Александр Шубин: ЦИКЛ ЛЕНИНА.
«Когда в конце 80-х мы перешли к открытой агитации за самоуправленческий, немарксистский социализм, Ленин был честно отброшен из нашего пантеона».
Аннотация: Круглая годовщина со дня кончины В.И. Ленина дает повод поговорить об этой крупной исторической фигуре в 100-летней исторической ретроспективе. Известный историк и левый политический мыслитель Александр Шубин представляет свой личный взгляд на место Ленина в отечественной и мировой истории новейшего времени, дает оценку основных тенденций посвященной ему историографии, рассуждает о нереализованных альтернативах исторического развития России и о степени востребованности наследия Ленина как в наши дни, так и будущими поколениями. Он приходит к выводу о том, что идеалы постиндустриального общества осуществятся не большевистским путем.
Ключевые слова: В.И. Ленин, Карл Маркс, марксизм, русская революционная традиция, Великая русская революция 1917 – 1922 гг., Великая Французская революция 1789 – 1794 гг., советский социальный проект, постиндустриальное общество.
Сведения об авторе: Шубин Александр Владленович — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН (Москва), профессор РГГУ и ГАУГН. Email: historian905@gmail.com
Alexander Shubin: LENIN CYCLE. “When we moved into open agitation for self-governing, non-Marxist socialism in the late 1980s, Lenin was honestly cast out of our pantheon.
Summary. Round anniversary of the death of Vladimir Lenin gives us a reason to talk about this major historical figure in a 100-year historical retrospective. The historian and left-wing political thinker Alexander Shubin presents his personal view of Lenin’s place in Russian and world history of modern times, assesses the main trends in the historiography concerning him, discusses the unrealized alternatives of the historical development of Russia and the degree of demand for Lenin’s legacy both in our days and by forthcoming generations. He comes to the conclusion that the ideals of a post-industrial society will not be realized through the Bolshevik way.
Key words: Vladimir Lenin, Karl Marx, Marxism, Russian revolutionary tradition, Great Russian Revolution of 1917-1922, Great French Revolution of 1789-1794, Soviet social project, post-industrial society.
Corresponding author: Shubin Aleksandr Vladlenovitch., PhD (doctor istoricheskih nauk), professor, chief researcher of the Institute of General history, RAS (Moscow), the professor of the Russian State University of Humanities and of the State Academic University of Humanities. Email: historian905@gmail.com
Беседовал Дмитрий Пальчиков, главный научный сотрудник Музея В.И. Ленина в Горках.
Д.П.:
2024 год – год столетия со дня смерти В.И. Ленина. Причем юбилей приходится на первый месяц года. Очевидно, что масштабных мероприятий на государственном уровне в стране проводиться не будет. Возможно, будут проведены какие-то круглые столы и конференции, а люди левых взглядов так или иначе попытаются актуализировать Ленина в общественном сознании. В связи с этим хотелось бы начать беседу с Ваших личных представлений об образе Ильича. Во время публичных выступлений Вы не раз называли себя «советским человеком», а также были активным участником политических и социальных движений во время перестройки. Какой образ «дедушки Ленина», мифологизированный, канонический, остался у Вас в памяти с советских времен? Возможно, это какой-то плакат, детский рассказ, поездка в музей или анекдот?
А.Ш.:
Столетие кончины Ленина завершает юбилейную декаду в истории нашей историографии и общественного мнения. Она началась со столетия начала Первой мировой войны, ее пиком было столетие начала Великой российской революции. 150-летие со дня рождения Ленина тоже планировалось широко отмечать, готовилось множество научно-общественных мероприятий, но их сорвала пандемия. Так что январь 2024 г. обещает быть продуктивным в плане дискуссий на научных и общественных площадках. Государство вряд ли останется совсем в стороне, во всяком случае соответствующие СМИ не смогут не дать юбилейных репортажей. Возможно, государственные структуры поприветствуют научные, в том числе международные мероприятия. Не будем забывать, что сейчас мы переживаем период дружественных российско-китайских отношений, а в КНР столетие со дня смерти Ленина будет как-то отмечаться на государственном уровне. Возможно, юбилей Ленина будет использован также для «разогрева» еще не исторического, но важного для власти политического юбилея – десятилетия событий 2014 г.
