Перетятько А.Ю. Русский мир полковника Василия Пудавова (1804-1863)

Перетятько А.Ю. Русский мир полковника Василия Пудавова (1804-1863)

Аннотация. Полковник В.М. Пудавов в настоящее время известен только узкому кругу специалистов по истории казачества, как один из многочисленных донских историков-любителей XIX в. Между тем его творчество представляет собой уникальный феномен в донской, если не в российской, историографии: он вполне осознанно пытался сформировать новую методологию исторической науки, чтобы с ее помощью доказать особую роль России в мировой истории. Некоторые идеи полковника обрели актуальность в наше время: в частности, он первым, насколько нам удалось установить, использовал понятие «русский мир» (так же «славяно-туранский мир» и «Восток Европы») для определения носителей особого, противоположного западному мировоззрения; он рассматривал казаков не просто как защитников рубежей России, но как эталон русского мира; в его творчестве последовательно проводится идея, что русским суждено военным путем возвращать Европу к религиозным, евангельским ценностям и заветам и т. д. Однако, несмотря на поддержку отдельных лиц, труды В.М. Пудавова не получили признания в современном ему обществе и большей частью погибли, а уцелевшие тексты традиционно оцениваются, как имеющие мало отношения к исторической науке. В данной статье впервые предпринята попытка системного анализа исторической философии оригинального донского мыслителя.

Ключевые слова: русский мир, донская историография, методология науки, философия истории, В.М. Пудавов.

Сведения об авторе: Перетятько Артём Юрьевич – кандидат исторических наук, старший преподаватель Южного Федерального университета (Ростов-на-Дону). Контактная информация: artperetatko@yandex.ru

Peretyatko A.Yu. The Russian World of Colonel Vasily Pudavov (1804 – 1863)

Abstract. Colonel V.M. Pudavov is currently known only to a narrow circle of specialists in the history of Cossacks, as one of the numerous Don historians-amateurs of the 19th century. Meanwhile, his work is a unique phenomenon in the Don, if not in Russian, historiography: he quite consciously tried to form a new methodology of historical science in order to prove with its help the special role of Russia in world history. Some of the colonel’s ideas have gained relevance in our time: in particular, he was the first, as far as we could establish, to use the concept of the “Russian world” (also “Slavic-Turanian world” and “East of Europe”) to determine the bearers of a special, opposite to the Western worldview; he considered the Cossacks not just as defenders of the borders of Russia, but as the standard of the Russian world; in his work, the idea is consistently carried out that the Russians are destined by military means to return Europe to religious, evangelical values and precepts, etc. However, despite the support of individuals, the works of V.M. Pudavov did not receive recognition in contemporary society and for the most part perished, while the surviving texts are traditionally assessed as having little to do with historical science. In this article, for the first time, an attempt was made to analyze systematically the historical philosophy of the original Don thinker.

Keywords: Russian world, Don historiography, methodology of science, philosophy of history, V.M. Pudavov.

Peretyatko A.Yu. – Cand. in History, Senior Lecturer, the Southern Federal University, Rostov-na-Donu; e-mail artperetatko@yandex.ru

«Зачатком русского мира было сколотское (скифское) царство Таргитаево…»

(В.М. Пудавов, «История войска Донского и старобытность начал казачества»)

«Лишь мой отец и я за ним

читали Ливия наперекор Ливию,

вникая в то, что кроется под фреской…»

(З. Херберт, «Метаморфозы Тита Ливия»)

Апология русского мира[1] как духовного превосходства России над Западом, опирающаяся на постулат о приоритете истиной веры перед рациональным разумом, с предсказанием неизбежной победы русских и поражения Европы… Речь идет не о каком-то современном тексте, но о произведениях донского казака XIX в., полковника В.М. Пудавова. Когда-то его рукописи были забыты уже современниками, а их издание сыном автора осталось почти незамеченным. И нельзя сказать, чтобы подобное забвение было незаслуженным: даже в донской любительской историографии работы В.М. Пудавова выделяются полной беспомощностью в научном отношении. Но книги имеют свою судьбу, и в 2022 году перечитывать В.М. Пудавова и интересно, и полезно. Русский мир XIXв. предвосхитил русский мир XXIв., и параллели между идеями казачьего полковника и построениями некоторых современных авторов могут показаться кому-то саморазоблачительными, а кому-то, наоборот, доказывающими укорененность концепта русского мира в отечественной культуре. В любом случае, сейчас творчество В.М. Пудавова актуально, как никогда, и настало время привлечь к нему внимание не только специалистов по истории казачества.

