Об одном опыте психологической биографии: Михай Фердинанди и его книга «Император Карл V: Психологический портрет»
Сведения об авторе. Боровков Дмитрий Александрович – кандидат исторических наук, независимый исследователь г. Москва.
About the author. Borovkov Dmitry Alexandrovich – candidate the historical sciences, independent researcher, Moskow.
Ключевые слова: Карл V Габсбург, Михай Фердинанди, Карл Густав Юнг, психологическая биография.
Key words: Charles V Habsburg, Mihai Ferdinandy, Karl Gustav Jung, psychological biography.
Аннотация. В статье рассматривается опыт биографии императора Карла V Габсбурга, написанной профессором Михаем Фердинанди с позиций аналитической психологии. В результате анализа различных аспектов концепции Фердинанди выявлены ограничения методологического потенциала исследования и ряд хронологических несоответствий, продемонстрированы возможности корреляции психологического материала со свидетельствами исторических источников.
Abstract. The article examines the experience of the biography of Emperor Charles V of Habsburg, written by Professor Mihai Ferdinandi from the perspective of analytical psychology. As a result of the analysis of various aspects of Ferdinandi’s concept, limitations in the methodological potential of the study and a number of chronological inconsistencies were identified, and the possibilities of correlating psychological material with evidence from historical sources were demonstrated.
Contact information: brancaleone85@mail.ru
Несмотря на то, что сосредоточенное в архивах документальное наследие императора Карла V составляет более 100 000 документов, написанных на голландском, французском, немецком, итальянском, латинском и испанском языках (Parker 2019, 12), как отмечал профессор Сорбонны Робер Рикар, «Исследование частной жизни Карла V, его личной морали, его благочестия, его духовности, дает весьма скромный и ограниченный результат дела, не только из-за своего объекта, но также потому, что документация, которой мы располагаем, небогата, необильна и разобщена» (Ricard 1958, 28). Тем не менее, через несколько лет после этого заявления реконструировать психологию монарха в монографии «Император Карл V: Портрет человека» (El Emperador Carlos V: Semblanza de un hombre, 1964; 2 ed. El Emperador Carlos V: Semblanza psicológica, 2001) попытался венгерский историк Михай Фердинанди (1912–1993).
Наряду с идеологическими аспектами М. Фердинанди выделил психологические аспекты личности Карла V, хотя его методологический подход был не вполне последовательным. Так, постулируя в качестве принципов работы методы аналитической психологии, разработанной швейцарским психологом Карлом Густавом Юнгом, при анализе психологической составляющей личности императора автор для определения результатов его деятельности прибегал к терминологическим характеристикам Зигмунда Фрейда — одного из наставников, а позже оппонентов Юнга — например, к термину «фрустрация перед результатом».
В чем же увидел М. Фердинанди симптомы фрустрации?
В подтверждение этого тезиса автор привел три примера. Первый пример касался не оправдавшихся надежд Карла V на сотрудничество с королем Франции Франциском I после битвы при Павии (1525) и заключения Мадридского мира 1526 г. (Ferdinandy 2001, 14). Если посмотреть на него в контексте эволюции франко-испанских отношений, станет ясно, что пленение Франциска I в битве при Павии произошло столь неожиданно, что Карл писал одному из организаторов этой победы вице-королю Неаполя Шарлю де Ланнуа: «…Так как вы захватили короля Франции, которого я прошу вас хорошо охранять для меня, и вообще, как я уверен, вы хорошо знаете, как его использовать, я вижу, что мне неизвестно, где действовать, если не против неверных; я постоянно имел желание в этом деле и в этот час имею его не меньше». Послание завершалось отчаянным призывом: «Помогите устроить дела, прежде чем я стану слишком старым, я могу осуществить дело, что может послужить Богу, чтобы я не был подвергнут осуждению». Эти слова монарх пояснил так: «Я назвался старым потому, что в этом случае проходящее время кажется мне долгим и будущее — далеким» (Weiss 1841, 266).