Мое знакомство с Лениным всегда было серьезным, не как с дедушкой. Во времена моего детства для подавляющего большинства советских людей Ленин был эталоном истины и политической мудрости. Ее нужно было постигать, а не анализировать критически. В школьные годы я неплохо постиг ленинские идеи – мы тщательно конспектировали его работы, и это было полезно для дальнейшего уже научного анализа ленинизма. Классе в 9-10-м учитель задавала нам вопрос: кто Ваши любимые исторические деятели или литературные персонажи. Я ответил: «Ленин и Хуарес». Сразу несколько человек спросили: «А кто такой Хуарес?» По поводу Ленина вопросов не было, Шубин уже тогда считался мальчиком политизированным, а в политике нет авторитета выше Ленина.
Отношение к Ленину стало меняться, когда в 1985 г. я вернулся из армии в довольно оппозиционном настроении. Критическая информация о советской жизни, которую я получил через опыт милитаризма, нуждался в теоретическом осмыслении, который я искал в Ленине, но полностью уже не находил. Тут я соприкоснулся с марксистским кружком, в котором состоял Андрей Исаев (ныне депутат государственной думы), и в ходе интенсивных дискуссий, удачно наложившихся на углубленное изучение в институте народнической идеологии, мы в 1986 г. преодолели в себе марксизм. Забавно, что Ленина мы отвергли на несколько месяцев позднее, потому что сначала находили в его учении некоторые черты, роднившие Ленина с народничеством. «Государство и революцию» Ленина мы использовали на занятиях в 1986-1989 гг. для пропаганды антибюрократических идей самоуправления. Но когда затем мы перешли уже к открытой агитации за самоуправленческий, немарксистский социализм, Ленин был честно отброшен из нашего пантеона. Последнее, в чем я воспользовался именем Ленина, уже понимая, что это для прикрытия – первая публикация в официальном научном сборнике статьи «Ленинский принцип делегирования», где я излагал нашу концепцию политических преобразований, абстрактно ссылаясь на «Государство и революцию». Это был последний год в отечественной истории ХХ века, когда такое прикрытие для научной публикации студента еще было необходимо. В самиздате мы уже второй год печатали то, что думаем, прямым текстом, в том числе о борьбе Махно с ленинцами (официальный журнал «Знание – сила» взять такую статью не решился). В 1987-1990 гг. я освоил большие объемы антикоммунистической литературы со всем компроматом на Ленина, который только есть. Это соответствовало нашему радикально-критическому отношению к коммунистическому режиму, его истории и наследию. Все, что скрывалось от советских людей десятилетиями, теперь должно было выйти на свет. Это было неизбежно и необходимо, потому что правда должна включать в себя всю полноту данных. В дальнейшем я связал свою судьбу с наукой, и понимание Ленина стало более взвешенным. Эмоционально я «отпустил» Ленина, а он – меня. Теперь мне интересно не то, был ли Ленин «хорошим» или «плохим», а как там было дело. Сегодня мне часто приходится защищать Ленина от необоснованных нападок, равно как и защищать правду о Ленине от апологии.
Д.П.:
Вы много писали о Ленине в своих монографиях. Как Вы оцениваете современную историографию по личности Вождя? Какие моменты из жизни Ильича Вас как исследователя больше всего интересуют? Остались ли белые пятна в биографии, которые способна восполнить историческая наука? Доступны ли историкам уже все источники по Ленину или есть вероятность находки новых документов?
А.Ш.:
Современная историография жизни и деятельности Ленина очень обширна. Отдельные аспекты его деятельности рассматриваются в работах по истории социал-демократии, революции, Коминтерна и международных отношений начала века. В одних работах он упоминается как некая всем понятная данность, но добавляются новые нюансы о ситуации, другие посвящены Ленину специально. Их, конечно, меньше.
Серьезные историки понимают ответственность и трудность задачи написания полной научной биографии Ленина. Работа ведется фрагментарно, постепенно. Целые книги посвящаются отдельным этапам жизни Ленина и историческим периодам, где его роль была велика, прежде всего – 1917 году.