Спор с лучшим научным трудом по истории казачества

О В.М. Пудавове известно мало. Фактически, все сведения о нем восходят к предисловиям его сына, М.В. Пудавова, к двум томам magnaopus отца «История войска Донского и старобытность начал казачества», да к небольшой статье ростовского архивиста Г.В. Савчук[2]. Внешняя биография В.М. Пудавова была малопримечательна: он родился в 1804 г., окончил четырехклассную Новочеркасскую гимназию, и с 1819 г. до смерти в 1863 г. служил на различных не слишком значимых должностях по внутреннему управлению Донским Войском[3]. Описания сына В.М. Пудавова представляют его отца персонажем скорее XVIII в., не имеющим никаких постоянных связей с научными кругами дворянином-любителем древней истории, собравшим много книг и увлекшимся научными штудиями: «Всегда любознательный, он занимался изучением древнего мира во всех его проявлениях; любимыми предметами изучения и исследования для него были церковная история и вообще история. Он изучил древние языки (греческий и латинский) и новейшие французский и немецкий, а выписывая книги, приобрел дорогую библиотеку»[4]. Впрочем, М.В. Пудавов вспоминал, что отца неоднократно посещали проезжавшие Новочеркасск ученые и литераторы, однако из конкретных визитеров смог вспомнить только раскапывавшего Танаис историка и филолога П.М. Леонтьева, жившего в Таганроге Н.В. Кукольника, да И.Д. Попко, кубанского историка-любителя[5]. Увы, подобные контакты носили разовый характер и вполне соответствовали стилю жизни образованного дворянина, в глубокой провинции занявшегося научными изысканиями для собственного развлечения. Вообще же описания сына, служебные характеристики и немногочисленные отзывы современников рисуют столь идеализированный портрет донского офицера, что Г.В. Савчук даже отметила: «Его образ был бы для нас более живым и достоверным, знай мы о его недостатках и “тайных страстях”...»[6]. «Вероисповеданья православного, в нравственности – отлично хороший, всегда арестовывался и награждался за беспорочную службу. Жалобам не подвергался, в слабом отправлении обязанностей службы замечен не был, беспорядков и неисправностей между подчиненными не допускал, оглашаем и изобличаем в неприличном поведении не был, в хозяйстве рачителен», – гласит, например, формулярный список донского философа-самоучки[7].

Однако в на первый взгляд невыразительной и беспорочной биографии В.М. Пудавова есть один очень неоднозначный момент. В 1820-е гг. по правительственному заказу группой образованных донских казаков под руководством В.Д. Сухорукова было подготовлено «Историческое описание Земли Войска Донского»[8]. В позднейшей историографии данное сочинение признано одним из лучших дореволюционных исследований по донской истории, причем особенно подчеркивается, что стилистическим и методологическим образцом для него стала «История государства Российского» Н.М. Карамзина[9]. Вот как характеризовал «Историческое описание Земли Войска Донского» А.А. Кириллов, автор наиболее подробного обзора историографии донского казачества, созданного в дореволюционный период: «Труд этот написан под влиянием карамзинской школы, изложен сухо, читается тяжело. <…>. “Историческое описание Земли Войска Донского” Сухорукова, по всеобщему признанию специалистов, представляет собой первый серьезный труд по изучению прошлого донского казачества с начала XVI и до начала XVIII столетия, обоснованный на документальных данных и других материалах, критически проверенных»[10].

Однако заказчика, имперские власти, «Историческое описание Земли Войска Донского» не удовлетворило, что, наряду с некоторыми внешними обстоятельствами, привело к опале В.Д. Сухорукова, конфискации всех его рукописей и редактуре этих рукописей, к которой как раз и привлекли В.М. Пудавова (впрочем, даже отредактированная рукопись «Исторического описания» не прошла цензуру и была издана только двумя томами в 1867 и 1872 гг.)[11]. Для нас в данном сюжете принципиально важно то, что в руках В.М. Пудавова оказались копии с важнейших неизданных работ В.Д. Сухорукова. Это даже привело к любопытному казусу: в конце XIX в. М.В. Пудавов передал Донскому Музею рукопись второго по значению сухоруковского труда, «Статистического описания Земли Донских казаков, составленного в 1822-1832 годах», в полной уверенности, что автором этой рукописи является его отец (в итоге издано «Статистическое описание» было как раз по этой рукописи в 1891 г.)[12].