Из слов Карла можно заключить, что он просто не знал, каким образом следует использовать сложившуюся ситуацию, как для блага христианского мира (о котором он должен был заботиться как император Священной Римской империи), так и для собственного блага. Иначе говоря, он боялся не реализовать открывшиеся перспективы, что заставило бы его в дальнейшем испытывать угрызения совести. В этой ситуации оказался не только император, но и его советники, принимавшие участие в дискуссии о дальнейшей судьбе французского короля — например, президент Совета по делам Индий Гарсия де Лоайса, Фадрике Альварес де Толедо, герцог Альба, и адмирал Кастилии Фадрике Энрикес, предлагавшие различные пути выхода из ситуации.
Единственным практическим решением на первых порах являлась идея о том, чтобы сделать Франциска I союзником в борьбе против турок-османов («неверных»). Это положение было включено в Мадридский мирный договор 1526 г., заключение которого предшествовало освобождению французского короля из плена, но не было реализовано на практике, так же как и большинство других положений этого договора, направленного на консолидацию династических владений Габсбургов и их освобождение от сюзеренитета французских монархов.
Второй пример М. Фердинанди касался надежд по поводу союза с Англией после того как сын Карла V принц Филипп женился на английской королеве Марии Тюдор (1554), что создало перспективу англо-испанского династического альянса. Известно, что Карл V рассматривал этот альянс как возможность восстановить в Англии, где усилиями отца Марии Тюдор Генриха VIII была создана национальная англиканская церковь, позиции католицизма. Хотя казус с ложной беременностью королевы имел место при жизни Карла в 1555 г., о крахе своей английской политики он так и не узнал, поскольку скончался почти на два месяца раньше Марии Тюдор.
Третий пример М. Фердинанди — неудачная попытка Карла V отвоевать занятую французскими войсками крепость Мец в 1552 г., которую он назвал последней военной кампанией императора (Ferdinandy 2001, 15). Сам император утверждал, что осаду Меца пришлось прекратить из-за неблагоприятной погоды, хотя не исключено, что причина могла быть и более прозаичной: камердинер императора Гийом ван Маль писал, что в ночь накануне Рождества у Карла произошло расстройство пищеварения (Parker 2019, 536). Провал этой военной кампании на фоне ухудшившегося из-за подагры состояния здоровья послужил причиной обострения депрессии у Карла весной 1553 г. Но она отнюдь не являлась последней военной кампанией монарха, который принял участие в военных действиях против французов осенью 1553 г., а во время военной кампании 1554 г. заставил войска французского короля Генриха II снять осаду крепости Ренти, о чем не без гордости сообщил Генеральным штатам Нидерландов в 1555 г., во время передачи власти своему сыну Филиппу.
Итак, подбор М. Фердинанди фактического материала неоднозначен. Общим между приводимыми им фактами может быть лишь иллюстрация тезиса об исторической случайности. Кроме того, по большей части, историк предпочитал опираться не на документальные источники, а работы исследователей — например, швейцарского публициста и дипломата Карла Якоба Буркхардта.
С культурологической точки зрения М. Фердинанди пытался поставить вопрос о том, являлся ли Карл V “человеком эпохи Средневековья” или, напротив, “человеком эпохи Возрождения”, считая, что «было бы насилием над вещами и несправедливостью» говорить о нем «лишь как о последнем представителе Средневековья» и, полагая, что император, «как двуглавый орел своей династии, который одновременно смотрит на запад и на восток, это личность с головой Януса, что смотрит в прошлое и в будущее» и «есть сомнения в том, что он был запоздавшим рыцарем Байяром на императорском престоле; только когда замечен двойственный аспект его личности, открываются пути аутентичной проблематики его функции и его качества» (Ferdinandy 2001, 37–38).
Впрочем, это отнюдь не помешало автору отметить условность в противопоставлении Средневековья и Возрождения со ссылкой на критику одного из разработчиков этой концепции — швейцарского историка Якоба Буркхардта, считавшего маркером ренессансного мышления проявление человеческой индивидуальности, или «большой нерешительности», симптомы которой М. Фердинанди видел в «Наставлениях» Карла V 1543 г. сыну Филиппу (Ferdinandy 2001, 40). В то же время, в рамках реконструкции историко-культурологического контекста автор акцентировал внимание на средневековых предках императора, например, отмечая, что в энергичной военной деятельности он имел сходство со своим прадедом, герцогом Бургундии Карлом Смелым, так что «с этой точки зрения Карл V все еще был бургундским рыцарем» (Ferdinandy 2001, 16).