Сегодня крупнейшим дружелюбным биографом Ленина является В.Т. Логинов, автор детальной ранней биографии Ленина «Владимир Ленин. Выбор пути. Биография». В скрупулезном исследовании Логинова даже противникам Ленина трудно к чему-то придраться (я смог сделать это в паре случаев). Практически исследование Логинова поглощает то, что было написано об этом раньше, разбирает и дает вполне взвешенную картину. К сожалению, повествование заканчивается на 1900 годе, можно сказать, на самом интересном месте.
Очень детально еще с советских времен изучены подготовка и ход II съезда РСДРП, который привел к образованию большевизма. Крупнейшим исследованием периода 1908-1912 гг. остается книга советского автора Р. Кагановой «Ленин во Франции». Советская наука здесь сделала много, но все же ее апологетический угол зрения оставил в тени многое, что важно для понимания ситуации. И тут помогает литература уже не о Ленине, а о его оппонентах.
Другая монография Логинова «Неизвестный Ленин» посвящена ключевому для политической биографии вождя 1917 году. Здесь симпатии автора уже более заметно приобретают идеологический оттенок. Действия Ленина в 1917 году уязвимы для критики, которую Логинов часто не опровергает, а игнорирует. Однако и это исследование изобилует выявлением интересных деталей, которые важны для читателя независимо от его идеологической ориентации. Третья часть трилогии «Сим победиши» посвящена периоду 1921-1924 гг. и несет на себе заметный отпечаток шестидесятнической идеологии, в которой мудрый Ленин создает новую концепцию социализма, противостоящую как военному коммунизму, так и последующему сталинизму. Во-всяком случае, здесь Логинов собрал все аргументы в пользу Ленина, нередко игнорируя аргументы против. Важным достижением этой книги является документальное опровержение домыслов о подделке последних писем и статей Ленина, детальное, хроникальное описание последних двух лет жизни Ленина. К сожалению, самое интересное – Ленин у власти в 1917-1920 гг. – осталось за пределами этих трех книг Логинова (есть лишь некоторые упоминания эпизодов до 1921 г.).
Специфический опыт «биографии» Ленина предпринял Л. Данилкин, выпустивший сначала под названием «Пантократор солнечный пылинок», а затем в ЖЗЛ под названием «Ленин» постмодернистское сочинение, основной задачей которого является, по-видимому, употребление как можно большего количества малоупотребляемых слов от «ферментации» до «мизерикорда». Попутно он рассказал о своих путешествиях по ленинским местам Европы.
Мне также довелось внести свой вклад в изучение идей и практики Ленина в более широком контексте. Развитие взглядов Ленина в начале ХХ века рассмотрено в моей книге «Социализм. “Золотой век” теории». Ленин является одним из основных действующих лиц моих книг о Великой Российской революции и гражданской войне («Великая российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года»; «Старт Страны Советов. Революция. Октябрь 1917 – март 1918»; «1918 год. Революция, кровью омытая»; «Мировая революционная волна (1918-1923)»). Мне хотелось бы более подробно изучить и осмыслить обстоятельства жизни Ленина до революции, технологию политики «военного коммунизма» в разгар гражданской войны.
Конечно, при таком внимании к фигуре Ленина трудно найти какое-то белое пятно. Если появятся новые источники, то скорее всего мало меняющие в наших представлениях о его жизни и деятельности. Благодаря роли Ленина в советской истории и культуре, все, что относится к нему, публиковалось на протяжении десятилетий. Было издано 55-томное «полное» собрание сочинений Ленина, включающее даже небольшие записочки. Также было издано 40 ленинских сборников с документами, которые не успели войти в собрание сочинений. В 1999 г. к этому добавился один том документов, не публиковавшихся ранее в связи с их неудобством для канонического образа - «В.И. Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922». После этого трудно рассчитывать на появление еще каких-то важных документов, написанных рукой Ленина. Зато при таком обилии документальных публикаций открываются широкие возможности для интерпретаций.
Д.П.:
Вы часто утверждаете, что история знает сослагательное направление, а мысленные эксперименты, показывающие исторические развилки, очень полезны. Возможна ли была такая развилка, где не произошло бы Октября? Какое бы место тогда занял Ленин в политической жизни страны? Можно ли его представить членом Учредительного собрания или одним из министров в широком коалиционном левом правительстве?