Донское общество знало о трудах В.Д. Сухорукова и боролось за их издание. Этот процесс начался не позднее 1837 г., когда войсковой чиновник И.С. Ульянов написал одному из своих друзей: «Жаль, если полезные труды г. Сухорукова <…> ограничены будут известными двумя тетрадками, не удостоившись печатной почести»[13]. Однако В.М. Пудавов не участвовал в процессе популяризации работ своего предшественника. Более того, он ни разу не упомянул о них в своих книгах, хотя другие донские авторы не стеснялись писать о рукописях В.Д. Сухорукова, иногда даже прямо позиционируя их как лучшие тексты по истории казачества[14]. Конечно, подобное поведение со стороны полковника несколько портит его беспорочную биографию, особенно если объяснять его завистью к более талантливому исследователю.

Однако, как нам кажется, дело обстояло куда сложнее. В.М. Пудавова не устраивали идеологические и методологические основы творчества В.Д. Сухорукова, причем не устраивали настолько, что его собственные труды можно рассматривать как своеобразную «реинтерпретацию» фактов, установленных предшественником. И, возможно, полковник вполне осознанно не желал известности «Историческому описанию Земли Войска Донского», считая данный труд порочащим историю казачества, и своими историческими штудиями пытался создать альтернативу ему.

В.М. Пудавов vs В.Д. Сухоруков: идейное противостояние

Что есть история? В.М. Пудавов в одной из рукописей ответил на этот вопрос прямо. «История должна быть изображением постепенного созревания жизни и разума народов и объяснением хода вечной церкви Сына Человеческого»[15]. Мы имеем дело не с метафорой и не с риторическим украшением: для казачьего полковника история должна была иметь смысл, причем смысл сакрально-религиозный. А особенно сильно В.М. Пудавов хотел видеть некую сакральную миссию в существовании той группы, к которой он принадлежал, в существовании казачества, доказательству чего, собственно, и посвящена большая часть его творчества. «Русское казачество – явление мировое», – утверждал он в начале главной своей книги[16]. «С чувством высокой гордости казак понимает, что родившая и воспитавшая его героическо-кладбищная почва Танаиса, из глубоких до-Рюриковских времен и ныне, питала только человека поклонника меча. И что прозябать на ней человеку чуждому будет как бы святотатством исторического завета, доколе существует на земле война (курсив В.М. Пудавова – А.П.)», – еще определеннее писал он в заключительной части другого своего труда[17]. Можно не сомневаться, что и сам полковник испытывал подобное «чувство высокой гордости». Он гордился казачьим званием, гордился историей своего края, видел в своем происхождении мировое и сакральное значение, но объективный исторический нарратив В.Д. Сухорукова работал на разрушение подобных иллюзий.

В.Д. Сухоруков о смысле истории ничего не писал, зато в своих текстах демонстрировал подход настоящего историка, описывая факты в соответствии с дошедшими до нас источниками и не ища в них трансцедентального смысла, даже если эти факты не красили донских казаков. Так, характеризуя происхождение донского казачества, он не придумывал ему благородных древних предков, но соглашался с утверждением Н.М. Карамзина, согласно которому донские казаки произошли от беглых крестьян в конце XV – начале XVI вв.[18] Что касается начала службы казаков Русскому государству, то В.Д. Сухоруков честно признавал: обстоятельства этого события точно неизвестны, и можно предполагать как то, что казаки сами «нареклись слугами России», так и то, что русские власти склонили их к этому милостями и жалованием, причем сам историк находил более вероятным второй вариант[19]. Больше того, уже во второй главе своего труда В.Д. Сухоруков приводил случай откровенной трусости со стороны донских казаков, в 1569 г. «испугавшихся одной молвы» о идущих на них турках и в страхе разбежавшихся[20]! Бесспорно, классический текст «Исторического описания Земли Войска Донского» написан с любовью к Донскому Войску, и подвигам казаков в нем уделено куда больше внимания, чем случаям их трусости, грабежей или предательств. Однако как раз научный подход не позволил В.Д. Сухорукову вовсе опустить подобные случаи, и в итоге в его нарративе донские казаки получились храбрыми и умелыми, но далеко не безупречными защитниками южных рубежей Русской земли, защитниками не по воле высших сил, но в силу сложившихся обстоятельств.