Подобная идея, с одной стороны, имплицитно восходит к работам немецкого историка Карла Бранди (Brandi 2008, 15–22) и нидерландского историка Йохана Хейзинги, посвятившего в своих работах несколько строк рудиментам рыцарских представлений Карла V. Эти рудименты он видел в вызове на поединок Франциска I, который после освобождения из плена отказался выполнять неприемлемые условия Мадридского мира 1526 г. (Хейзинга 1988, 106; Хейзинга 2011, 138). Однако то, что при разработке своих тем из всей многогранной деятельности Карла V Хейзинга акцентировал внимание лишь на этом факте, свидетельствует о методологической ограниченности его концепции.
М. Фердинанди проводил параллель не только между Карлом V и Карлом Смелым, но и между Карлом V и отцом Карла Смелого Филиппом Добрым, основателем рыцарского ордена Золотого Руна, вызвавшим в 1454 г. на поединок турецкого султана Мехмеда II, подобно тому, как в 1536 г. Карл V вызвал на дуэль Франциска I (Ferdinandy 2001, 34–36; ср. Хейзинга 1988, 106). Следует, однако, заметить, что Фердинанди, а до него Хейзинга упоминали лишь о тех вызовах, которые Карл V бросил Франциску I как нарушителю Мадридского мира (1528) и захватчику Бургундского герцогства (1536), упуская из виду то, что начало подобной традиции в отношении бывших союзников, ставших заклятыми врагами, положил именно король Франции, сделавший Карлу V вызов на поединок во время осады Турне имперскими войсками в 1521 г., предотвратить который окружению императора удалось с большим трудом (Santa Cruz 1920, 495–496).
Пользуясь юнгианской терминологией, этот феномен можно было бы трактовать как проявление универсального “архетипа Героя”. Под архетипами основоположник аналитической психологии подразумевал присущие каждому человеку «великие «изначальные» образы, как их удачно назвал Якоб Буркхардт, т. е. унаследованные возможности человеческого представления в том его виде, каким оно было издавна», хотя и оговаривался, что по наследству передаются не сами представления, а лишь возможность представления (Юнг 1998, 71).
“Архетип Героя” проявляется в многочисленных действиях Карла V — в стремлении совершить поход в Италию, о котором он помышлял на протяжении 1520-х гг. и который осуществил в 1529 г., или экспедицию в Тунис, которую он предпринял в 1535 г. вопреки сопротивлению членов королевского совета или Совета Кастилии во главе с Хуаном Пардо де Таверой. Хотя поначалу император считал, что может быть в военном деле лишь «капитаном-новичком» (etre capitain nouveau), как он охарактеризовал себя во время тунисского похода в 1535 г. в письме своей сестре Марии (Lanz 1845, 194), со временем у него прибавилось самоуверенности, что он продемонстрировал во время похода 1541 г. в Алжир, который начал в неудачное время года, не послушав советов папы Павла III, следствием чего стала гибель значительной части флота.
“Бургундское наследие” представляет лишь треть культурно-идеологического контекста формирования личности Карла V, который по линии своего отца, Филиппа I Красивого, являлся наследником австрийской династии Габсбургов. Сравнивая Габсбургов с представителями династий Люксембургов, Анжу и Бурбонов, М. Фердинанди утверждал, что «Карл и все его родственники принадлежали — с незначительными исключениями, — к тому человеческому типу, который К. Г. Юнг квалифицировал как интроверсию». Несмотря на важность этого наблюдения, следует, однако, отметить, что вряд ли корректно экстраполировать тезис о принадлежности всех (по, крайней мере, венценосных) представителей династии Габсбургов к интровертному типу личности, даже если «его определение без поправок может быть распространено на Карла» (Ferdinandy 2001, 20).