А.Ш.:
Ленин вообще такая фигура, которая полезна для упражнений по философии истории. От исторических закономерностей не зависит прочность льда, который мог не выдержать при бегстве Ленина из Российской империи в декабре 1907 г., и Ленин мог утонуть. И он не стал бы фактором в революции 1917 г., о нем знали бы лишь специалисты по истории российской социал-демократии. Каким образом развивались бы события? Искать ответ на этот вопрос можно, но без журналистской залихватскости, когда рисуются сенсационные упрощенные схемы то к процветанию России уже в 1920 г., если бы не Ленин, то к ее полному необратимому распаду, если бы проиграли большевики. Что касается депутатства в Учредительном собрании – это не альтернативная история – Ленин был его депутатом.
Исторические закономерности создают ниши, которые заполняются людьми с их разными личностными свойствами. «Свято место пусто не бывает», но Ленин действительно уникален своей волей к победе и способностью при этом к маневрированию. Он стоит в ряду наиболее эффективных политиков в истории, когда речь идет о завоевании и удержании власти. Но и он мог потерпеть поражение, если бы его противники были в некоторых случаях более последовательны, а в других – более гибки. Июльское поражение большевизма в 1917 г. могло привести к более тяжелым последствиям для большевизма, противники Ленина в партии могли оказаться немного более убедительны в своей аргументации, а Ленин мог не получить поддержки Троцкого, если бы он летом не присоединился к партии большевиков. Октябрьский переворот не состоялся бы, возникло бы социалистическое коалиционное правительство. Но ему бы пришлось решать те же проблемы, что и большевикам. Моя гипотеза заключается в том, что сначала получалось бы лучше, чем у большевиков. Но проблемы были чудовищно сложными: кризис снабжения, мировая война и угроза гражданской войны. Снабжение и вообще хозяйство было бы сподручней налаживать с опорой на специалистов, а не их саботажа, который спровоцировал Октябрьский переворот. А вот получилось бы у Чернова с Каменевым справиться с Корниловым и Деникиным – большой вопрос. Например, у коалиционного левого Народного фронта в Испании не получилось победить в гражданской войне. Впрочем, социалистическая коалиция в ходе гражданской войны могла бы выдвинуть вперед более решительных деятелей своих партий, возможно снова ими оказались бы Ленин и Троцкий, но на этот раз в союзе с эсерами вроде Вольского и Спиридоновой и меньшевиками левого крыла. Понятно, что в случае победы такого правительства в гражданской войне затем между партнерами развернулась бы борьба. Но тогда ветер истории дул бы в спину уже не Ленину, а его более умеренным бывшим партнерам, и Ленин попал бы в историческую нишу Троцкого, возможно вместе со Львом Давидовичем.
Аналогичные вопросы возникают и при оценке перспектив индустриальной модернизации при победе социалистической коалиции, либо президента Керенского, либо кадетов и белых. Тут уже обсуждается альтернатива Ленина, прожившего дольше. В 90-е годы я посмеялся над уверенностью некоторых антисталинских левых, что все проблемы СССР были бы решены, проживи Ленин дольше – опубликовал «документальный» очерк «Ленин жив», где «цитировались» ленинские тексты второй половины 20-х – 30-х гг. и реакция на них других политических деятелей в альтернативных обстоятельствах, которые тоже достаточно сложны и трагичны. В каждой шутке есть доля шутки. Были читатели, которые далеко не сразу поняли, что я имитирую стиль деятелей 20-х гг., а не цитирую подлинные тексты. Но главный вывод – альтернативная история требует тщательного изучения реальных обстоятельств, а не прорисовывания прямых линий к заранее известному результату. Объективная оценка альтернатив делает историю гораздо более поучительной, так как исторические сюжеты могут повторяться в новых условиях.
Д.П.:
В 2024 году будет годовщина смерти еще одного видного революционера - 230 лет со дня казни Робеспьера. Социалисты, в том числе и большевики, вдохновлялись опытом Великой Французской революции при формировании революционной теории и практики. Есть ли какие-то общие закономерности или значимые сходства между Великой Российской и Великой Французской революциями?