Здесь нужно отметить, что попытки сакрализировать историческую миссию казачества предпринимались и другими донскими дореволюционными авторами, помимо В.М. Пудавова. Подобные попытки вообще были довольно распространены, но мы ограничимся одним примером, лучше всего показывающим их логику. В 1860 гг. автор очередного, альтернативного сухоруковскому, труда по истории Донского Войска, М.Х. Сенюткин, высказался так: «Лучшие и умнейшие писатели в необыкновенном явлении казачества на Руси познавали дело Проведения, которого пути непостижимы. Здесь припомним, что еще знаменитый Боссюэт, анализируя события всемирной истории в известном рассуждении своем: Lediscourssur l’historie universalle – доказал, что Промысел невидимо управляет судьбами царств и народов, спасая избранных из них чудными средствами от погибели»[21]. Таким образом, и для М.Х. Сенюткина донское казачество было поставлено высшей силой защищать южные рубежи избранного православным Богом царства, России. Однако он, подобно другим донским историкам-любителям второй половины XIX в., основывал свои тексты на ставших классическими нарративах Н.М. Карамзина и В.Д. Сухорукова и пытался совместить представления о сакральной миссии казачества с достижениями исторической науки хотя бы довольно архаичного карамзинского уровня. В итоге М.Х. Сенюткин спорил с отдельными фактами, ставшими общепринятыми в русской научной историографии того времени, доказывая, например, происхождение казаков от русских «воинов христовых», осознанно пошедших на брань с магометанами, а не от беглых крестьян, но при этом с общей канвой русской истории в интерпретации Н.М. Карамзина и В.Д. Сухорукова он был согласен, и с огромным уважением ссылался на этих авторов[22].

В.М. Пудавов пошел другим путем. Нарратив В.Д. Сухорукова, с которым он ознакомился уже во взрослом возрасте, вероятно, травмировал полковника, сообщив ему факты о казачестве, явно не укладывавшиеся в существующую картину мира. И тогда патриот Донского Войска попытался разрешить проблему кардинальным методом. Если существующая методология исторической науки позволяла создавать исследования, отрицающие сакральность истории казачества (и вообще лишающие историю высшего смысла), то эта методология была ложной, и следовало нанести удар не по отдельным фактам, установленным с помощью этой методологии, но по ней самой.

«Иная историческая критика» В.М. Пудавова

Мы ничуть не преувеличиваем. В.М. Пудавов действительно призывал к перевороту в мировой исторической науке, к полному отказу от большинства методов исследования, которые выработали историки к началу XIX в. При этом он не разменивался на критику отдельных, даже самых авторитетных исследователей. Он критиковал самое построение ими своего нарратива, описывая его так: «Языческое мудрование, не сознавая бессилия своего, кичливо искало могущества только в самом себе для постижения тайн бытия мира и человечества. Последующее человечество, при всех мечтах своих о борьбе духа с плотью, во всем мировом ходе дел, состоящем из бесчисленных и непонятных ему событий, находило средства к “совершенствованию” и слагало свое бытописание, или историю – о том, как люди разрастались в народы и государства, как они жили, ели, пили, одевались, строили города, изобретали верования, законы, искусства, торговлю, науки, увлекали друг друга своими выдумками, как, воюя, поглощали один другого, и как в свою чреду поглотители делались жертвами грядущих поколений»[23]. Описание довольно запутанное и темное, но выделим в нем важнейшие для нас моменты. Как мы видим, оригинального донского философа прежде всего возмущало то, что «языческое мудрование» опирается на самое себя, и поэтому человечество, создавая в его рамках нарратив о своей истории, просто фиксирует «непонятные ему события». Чтобы в полной мере понять смысл этих положений, нужно еще учесть, что для В.М. Пудавова было самоочевидно, что «философское воззрение на историю, от Вико до Бокля – воззрение языческое»[24], да и вообще под «языческим мудрованием» он, как видно из других его текстов, понимал как языческую, так и современную западную науку. Итак, большая часть науки и все философии истории, существовавшие до казачьего полковника, были языческими, и уже потому неприемлемыми для доброго христианина.

Как ни странно, своя логика в подобных обвинениях была. В.М. Пудавов противопоставлял и бесстрастному описанию исторических событий, и существующим философиям истории философию истории собственного сочинения, в которой до логического передела был доведен элемент своеобразной трактовки Библии (впрочем, это не делало его философию христианской, но об этом мы подробнее напишем ниже). «Не в этих мудрованиях духа человеческого (речь идет о существующих исторических исследованиях – А.П.), а в священных сказаниях библейских должно искать ключа разумения мировых событий в человечестве», – утверждал В.М. Пудавов[25]. И далее, чтобы опровергнуть существующую историческую науку, он приводил несколько библейских стихов. Пожалуй, убедительнее всего выглядела отсылка к Евангелию от Иоанна: «Испытайте писаний, яко вы мните в них имети живот вечный, и та суть свидетельствующая о мне. И не хощите приити ко мне, да живот имаете»[26]. Действительно, по сравнению с философией истории, в рамках которой любому событию следовало прежде всего искать аналогии или обоснования в Библии, любая существующая философия истории могла показаться языческой.