Разделив человечество на интровертов и экстравертов, К. Г. Юнг имел в виду, прежде всего, специфику психического развития личности, определявшую субъектно-объектные отношения в окружающем мире вместе с движением психической энергии (libido) субъекта, направленным, соответственно, во внутренний или во внешний мир. Однако в случае с представителями правивших династий следует принимать во внимание не только специфику психического развития, но и влияние придворного этикета, накладывавшего отпечаток на формирование личности вне зависимости от психологического типа, благодаря чему ее индивидуальные особенности в определенной степени нивелировались. Относить практически всех правивших представителей династии Габсбургов к интровертам вряд ли правомерно и обоснованно из-за опасности смешения субъективных и объективных факторов развития. Поэтому, оставив в стороне общее утверждение о том, что интровертный тип личности присущ практически всем представителям дома Габсбургов, мы сосредоточимся на верификации этого утверждения применительно к Карлу V.
В построениях М. Фердинанди опирался на монографию «Сознание и бессознательное», где К. Г. Юнг лаконично писал о том, что интроверсия в норме «характеризует человека нерешительного, рефлексивного, замкнутого, который нелегко отвлекается от себя, избегает объектов, всегда находится как бы в обороне и охотно прячется, уходя в недоверчивое наблюдение» (Юнг 1998, 49; ср. Ferdinandy 2001, 20). По всей видимости, на мысль об интроверсии Карла V М. Фердинанди натолкнул рассказ венецианских послов о том, что император «сидел за столом, не сказав не слова» и «когда принесли скатерть, он удалился в уголок возле окна и в тишине слушал беседу своей свиты», хотя он отмечал, что это свидетельство относится к зрелым годам жизни Карла, и что наличие у него интровертных настроений в юности можно лишь предполагать (Ferdinandy 2001, 18).
Между тем, сохранилась собственноручная записка Карла V на французском языке с анализом военно-политического и экономического положения его дел, датируемая началом 1525 г. и опубликованная в 1933 г. К. Бранди, из которой следует, что пессимистический взгляд на вещи был свойственен императору уже в возрасте 25 лет (Chabod 2003, 154–158).
Если бы М. Фердинанди обратился к главному труду К. Г. Юнга, монографии «Психологические типы» (1921), он мог бы узнать, что «в нормальном случае интровертная установка следует той, в принципе наследственно данной, психологической структуре, которая является величиной, присущей субъекту от рождения» (Юнг 1997, 458). Постулат о врожденном характере психологического типа заставляет обратить внимание на наследственность Карла V не только как потомка австрийской династии Габсбургов, но и как потомка кастильско-арагонской династии Трастамара, к которой принадлежала его мать Хуана.
Позиция М. Фердинанди, акцентировавшего внимание на психических особенностях представителей Ависской династии, из которой происходила бабка Хуаны Изабелла (племянница короля Португалии Дуарте I и инициатора Великих географических открытий XV в. принца Генриха Мореплавателя), скончавшаяся в состоянии психического расстройства в замке Аревало в 1496 г. (Ferdinandy 2001, 26, 80), мало отличается от позиции испанских исследователей, предполагающих генетическую предрасположенность Хуаны к психическим расстройствам (Fernandez Alvarez 2000; Suarez 2015). Зарубежными исследователями, напротив, допускается, что Хуана могла стать жертвой политического заговора, имевшего целью отстранение ее от власти в интересах отца, мужа и старшего сына, которые поддерживали репутацию королевы как психически неуравновешенной и не способной к государственному управлению особы, чтобы сконцентрировать в своих руках управление испанскими королевствами (Perez 1999; Aram 2016; Parker 2019).
Уделяя много внимания родителям Карла V, М. Фердинанди следовал доминирующим в психологии представлениям о преобладающем влиянии родителей на формирование личности ребенка. Однако, в данном случае, специфика ситуации заключается в том, что вряд ли Карл хорошо помнил своего отца, покинувшего его, когда ему не исполнилось и шести лет, и вряд ли мог испытать какое-либо влияние со стороны матери, которую за время своего пребывания в Кастилии посетил в Тордесильясе 10 раз.