А.Ш.:
Очевидно есть, и для российских революционеров они были очень значимы – вплоть до использования французской терминологии. Я недавно перечитывал речи на процессе эсеров 1922 г. – там все время упоминаются якобинцы и жирондисты. Эти параллели естественны: если есть два явления, которые мы признаем революциями, то у них должны быть и общие качественные характеристики. А дальше встает вопрос глубины революционного цикла – сколько стадий он проходит по пути подъема (или углубления, что то же самое в этом контексте) до разворота к контрреволюции, стабилизации. Французская революция 1848-1852 гг. и российская 1905-1907 гг. помельче, Французская революция, начавшаяся в 1789 г. и российская, начавшаяся в 1917 г. – глубже, больше этапов, обостряющих ситуацию все сильнее. Больше и их значение, влияние на мир, почему мы их и называем великими. Большевики, конечно, пошли дальше якобинцев, сами осуществили термидор, да и эпоха была другая, более поздняя на пути индустриального перехода. Большевики лучше понимали, что им делать после победы – концентрировать ресурсы для строительства промышленного комплекса. Сложнее было с пониманием более далеких задач создания социалистического и коммунистического общества, эти перспективы спутались с задачами модернизации по сверхцентрализованному и бюрократическому пути. Тут Ленин и его товарищи во многом были в плену иллюзий, но ведь якобинцы вообще не были в курсе этой проблематики. А в конце жизни Ленин по- бланкистски рассуждал, что их власть лучше справится с задачами просвещения и осуществления кооперативных проектов, чем капиталисты и другие социалисты. Меньшевики и эсеры с Лениным в этом, конечно, не соглашались, но все же с просвещением в понимании XVIII века – распространение грамотности и упрощенной рациональной культуры – коммунисты справились неплохо, быстрее французских республиканцев. Хотя нужно признать, что и до прихода большевиков к власти перспективы ускорения просвещения в России были хороши. Эсеры на упоминавшемся процессе ставили проблему: стоило ли вести такую разрушительную борьбу и устанавливать такой мощный репрессивный режим ради осуществления обычных «буржуазных» задач. Такой вопрос можно было задать и якобинцам, но ведь разрушительность борьбы зависит не только от революционеров.
Д.П.:
В своих работах Вы часто упоминаете (в связи с апрельскими тезисами) высказывание меньшевиков-ортодоксов о Ленине как деятеле, занявшем пустующий 40 лет трон Бакунина. Ильич часто «громил» анархистов за теоретическую несостоятельность, однако в его теории (и в какой-то степени на практике) встречаются синдикалистские, самоуправленческие тенденции. Кстати, в новом году нас ожидает еще одна круглая годовщина - 90 лет со дня смерти практика анархизма Махно. Как Вы считаете, Ленин испытывал влияние немарксистских социалистов или сам развил марксизм до уровня, приближающего его к идеалам анархистов и Парижской Коммуны?
А.Ш.:
Упоминая апрельские упреки Ленину в анархизме, я каждый раз с ними не соглашаюсь. Апрельские тезисы – это радикальный документ, но он направлен не в анархистском направлении. Цели у Ленина и меньшевиков были близки, большевизм отличался предлагаемой скоростью движения к цели. Ленин ставил на Советы, но в них сначала большинство имели меньшевики и эсеры. Ленин надеялся с помощью Советов быстрее добиться отмирания государства, за которое выступали также Маркс и Энгельс. Никакого развития Лениным марксизма до уровня Парижской коммуны не было – все возможное сближение проделали уже Маркс и Энгельс. Самая с виду «анархистская» работа Ленина «Государство и революция» разъясняет, что марксисты, в отличие от последователей Прудона – экономические централисты, а не федералисты, федерализм у Маркса только политический, надстроечный. То есть для выполнения рационального центрального экономического плана можно и должно принуждать к этому конкретных рабочих и низовые органы самоуправления. Их инициатива приветствуется как исполнительская – они должны самоотверженно проводить план, который является выражением воли рабочего класса, сформулированной его «представителями», которые рабочими не являются. Пока Бакунин сидел на своем «троне», он эти теоретические построения уже успел разоблачить, показывая, что Маркс и его последователи навязывают не диктатуру пролетариата, а диктатуру над пролетариатом.