Доказать превосходство своей методологии исторического исследования над методологией более традиционной В.М. Пудавов пытался на нескольких примерах. Так, он утверждал, будто бы традиционная наука неспособна объяснить «таинственно-духовные основы того неудержимого, могущественного движения европейской расы к преобладанию на всем земном шаре и тех громадных завоеваний ее силой мысли и оружия, какие представляет теперь наш век»[27]. С его же точки зрения причины превосходства европейской расы были очевидны: именно европейцы являлись носителями начал[28] Исава и Иакова, которые, в свою очередь, должны были, согласно Библии, «превзойти всех людей»[29]. После еще одного, не менее убедительного примера (о том, будто бы наука не способна объяснить «одновременное возникновение» «латинства», православия и «магометанства», но его объясняет признание данных трех религий проявлениями трех начал, исходящих от все тех же Исава, Иакова и Исмаила соответственно[30]), В.М. Пудавов констатировал свою полную победу над учеными: «Пора бы науке примириться в этом (в объяснении истории –А.П.) с преданием, не верить наущениям эдемского змея»[31].

Подобный подход позволял произвольно отвергать любые утверждения прежних ученых, заменяя их своими. Возможно, ярче всего это иллюстрируют рассуждения В.М. Пудавова о происхождении слова «казак». Донской философ безапелляционно заявлял, что все, написанное до него на этот счет, было «лишено общеисторического смысла»[32]. В подстрочной сноске он зачем-то дословно приводил целый ряд текстов, в основном русских историков начала XIXв., о этимологии слова «казак», но без всякой критики и вообще каких-либо комментариев[33]. А потом полковник предлагал свою версию, абсурдную с точки зрения даже современной ему науки, зато полностью соответствующую его картине мира. В.М. Пудавов утверждал, что слово «казак» происходит от слова «хозарин», а для последнего предлагал следующую этимологию: «имя хозар (хосар) состоит из двух слов: хоск – слово по-армянски и ар – муж по-персидски»[34]. Объясняя уже эту странную двуязычную конструкцию, донской философ указывал, что она родилась в результате перевода на «армяно-персидское наречие» (sic!) выражения «бояры словяне», отвечавшего его представлению о хазарах как о славянских хозяевах (т. е., «боярах») торговых путей[35]. Затем, якобы, слово «ар» было заменено словом «ах», на некоем неназываемом языке означающем «брат, вольный, белый», после чего слово «казак» стало в полной мере описывать уже современных казаков, «славян белых (вольных, братчиков)»[36]. Подобные доказательства, очевидно, выглядели не слишком убедительно даже для самого В.М. Пудавова: во всяком случае, он предпочел заранее ответить на возможную критику, заявив, что «исторический скептицизм вечен, как сама история»[37]. Едва ли полковник мог защитить свои построения как-то иначе: никаких доказательств в традиционном понимании исторической науки, например, указаний на случаи реального употребления странной конструкции «славянин белый» к первым казакам, он не приводил. Единственным подтверждением правоты его слов так и осталось то, что придуманные им варианты этимологии слов «хозарин» и «казак» полностью раскрывали смысл, которого донской философ искал в казачестве. Но ему этого было достаточно.

Итак, в рамках новой методологии истории, созданной В.М. Пудавовым, доказательством любых утверждений служило их соответствие общим гипотезам, «общеисторическому смыслу», выводимому из трактовки Библии и некоторых других сакральных, претендующих на трансцедентальное происхождение источников (каких еще – мы укажем ниже). Не укладывающиеся в прокрустово ложе подобных гипотез факты отвергались уже на одном основании отсутствия в них этого «общеисторического смысла».

К традиционной науке подобная методология, разумеется, не имела никакого отношения, но В.М. Пудавов был уверен, что совершаемый им переворот в истории даст прекрасные плоды именно для России: «Пора русскому научному уму образовать, по духу своего присущего начала, верования, иную историческую критику, согласную с преданием, отменитую от критики западного духа, и по ней воссоздать историю, достойную народа русского»[38].

«Взгляд на историю человечества»

Так назвал один из своих трудов В.М. Пудавов. Впрочем, как раз «взгляда на историю человечества» в традиционном понимании в нем нет: взамен этого полковник предложил читателю свои рассуждения о некоторых библейских сюжетах, трактуя их как ключи к пониманию мировой истории. Показательно, что данный труд занимает чуть больше десяти страниц, в то время как magnaopus В.М. Пудавова, «История войска Донского и старобытность начал казачества» составляет два тома (первый весьма объемный), и это при том, что большая часть книги погибла. Обобщающие концепции по мировой истории были важны для философа, но только как фон, как та рамка, которая показывала, что «русское казачество – явление мировое».

