в ее адрес выступил Владимир Соловьев (Соловьев 1901-1907). Но наиболее полный разбор рассмотренных выше аргументов принадлежал перу Н. Переферковича (1910). Иными словами, нападки на Талмуд и их подоплека были детально разобраны и блестяще опровергнуты более ста лет назад. Между тем, как мы видели, и до сих пор находятся любители пользоваться гнилыми объедками, причем среди них иной раз, на удивление, обнаруживаются и известные ученые.
Литература
Баграмов Э. А. 1982. Национальный вопрос в борьбе идей. М.: Политиздат.
Бромлей Ю. В. 1970. Этнос и этносоциальный организм // Вестник АН СССР, № 8. С. 48-54.
Бромлей Ю. В. 1969. Этнос и эндогамия // Советская этнография, 1969, № 6. С. 84-91.
Бромлей Ю. В. 1971. К характеристике понятия «этнос» // Расы и народы. Т. 1. С. 9-33.
Бромлей Ю. В. 1973. Этнос и этнография. М.: Наука.
Бромлей Ю. В. 1983а. Очерки теории этноса. М.: Наука.
Бромлей Ю. В. 1983б. К вопросу о влиянии особенностей культурной среды на психику // Советская этнография, № 3. С. 73-74.
Бромлей Ю. В. 1988. Человек в этнической (национальной) системе // Вопросы философии, № 7. С. 16-28.
Гаврилина С. 1995. Как оправдали Виктора Безверхого // Смена, 27 января.
Дашдамиров А. Ф. 1983. К методологии исследования национально-психологических проблем // Советская этнография, № 2. С. 62-74.
Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. 1982. Генетика, поведение, ответственность: о природе антиобщественных поступков и путях их предупреждения. М.: Политиздат.
Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. 1989. Генетика, поведение, ответственность: о природе антиобщественных поступков и путях их предупреждения. М.: Политиздат.
Дубровский Д. 2006. «Что с научной точки зрения понимается…» // Верховский А. (ред.). Русский национализм: идеология и настроение. М.: Центр «Сова». С. 122-138.
Клинеберг О. 1971. Расы и психологические типы // Курьер ЮНЕСКО, ноябрь 1971. С. 5-13, 32.
Козлов В. И. 1967. О понятии этнической общности // Советская этнография, № 2. С. 109-111.
Козлов В. И. 1969. Динамика численности народов. М.: Наука.
Козлов В. И. 1970. Антисемитизм // Большая советская энциклопедия, 3-е изд. Т.2, с.80-81. М.: Советская энциклопедия.
Козлов В. И. 1977. Этническая демография. М.: Статистика.
Козлов В. И. 1979. О классификации этнических общностей // Бромлей Ю. В. (ред.). Исследования по общей этнографии. М.: Наука. С. 5-23.
Козлов В. И. 1983. О некоторых методологических проблемах изучения этнической психологии // Советская этнография, № 2. С. 74-79.
Козлов В. И. 1987. Иммигранты и этнорасовые проблемы в Британии. М.: Наука.
Козлов В. И. 1993. Этнорасовые предубеждения и этнологическая наука // Расы и народы, Т. 23.
Козлов В. И. 1995а. Русский вопрос: история трагедии великого народа. М.: б.и.
Козлов В. И. 1995б. «Антисемитизм», «Сионизм» // В. И. Козлов (ред.). Этнические и этно-социальные категории, с. 11-12, 118-119. М.: Институт этнологии и антропологии.
Козлов В. И. 1999. Этнос. Нация. Национализм. М.: Старый сад.
Козлов В. И., Чебоксаров Н. Н. 1982. Расы и этносы // Бромлей Ю. В. (ред.). Расы и общество. М.: Наука. С. 92-119.
Кушнер Б. 1994. Кошмары православного талмудиста // Нева, № 9: 252-257.
Лисочкин И. 1988. Неисповедимы пути «ведизма» // Ленинградская Правда, 22 декабря.
Лолер Дж. 1982. Коэффициент интеллекта, наследственность и расизм. М.: Прогресс.
Переферкович Н. 1910. Еврейские законы об иноверцах в антисемитском освещении. Разбор «Еврейского Зерцала», переведенного А. Шмаковым. СПб., 1910. (по поводу А. Шмаков. Еврейские речи. М., 1897).
Путренко Т. 1995. В Москве - антифашистский конгресс, а в Питере суд оправдывает «дедушку русского фашизма» // Литературная Газета, 25 января, с.2.
Русалов В. М. 1979. Биологические основы индивидуально-психических различий. М.: Наука.