Возвращаясь к концепции М. Фердинанди, следует отметить, что во введении к монографии «Психологические типы» К. Г. Юнг охарактеризовал интроверсию так: «В самых общих чертах можно было бы сказать, что интровертная точка зрения есть та, которая всегда и при всех обстоятельствах стремится поставить эго и субъективный психологический процесс над объектом или, по крайней мере, утвердить их по отношению к объекту. Такая установка придает поэтому ценность субъекту бóльшую, чем объекту. Следовательно, уровень ценности объекта всегда будет ниже уровня ценности субъекта — объект, таким образом, имеет лишь второстепенное значение — можно даже сказать, что он подчас является лишь внешним объективным знаком для субъективного содержания, так сказать, воплощением идеи, причем существенным всегда остается сама идея — или же объект является предметом какого-либо чувства, причем, однако, главную роль играет переживание чувства, а не сам объект в его собственной реальности. Экстравертная точка зрения, напротив, ставит субъекта в подчинение объекту, причем объекту принадлежит преобладающая ценность. Субъект имеет всегда второстепенное значение, и субъективный процесс иногда даже мешает или является лишним придатком к объективным событиям. Ясно, что психология, исходящая из этих противоположных точек зрения, должна разделиться на две части, диаметрально противоположные по своему ориентированию. Одна рассматривает все под углом зрения своей собственной ситуации, а другая — под углом зрения объективных событий.
Эти противоположные установки — не что иное, как противоположные механизмы: в одном случае диастолическое расширение, выход из себя к объекту и его захват, в другом — систолическая концентрация и отделение энергии от захваченного объекта. Каждому человеку свойственны оба механизма, а соединение их является выражением его естественного жизненного ритма — и, наверное, не случайность, что Гете образно выразил этот ритм понятием, характеризующим сердечную деятельность. Ритмическая смена обеих форм психической деятельности должна была бы соответствовать нормальному течению жизненного процесса. Однако сложные внешние условия, в которых мы живем, равно как и еще более сложные условия нашего индивидуального психического устройства и предрасположения, редко допускают вполне гармоничное течение психической энергии. Внешние обстоятельства и внутренняя диспозиция очень часто благоприятствуют работе одного механизма в ущерб другому. Естественно, что это влечет за собой перевес в сторону работы одного механизма. И если такое состояние по определенным причинам становится преобладающим, то вследствие этого и возникает тип, то есть привычная установка, в которой один механизм постоянно господствует, хотя и не будучи в состоянии полностью подавить другой, поскольку и этот другой механизм составляет безусловную принадлежность всего психического хозяйства. Поэтому никогда и не может быть чистого типа в том смысле, чтобы в нем правил исключительно один механизм при полной атрофии другого. Типическая установка есть не что иное, как относительный перевес одного механизма» (Юнг 1997, 29–33).
Исходная теоретическая предпосылка юнгианской типологии личности оказывается сложнее и многограннее формулировок, использованных М. Фердинанди. Проявления политической недальновидности Карла V можно объяснить спецификой интровертного мышления, о которой Юнг писал следующее: «сколь мало удается экстравертному мышлению извлекать из конкретных фактов прочное опытное понятие или создавать новые факты, столь же мало удается интровертному мышлению всегда претворять свой изначальный образ в приспособленную к фактам идею. Подобно тому как в первом случае чисто эмпирическое накопление фактов калечит мысль и душит смысл, так интровертное мышление обнаруживает опасную склонность втискивать факты в форму своего образа или, более того, игнорировать их, для того чтобы иметь возможность развернуть свой фантастический образ. В этом случае изображенная идея не сможет скрыть своего происхождения из темного архаического образа. Ей будет свойственна мифологическая черта, которую можно будет истолковать как «оригинальность», а в худших случаях как причудливость, ибо ее архаический характер, как таковой, не виден для ученого специалиста, не знакомого с мифологическими мотивами. Субъективная убедительность такой идеи обычно бывает велика, — вероятно, тем более велика, чем менее она входит в соприкосновение с внешними фактами. Хотя представителю идеи может казаться, будто его скудный фактический материал является основанием и причиной достоверности и значимости его идеи, однако на самом деле это не так, ибо идея извлекает свою убедительность из своего бессознательного архетипа, который, как таковой, имеет всеобщее значение и истину и будет истинным вечно. Однако эта истина столь всеобща и столь символична, что ей всегда нужно сначала вплестись в признанные или способные быть признанными познания данного момента, для того чтобы стать практической истиной, имеющей какую-нибудь жизненную ценность» (Юнг 1997, 464).