«В двух областях течет жизнь и история – в духовной и животно-разумной. Первая есть область вечной церкви Сына Человеческого, или духа общения любви и истины; вторая – “церкви лукавствующих” или духа общения – “князя мира”. Между ними борьба. Путем беспрестанного развития горькой работы “познания добра и зла”, борьба эта постепенно низводит церковь лукавствующих к падению и сознанию торжества церкви истины. Ход этой мировой борьбы и ход сущности истории имеют свои периоды по духу трех таинственно-преобразовательных начал, которые проявлены в библейском сказании тремя последовательными троичностями»[39]. Итак, как и предполагала «иная историческая критика» В.М. Пудавова, история превращалась в религиозную мистерию, имеющую глубокий сакральный смысл, а ключ к расшифровке этого смысла таился в Библии.

Три «троичности», которые оригинальный донской автор нашел в Священном Писании, сводились к трем последовательным рядам из трех персонажей: Каин, Авель и Сиф; Сим, Хам и Иафет; и уже знакомые нам Исмаил, Исав и Иаков[40]. В свою очередь, «три таинственно-преобразовательные начала» сводились к «трем главным способам постижения», т. е. к чувствованию, мышлению и верованию[41]. В.М. Пудавов признавал, что эти начала сосуществуют в каждом человеке, однако оценивал их по-разному: чувствование, по его мнению, «горячило»; мышление вообще «рождало кичливость»; а вот верование «смиряло, и, ослабляя эгоизм, поселяло мир в душе»[42]. Исходя из этого, философ-любитель и выстраивал иерархию «способов постижения», а, значит, и персонажей внутри «троичностей»: «Отцом прозрителем кичливое мышление – повергнуто в рабство или служение чувствованию и верованию, с предуказанием при том, что чувствование вселится (Бытие, IX, 27[43]), т. е. найдет успокоение под сенью верования (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[44]. Итак, конечным смыслом мировой истории должно было стать обращение разума в рабство, успокоение чувств и победа веры.

К сожалению, В.М. Пудавов не позаботился создать систематической картины того, какой именно персонаж в каждой «троичности» олицетворял конкретное начало, и в чем заключалось его персональное значение с учетом последовательности «троичностей». Так, о Сифе в дошедших до нас сочинениях донского философа не написано ничего конкретного. Каин, в его интерпретации, носитель духа стяжания и градозижетельства, очевидно, был возделателем начала мышления, а Авель, носитель духа пастушьего бескорыстия – возделателем начала верования[45]. Здесь нужно учесть, что В.М. Пудавов сам жил в архаичной стране, где скотоводство еще преобладало над земледелием и почти не было настоящих городов. Поэтому его нарратив наполнен иррациональной ненавистью к городам, как к проявлениям злого, каинского духа, а разорение городов кочевыми племенами не только оправдывается, но и сакрализуется. «Народы и царства градозиждительные, одряхлевши от роскоши и разврата, были разрушаемы народами пастушескими, которые, как массы распространения (Иафетические), свежие чувством или силами восприимчивости, воссоздали, чрез смешение свое с побежденными, новые, освеженные народы и царства, с улучшенными понятиями об истине и любви. Отсюда и смысл существования орд, движущихся по степям и горам Средней Азии, вдали городов Европы и Азии западной; понятно и то, что, кроме духовного, всегда готово и материальное возмездие Авеля брату Каину»[46]. Отметим, что в своем градоненавистничестве полковник не был одинок: еще в 1871 г. специальная комиссия при администрации Войска Донского под руководством казачьего генерала Г.И. Бокова высказалась против «учреждения городов в области», закрыв вопрос о их основании, и оставив Область Войска Донского в экономическом отношении аграрной периферией стремительно растущих и богатеющих городов Приазовья, входивших в состав Екатеринославской губернии[47].