Ленин был знаком с синдикалистскими и народническими идеями и мог оттуда кое-что заимствовать, но марксизм у Ленина всегда был сильнее влияний синдикализма и народничества, которые он использовал в качестве тактических средств (соглашаясь с синдикалистскими элементами в рабочем контроле и кооперативным путем к социализму). Это все для него были переходные механизмы. Первые месяцы после прихода к власти Ленин поощрял инициативу на местах и на предприятиях, но как средство обучения рабочего класса, приобретения опыта, усиления популярности большевиков. Но с весны 1918 г. Ленин стал закручивать гайки, обосновав этот курс в «Очередных задачах советской власти». И такой подход не был временным – в 1921 г. в дискуссии о профсоюзах Ленин категорически выступал против передачи экономической власти рабочим организациям, хотя об этом было сказано в программе партии (тут кстати проявилось влияние синдикализма, но эту программу не только Ленин писал). Шляпников иронизировал, что Ленин готов допустить осуществление этого положения в XXV веке. Думаю, что в этом столетии Ленин уже не будет так актуален, как в ХХ веке, для этого он слишком индустриалистичен, а в самоуправленческой проблематике – вторичен и непоследователен.
Д.П.:
В 2010 году на передаче у Третьякова Вы сказали, что Ленин - «интересный собеседник» и «талантливый учёный». В чем, на Ваш взгляд, заключаются исследовательские достижения Ильича и в каких областях науки. Актуальны ли они для современных учёных?
А.Ш.:
Я два раза выступал у Третьякова о Ленине, и на первой передаче по-моему больше одобрял, а на второй – больше критиковал. Это не отражает эволюции моих взглядов, на второй передаче был более «ленинско-сталинский» состав участников, соответственно было больше поводов для разрушения апологетических мифов, тем более актуализированных через державность, а не революционность. Между тем Ленин интересен как наш коллега по исследованию социальной реальности. «Развитие капитализма в России» – это серьезная работа, которая и вызвала интерес при ее публикации, и повлияла на историографию не только в силу каноничности Ленина, но и его логичности. Хотя сегодня, конечно, там есть с чем поспорить. Я также ценю «Империализм как высшая стадия капитализма». Хотя работа очень полемичная и во многом уже опровергнутая жизнью (коммунизм за империализмом не последовал), это было интересное завершение дискуссии об империализме, удачно суммировавшее ее результаты. Для понимания мировых тенденций начала ХХ века работа важна. Да и сейчас империализм присутствует в мировых процессах, но уже не как наиболее передовая стадия общественного развития, а свидетельство инерции прошлого. «Государство и революция» и «О кооперации» – этапные работы для развития марксистской и советской общественной мысли. Философские штудии Ленина представляются мне слишком грубыми, но как образец публицистики «Материализм и эмпириокритицизм» интересен. Это, конечно, не полный перечень книг и брошюр Ленина. Так, я часто привожу студентам известное рассуждение в «Памяти Герцена» об этапах общественного движения, которое хотя и неточно (названные Лениным этапы в XIX в. не сменяли друг друга, а существовали параллельно), но является полезной моделью для объяснения, какими были этапы общественного движения в ХХ-XXI веках.
Д.П.:
Сейчас в медийном и культурном поле Ленина изображают как абсолютно инородный объект для отечественной культуры и мысли. Справедливы ли такие утверждения или всё-таки Ленин был и остается органической частью Российского культурного и интеллектуального пространства?
А.Ш.:
Утверждения о полной чужеродности – такая же крайность, как и попытки противопоставить Ленина европейской культуре, которых тоже немало. Очевидно, что Ленин впитывал просвещение европейского типа, характерное для российской элиты со времен Петра, долго жил за границей, «варясь» в интернациональном социалистическом движении, был полиглотом. В то же время Ленин прекрасно знал русскую культурную традицию и русскую жизнь еще до эмиграции, после прихода к власти активно общался с людьми из народной толщи. О нем не скажешь, что он отсиживался в бункере. Ленин формировался и действовал на пересечении культур, умел применять универсальные марксистские формулы к российской специфике, был и радетелем марксистской идеологической чистоты, и прагматиком одновременно. А уж воздействие ленинских идей на отечественную культуру советского периода (а также на культуру многих стран от Кубы до Китая) трудно переоценить – ленинские цитаты создавали основу языка политических и гуманитарных обсуждений, как в Средневековой Европе – библейские цитаты. Это была восходящая фаза «цикла Ленина» в мировой культуре, несколько десятилетий Ленин был «живее всех живых».