Посмотрим, насколько юнгианские характеристики интровертного психологического типа соответствуют историческим фактам. Так, Гаспаро Контарини, бывший c 1524 по 1525 гг. венецианским послом в Испании, в 1525 г. писал в докладе членам венецианского правительства об императоре: «Он среднего роста, не слишком высокий, не маленький, белокожий, скорее бледного, чем румяного цвета, пропорционального телосложения, с очень красивыми ногами, хорошими руками, c немного орлиным, но маленьким носом, алчными глазами, тяжелым взглядом, однако не жестоким и не строгим, и невозможно найти изъян в какой-нибудь другой части его тела, за исключением подбородка, прежде всего, нижней челюсти, которая настолько выступает вперед, что не является естественным для этого тела, но кажется искусственной, отчего, закрывая рот, невозможно сомкнуть верхние зубы с нижними, так что остается большое расстояние между зубами, отчего во время разговора, а более всего в конце предложения, он глотает некоторые слова, которые часто невозможно хорошо понять…». Дипломат отмечал, что «он весьма религиозный человек, очень справедливый, лишенный всякого порока, не имеющий никаких желаний, которые обычно имеют молодые люди, не любящий никаких развлечений. Несколько раз ходит на охоту, но крайне редко, развлекается только делами и бывает на заседаниях своих советов, где весьма старателен и проводит большую часть времени. Он нелюбезен, скорее скуп, чем щедр, потому и имеет мало желаний; не показывает государственных стремлений; имеет большое желание вооружаться и очень хочет принять участие в военном походе; также очень хочет устроить поход против неверных; весьма желает прибыть в Италию, думая, что от этого зависит его величие». Контарини добавлял, что Карл «немногословен и очень скромен по природе; не слишком возвышен процветающими делами и не подавлен неблагоприятными. Истина заключается в том, что он больше ощущает грусть, чем радость, справедливость присуща его натуре, которая, как я сказал выше, меланхолична. В большой победе, одержанной над Христианнейшим королем (то есть, Франциском I в битве при Павии. – Д. Б.) он проявил такую умеренность, что это являлось чудом: он не выказал никакой резкости ни словами, ни какими-либо действиями. Он имеет одну не очень хорошую сторону характера, как я говорю, от природной наклонности, поскольку мне сказал его духовник, с которым я немного близок, — я говорю о брате-францисканце, который скончался в Вальядолиде, — что император помнит причиненные ему обиды и не так легко может забыть их…» (Alberi 1840, 60–62).
В 1530 г. Контарини, назначенный представителем Венеции на переговорах Карла V и Климента VII в Болонье, докладывал правительству республики: «Возраст императора — 30 лет, завершившихся 24 числа прошедшего февраля. Телом если не очень крепкий, однако, здоровый и отлично сложенный, не имеет другой части [тела], которая портит его [более], чем подбородок. Он благоразумен, сдержан и внимателен со всем старанием к своим делам в такой степени, что теперь пишет собственноручно жене в Испанию и брату в Германию длиннейшие письма. Папа сказал мне, что когда он вел с ним переговоры, то носил памятную записку, написанную своей рукой, обо всех делах, что обсуждал, чтобы не оставить какого-нибудь из них напоследок. Он не предается много ни одному развлечению. Ходит на охоту несколько раз, больше на кабанов: хотя в Болонье в редких случаях не выходил из дома, и для того чтобы идти к мессе в какую-либо церковь. Набожен более чем когда-либо. Говорит очень много и отлично от того, что делал в Испании. Я несколько раз вел с Его Величеством переговоры, продолжавшиеся два часа, чего не делал в Испании. Он больше не так тверд в своих суждениях, как некогда был склонен от природы. Однажды, свободно разговаривая со мной, Его Величество высказался о том, что он был от природы тверд в своих суждениях. И, пожелав извинить [это], я сказал: “Сир, быть твердым в суждениях это хорошее постоянство, а не упрямство”. И он быстро ответил мне: “И несколько раз они оставались твердыми в плохих делах”. Отчего мне кажется, что благоразумием и добрым намерением Его Величество приглушал недостаток природной склонности. Что касается его стремления, мне кажется очень хорошим большое внимание к сохранению мира» (Alberi 1846, 269–270).