Любопытно, что о древних народах, проникнутых благим началом Авеля, В.М. Пудавов почти ничего не писал. Зато на нескольких страницах он клеймил порочный каинов Вавилон, чудовищную «альфу царства разума человеческого, желудь, из которого выросло лелеявшееся духом князя мира необозримое, великолепное древо градозиждительного бытия народов, покрывшее своими ветвями весь земной шар (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[48]. Правда, далее полковник оговаривал, что именно в вавилонскую эпоху началось положенное Богом служение мышления чувствованию и верованию[49]. Однако здесь его нарратив становился внутренне противоречивым. С одной стороны, он явно не хотел отдавать первенство в создании городов по всему миру началу мышления, и специально оговаривал, что «водителем этих колонизаций (основывавших новые города и религии в вавилонскую эпоху – А.П.) был, конечно, дух верования, как владычный перед духом стяжания»[50]. С другой стороны, совершенно не понятно, зачем началу верования было основывать такие города. «Вавилон родина материализма, который прежде всех других учений, как плотоугодливый, двинул в ход разум человеческий в духе борьбы с вечной церковью»[51]. «Следуя смыслу священных сказаний, мы видим, что после Вавилона Ниневия составляла второй великий приют враждебных начал против вечной церкви Сына Человеческого»[52].

Определеннее всего В.М. Пудавов писал о персонажах второй «троичности». Иафет, носитель духа распространения и предприимчивости, был возделателем начала чувствования; Хам, носитель духа служения и рабства, был возделателем начала мышления; Сим, носитель духа пристанища и молитвы, был возделателем начала верования[53]. Правда, на сей раз донской философ не счел нужным указать, в чем конкретно проявлялся исторический смысл духа этих библейских патриархов. Он ограничился указанием на то, что «Иафетизм занял север и запад Азии и Европу; Хамизм – Сирию, большую часть Аравии и Африку; Симизм – восток и юг Азии (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[54]. Отметим в качестве забавного факта, что в этом месте полковник даже сослался на работу предшественника: не приемлющий исторических сочинений «от Вико до Бокля» казачий офицер хвалил «весьма основательное обозрение (расселения народов – А.П.) в статье под названием “Изъяснение пророчества Ноева о будущей судьбе потомства его”, напечатанной в “Христианском чтении” на 1839 г., ч. 1., с. 63»[55].

Как мы видим, философия истории В.М. Пудавова опиралась на трактовки Библии, но едва ли можно найти что-то более далекое от христианского духа. Если для настоящего христианина главной фигурой Библии всегда будет Христос, то в нарративе донского философа центральное место заняли библейские персонажи из трех «троичностей», превращенные в своеобразных покровителей разных народов; если апостол Павел прямо говорил, что для Бога «нет ни эллина, ни иудея», то для казачьего полковника именно нравственные особенности народов, возводимые к их покровителям, определяли смысл существования человечества; и, наконец, вопреки христианской идее прощения, в причудливом мире В.М. Пудавова продолжается кровавая борьба ветхозаветных патриархов и наследники Авеля мстят наследникам Каина… Итак, значение человека в мировой мистерии зависело не от его личного выбора, но от того, к какому народу он принадлежал. Более того, В.М. Пудавов не оставлял никаких сомнений в том, что в его трактовке понятие «народ» объединялось именно общим происхождением, а без нужной крови в жилах человек не мог поменять свое начало. По крайней мере, исходя именно из таких предпосылок, он предсказывал самое блестящее будущее в истории человечества «потомкам Иаковлевым», наследникам самого блестящего представителя последней, третьей троичности, который был возделателем начала верования и носителем духа «учредителя светлых (главных) дверей (путей) в небо (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[56].

Потомки Иакова

Нарратив В.М. Пудавова был внутренне противоречив не только в повествовании о Вавилоне. Исходя из тезиса о превосходстве верования над мышлением и чувствованием, следовало бы ожидать, что наследники Сима превзойдут наследников Хама и Иафета, и новая эпоха человечества начнется в Восточной или Южной Азии. Однако этого не произошло. Новая, последняя, «троичность» разделила на три части детей Иафетовых, и именно им предстояло окончить историю.

Исмаил, Исав и Иаков. Как мы уже писали выше, в философии истории В.М. Пудавова именно эти библейские персонажи стояли за «магометанством», «латинством» и православием, «одновременное» возникновение которых, следовательно, означало вступление человечества в финальный этап своего исторического развития. Возделателем начала чувствования был Исмаил, «сильный человек: руце его на всех, и руки всех на него, и пред лицом всея братия своея вселится»[57]. Трактуя подобное описание Исмаила в Библии, В.М. Пудавов утверждал, что «магометанство» должно враждовать с «латинством» и православием, поскольку на текущей стадии истории человечества чувствование противостоит мышлению и верованию[58]. Однако о мусульманстве в текстах полковника написано мало. Его гораздо больше занимали взаимоотношения Иакова и Исава.