Д.П.:
В одной из работ Вы писали, что Маркс сделал социалистическую прививку режимам XX века. «Если бы не прививка марксизма, ничто не мешало бы полномасштабному осуществлению витавших в среде высших слоев XX в. нацистских и полунацистских идей, наиболее полно выражающих элитаризм индустриальной олигархии». Сделал ли потом и Ленин прививку ХХ веку, или он был частью прививки Маркса?
А.Ш.:
В этой связи я писал не о Марксе лично, а о марксизме, так что противопоставление Маркса и Ленина не имеет смысла. Они оба – часть марксизма как течения мысли, синтезированного с политическим движением. Маркс ведь напрямую влиял на свое время, а на ХХ век он влиял через посредство их с Энгельсом команды, создавшей влиятельную идейную традицию, в которую входила и значительная часть социал-демократии, и большевизм, и СССР с Коминтерном как важный международный субъект, и даже «социалистический лагерь». «Прививка марксизма» стала ослабевать после отхода социал-демократии от марксизма во второй половине ХХ века, а затем – крушения коммунистических режимов. Впрочем, «реальный марксизм» постепенно заражался авторитарным национализмом. И сегодня многие люди, считающие себя марксистами и коммунистами, в действительности представляют собой типичных национал-этатистов. Так что «прививка Маркса и Ленина» уже и на них не действует.
Д.П.:
Помимо того, что Вы видный историк, Вы также известны, как теоретик постиндустриального общества. В отличие от Маркса, Вы считаете, что заниматься проектированием будущего общества необходимо еще при капитализме. Мы начали беседу с воспоминаний о советском образе Ильича, поговорили о его наследии сегодня, но какое место социалист Ленин может занять в постиндустриальном будущем? Чем будет наследие Ленина для некапиталистического общества, по Вашему мнению?
А.Ш.:
Маркс тоже проектировал общество будущего. Отсюда и пересмотр политического проекта в связи с Парижской коммуной, и подробные рассуждения об экономике коммунизма в «Критике Готской программы».
Как я уже сказал, на мой взгляд в XXV веке Ленин уже не будет особенно актуален. Но проверить это мы не сможем. Возможно, я слишком оптимистичен в отношении скорости смен стадий постиндустриального (моделирующего, креативного) общества. Я надеюсь, что зрелое моделирующее общество, в наибольшей степени соответствующее тем критериям, которые теоретически ожидались от коммунизма (свобода творчества, изобилие, автоматизация, самообеспечение и нерыночные связи, отсутствие государственных границ), возникнет в первой половине третьего тысячелетия. Очевидно, эти идеалы осуществятся не большевистским путем. Ленинский курс, сыгравший такую важную роль в истории ХХ века, не приблизил и не удалил тот коммунизм, который глобально может наступить лет через сто-двести (в зависимости от того, когда станет возникать раннее постиндустриальное общество, социализм как переход к зрелому обществу будущего). Но вероятно будет существовать субкультура марксистов-ленинцев, которые будут поддерживать культ Ленина, как сегодня играет определенную роль культ Наполеона – тоже важной исторической фигуры. Впрочем, для судеб исторической памяти о Ленине важно, как к нему будут относиться те лидеры, которые сыграют ключевую роль в борьбе за постиндустриальный переход. Если они будут вдохновляться образом Ленина (вероятно, мифологизированным), то Ленин может оказаться «предтечей». Но «новым Лениным», «Наполеонам» и «Рузвельтам» придется делать нечто противоположное, гораздо более самоуправленческое и деурбанизационное, «народническое». Практика будет все дальше удаляться от ленинских рекомендаций. Достижение зрелого постиндустриального общества, аналогичных коммунизму, объективно и станет завершением «цикла Ленина» в истории, периода влияния его идей.
На иллюстрации воспроизведена картина великого мексиканского художника Диего Ривера «Единство рабочих» (1933). С сайта «Красная весна»
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.