Хронист и космограф Алонсо де Санта Крус в своей «Хронике императора Карла V» охарактеризовал его так: «Он был больше задумчив, чем адекватен и по этой причине являлся другом одиночества и врагом смеха, когда уже находился в браке. Он был противником многословия, так что во время весьма длительных переговоров о своих делах он отвечал лицам, которые вели переговоры, краткими звуками. И еще был очень краток в своих суждениях, весьма подозрителен, особенно с испанцами; так что если они давали ему совет, думал, что он был более по дружбе или по вражде, чем по основанию…». Хронист подчеркивал, что Карл V «был весьма сдержан в своих поступках. Во время еды не говорил почти ни слова, также как и в зале, где находился…» и «являлся любителем историй и хорошего учения, а когда уставал от чтения, предавался изучению философии и астрономии, мемориалов и морских карт, и глобусов, на которых учился, чтобы постигнуть науки…». При этом император «очень мало выезжал верхом на прогулку по селениям, где находился, но всегда в свободное время вновь удалялся или скрывался в своей комнате, что было для него вредным, потому что кроме запечатления его персоны, которую он показывал, [местные жители] получали большое удовольствие от его вида. Он был очень проницательным и с очень ясным суждением, которое было видно в нем по знанию, которое он имел обо всех делах, и по хорошим суждениям, которые он делал о каждом из них…». Одной из характерных черт монарха было то, что «когда он хотел вести переговоры, всегда стоял на ногах, и причина того, что он любил оставаться в таком состоянии, заключалась в том, что он желал, чтобы тот, кто вел переговоры, был краток в своих суждениях, и когда к нему приходили какие-либо известия о том, что кто-нибудь плохо служил ему, которыми он был недоволен, то он ходил на протяжении двух или трех часов, представляя того, кто нанес ущерб его делам, и, размышляя о том, как можно его исправить» (Santa Cruz 1922, 37–40).
Разумеется, такое свойство личности Карла V как необщительность, можно списать на проблемы с дикцией из-за сильно выступавшей вперед нижней челюсти, — генетически обусловленной физиологической особенности представителей дома Габсбургов, которая отчетливо видна на всех его портретах, — но такие черты характера как стремление к замкнутости и интеллектуальному времяпрепровождению указывают на наличие у императора интровертной психологической установки. Таким образом, гипотеза М. Фердинанди может быть принята в целом, хотя нуждается в корректировке отдельных частностей.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Хейзинга 1988 — Хейзинга Й. Осень средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.: Наука, 1988.
Хейзинга 2011 — Хейзинга Й. Homo ludens. Человек играющий. Опыт определения игрового элемента культуры. СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2011.
Юнг 1997 — Юнг К. Г. Психологические типы. М.: AСТ, Университетская книга, 1997.
Юнг 1998 — Юнг К. Г. Психология бессознательного. М.: Канон+, ОИ Реабилитация, 1998.
Alberi 1840 — Alberi E. Relazioni degli ambasciatori veneti al Senato. Serie I. Vol. 2. Firenze, Tipografia e calcografia all’ insegna di clio,1840.
Alberi 1846 — Alberi E. Relazioni degli ambasciatori veneti al Senato. Serie II. Vol. 3. Firenze, Societá editrice fiorentina, 1846.
Aram 2016 — Aram B. La reina Juana. Gobierno, piedad y dinastia. Madrid, Marcial Pons Historia, 2016.
Brandi 2008 — Brandi K. Carlo V. 3 ed. Torino, Einaudi, 2008.
Chabod 2003 — Chabod F. Carlos V y su imperio. 2 ed. Mexico, Fondo de cultura economica, 2003.
Ferdinandy 2001 — Ferdinandy M. El Emperador Carlos V: Semblanza psichologica. 2 ed. Barcelona, Ediciones Áltera, 2001.
Fernandez Alvarez 2000 — Fernandez Alvarez M. Juana la Loca. La cautiva de Tordesillas. Madrid, Espasa Calpe, 2000.