Соловьев В. 1901-1907. Талмуд и новейшая полемическая литература о нем в Австрии и Германии (1886) // Вл. Соловьев. Собр. соч. в 9 т. СПб.: Общественная польза. Т. 6. С. 1-29.
Соломенко Е. 1993. Адольф Гитлер в Санкт-Петербурге // Известия, 10 июня.
Соломенко Е. 1995. Русские фашисты и их адвокаты // Известия, 20 января.
Соснов А. 1995. Иди с миром, почитатель Гитлера // Московские новости, 22-29 января.
Шепилов Д. Т. 1998. Воспоминания // Вопросы истории, № 6: 3-45.
Шнирельман В. А. 2011. «Порог толерантности»: Идеология и практика нового расизма. М.: НЛО. Т. 1-2.
Шнирельман В. А. 2015. Арийский миф в современном мире. М.: НЛО. Т. 1-2.
Шнирельман В.А. 2022. Научный расизм – советский и постсоветский // Шнирельман В. А. (ред.). Современный расизм: идеология и практика. Сборник научных статей. М.: Издательско‐торговая корпорация «Дашков и К°». С. 11-105.
An open letter 1995. An open letter from Russian anthropologists to their colleagues abroad // EASA Newsletter 16, November 1995: 3-5.
Alland A. 2002. Race in mind: race, IQ, and other racisms. New York: Palgrave Macmillan.
Blaschke O. 1997. Katholischer Antisemitismus im Deutschen Kaiserreich. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht.
Cohen M. N. 1998. Culture of intolerance. Chauvinism, class, and racism in the United States. New Haven: Yale University Press.
Coogan K. 1999. Dreamer of the day: Francis Parker Yockey and the postwar fascist international. Brooklyn, N. Y.: Autonomedia.
Coon C. S. 1950. Human races in relation to environment and culture with special reference to the influence of culture upon genetic changes in human populations // Warren K. B. (ed.). Origin and evolution of man. Cold Spring Harbor Symposia on Quantitative Biology. Vol. XV. P. 247-258
Fysh P., Wolfreys J. 2002. The politics of racism in France. Basingstoke: Palgrave.
Gillette A. 2002. Racial theories in Fascist Italy. London: Routledge.
Hakovy kriz 1993. Hakovy kriz a kladivo // 100+1 zahranicni zajimavost, no. 24: 13.
Howard M. C., Dunaif-Hattis J. 1997. Anthropology. Understanding human adaptation. New York: HarperCollins Publishers Inc.
Katz J. 1980. From prejudice to destruction: anti-Semitism, 1700-1933. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1980.
Kottack C. Ph. 1987. Anthropology. The exploration of human diversity. New York: Random House.
Kühl S. 1994. The Nazi connection: eugenics, American racism and German National Socialism. New York: Oxford Univ. Press.
Lewontin R. C., Rose S., Kamin L. J. 1984. Not in our genes. Biology, ideology and human nature. New York: Pantheon Books.
Nelson H., Jurmain R. 1991. Introduction to physical anthropology. St. Paul: West Publishing Company.
Nisbett R. E. 1998. Race, genetics, and IQ // Jencks Ch., Phillips M. (eds.). The Black-White test scope gap. Washington, D.C.: Brooking Institution Press. P. 86-102.
Pulzer P. 1988. The rise of political anti-Semitism in Germany and Austria. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.
Rich V. 1995. Anthropology Institute accused of racism // Science, vol. 269, no. 5220: 27.
Sunic T. 1990. Against democracy and equality: the European New Right. New York: Peter Lang.
* Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РНФ No 23-28-00796 «Каталог текстов и сюжетов о Холокосте (на материалах экспедиций, соцмедиа и СМИ)», https://rscf.ru/project/23–28–00796/.
[1] Казус Дженсена нередко приводится в американской учебной литературе как пример тенденциозной интерпретации фактов. См., напр.: (Kottack 1987: 473; Nelson, Jurmain 1991: 201; Howard, Dunaif-Hattis 1997: 196-197).
[2] Но любопытно, что во втором издании своей книги ее авторы сняли упрек Дженсена в расизме (Дубинин, Карпец, Кудрявцев 1989: 200).
[3] Примечательно, как это перекликается со словами Ле Пэна, который в августе 1996 г. открыто объявил о своей вере в расовое неравенство (Fysh, Wolfreys 2002: 139).
[4] Так это объяснял и сам Козлов (Козлов 1999: 49).
[5] См. также: (Козлов 1977: 21).
[6] Обсуждая роль социального и культурного факторов в организации брачных кругов и «этнорасовой сегрегации», Козлов, по сути, повторял аргументы, которые еще в 1950 г. выдвигал американский антрополог Карлтон Кун (Coon 1950).
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.