Lanz 1844 — Lanz K. (Ed.). Correspondenz des Kaisers Karl V. Bd. 1. 1513–1532. Leipzig, F.A. Brockhaus, 1844.
Parker 2019 — Parker G. Carlos V. Una nueva vida del emperador. Barcelona, Planeta, 2019.
Perez 1999 — Perez J. La revolucion de las Comunidades de Castilla (1520–1521). 7 ed. Madrid, Siglo XXI de España, 1999.
Ricard 1958 — Ricard R. Carlos V. Cristiano // Carlos V (1500–1558). Prólogo por M. Fernandez Alvarez y noticia preliminar por A. Gallego Morell. Universidad de Granada, 1958 [Edición facsimil 2001].
Santa Cruz 1920, 1922 — Santa Cruz A. Cronica del Emperador Carlos V. T. 1, 2. Madrid, Imprenta del patronato del huerfanos de intenendencia e intervenclu militares, 1920, 1922.
Suarez 2015 — Suarez L. Carlos V. El emperador que reinό en España y America. Barcelona, Ariel, 2015.
Weiss 1841 — Weiss Ch. (ed.). Papiers d’ État du Cardinal de Granvelle. T. 1. Paris, Imrimerie royale 1841.
REFERENCES
Huizinga 1988 - Huizinga J. Autumn of the Middle Ages. A study of the forms of life and forms of thinking in the 14th and 15th centuries in France and the Netherlands. M.: Nauka, 1988.
Huizinga 2011 - Huizinga J. Homo ludens. A man playing. Experience in determining the game element of culture. St. Petersburg, Ivan Limbach Publishing House, 2011.
Jung 1997 - Jung K. G. Psychological types. M.: AST, University book, 1997.
Jung 1998 - Jung K. G. Psychology of the unconscious. M.: Kanon+, OI Rehabilitation, 1998.
Alberi 1840 — Alberi E. Relazioni degli ambasciatori veneti al Senato. Serie I. Vol. 2. Firenze, Tipografia e calcografia all’ insegna di clio,1840.
Alberi 1846 — Alberi E. Relazioni degli ambasciatori veneti al Senato. Serie II. Vol. 3. Firenze, Societá editrice fiorentina, 1846.
Aram 2016 — Aram B. La reina Juana. Gobierno, piedad y dinastia. Madrid, Marcial Pons Historia, 2016.
Brandi 2008 — Brandi K. Carlo V. 3 ed. Torino, Einaudi, 2008.
Chabod 2003 — Chabod F. Carlos V y su imperio. 2 ed. Mexico, Fondo de cultura economica, 2003.
Ferdinandy 2001 — Ferdinandy M. El Emperador Carlos V: Semblanza psichologica. 2 ed. Barcelona, Ediciones Áltera, 2001.
Fernandez Alvarez 2000 — Fernandez Alvarez M. Juana la Loca. La cautiva de Tordesillas. Madrid, Espasa Calpe, 2000.
Lanz 1844 — Lanz K. (Ed.). Correspondenz des Kaisers Karl V. Bd. 1. 1513–1532. Leipzig, F. A. Brockhaus, 1844.
Parker 2019 — Parker G. Carlos V. Una nueva vida del emperador. Barcelona, Planeta, 2019.
Perez 1999 — Perez J. La revolucion de las Comunidades de Castilla (1520–1521). 7 ed. Madrid, Siglo XXI de España, 1999.
Ricard 1958 — Ricard R. Carlos V. Cristiano // Carlos V (1500–1558). Prólogo por M. Fernandez Alvarez y noticia preliminar por A. Gallego Morell. Universidad de Granada, 1958 [Edición facsimil 2001].
Santa Cruz 1920, 1922 — Santa Cruz A. Cronica del Emperador Carlos V. T. 1, 2. Madrid, Imprenta del patronato del huerfanos de intenendencia e intervenclu militares, 1920, 1922.
Suarez 2015 — Suarez L. Carlos V. El emperador que reinό en España y America. Barcelona, Ariel, 2015.
Weiss 1841 — Weiss Ch. (ed.). Papiers d’ État du Cardinal de Granvelle. T. 1. Paris, Imrimerie royale 1841.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.