«Близнецы по рождению, как обреченные словом Бога “превзойти всех людей”, с тем, что “большее из них поработает меньшему”, охватили весь материк Европы – первое Запад, а второе Восток, и стремятся довершить преобразование ветхого человека, где остался он еще в духе начал второй троичности (т. е., в землях Сима и Хама – А.П.), совершая в то же время дивную борьбу и между собой о “праве первородства, которое большим продано меньшему за блюдо яства”», – писал В.М. Пудавов о носителях начал Исава (возделателя начала мышления) и Иакова (возделателя начала верования)[59]. Запад, с точки зрения В.М. Пудавова, начал признавать право первородства своего младшего брата, духовное превосходство России, на его собственных глазах. «Русь крепкой верой сердца в слово веры всемирного православия, оставшись неизменным поборником Иаковлева начала, окончательно обособилась от веры мудрования западно-христианского рационализма и престала миру языков или государств человечества новой, в духовной области вечной церкви – как бы вторым Израилем. Это не преувеличение: у Руси есть эпоха времен Александра I, знаменующая столь глубокое значение ее в отношении запада: тогда деизм XVIII века – наследник учения вавилоно-египетского и греко-римского – судился с верованием наследников учения Сионского; тогда, по этому суду, духом скифского Поля-Волги, Дона и Днепра – возбудились новые “священные” начала государственного братства в Европе»[60]. Далее В.М. Пудавов подчеркивал, что именно русский император был инициатором создания «братского и христианского» Священного союза, основанного на «заповедях Святого Евангелия»[61]. Данные рассуждения донского философа просто изобилуют отсылками и вторыми смыслами. Русь, несущая в себе наследие Иакова, становится новым Израилем, противостоящим рациональной и деистической Европе, чьи идеи восходят еще к Вавилону (напомним, «родине материализма»). Она побеждает всю эту Европу, а не одного Наполеона, побеждает самые западные идеи, основанные на мышлении, и возвращает европейцев к вере в евангельские заповеди. И ради чего? В.М. Пудавов отвечал на этот вопрос так: «Об этой эпохе Русь завещала истории – всемирному судилищу науки – короткое слово: “Не нам, не нам, а имени Твоему” – имени того, кто все видит и правит миром»[62].

Итак, уже война с Наполеоном была сакральна и доказывала превосходство России над Западом. Но это было только начало. В.М. Пудавов, как всегда, опирался на Библию. Разве не было написано в книге Эздры «конец-бо века сего Исав, а другого начало – Иаков»[63]? А в книге Иеримии не предсказывался приход таинственной силы, описанной как «жезл ореховый и конобом, поджигаемый от лица севера?»[64]. Что же означали все эти строки, за что, в конечном счете, шла борьба России с Западом? В.М. Пудавов отвечал совершенно недвусмысленно: «Представителю исполинского славянского мира завещана борьба с Западом в великом процессе воссоздания “всемирной державы”»[65].

«Царство Мое не от мира сего», – говорил Христос. Мы снова убеждаемся в том, что воззрения В.М. Пудавова на историю были не просто нехристианскими, но антихристианскими. Русских он с гордостью считал частью предсказанной в Библии силы, несущей с севера «бедствие на всех обитателей сей земли». Эта сила должна была привести остальные народы к Богу в единой «всемирной державе», вероятно, под скипетром русского императора. Но разве Христос был распят ради создания всемирной державы? Где вообще в христианском священном писании можно найти оправдание строительству великой империи через бедствия для других народов? И здесь мы переходим к самому, возможно, любопытному сюжету: несмотря на декларируемое христианство, корни русского мира и его превосходства над Западом В.М. Пудавов искал отнюдь не в Библии, а в дохристианской истории Восточной Европы, полагая, что высокие нравственные идеалы населявших ее народов передались русским по наследству.

Русский мир

Предпочитая историческим фактам предание, В.М. Пудавов шел так далеко, что искал ключей к смыслу исторических событий в языческих мифах. Правда, при этом он делал важнейшую оговорку: «Без библейских основ разгадывание языческих мифов будет не вполне осмысленным»[66]. И это не случайно. Православие, как таковое, вне контекста объяснения им мессианского значения России, похоже, мало привлекало казачьего полковника. Возможно, это было связано с тем, что русские являлись не единственными его носителями. Основывая свою историческую философию на превосходстве православия, В.М. Пудавов вынужден был бы поставить в один ряд с русскими, например, греков и болгар. Да и приняли православие русские только в X в. А амбиции философа-любителя в его прославляющем казачество историческом нарративе шли куда дальше. «В Европе есть Западный мир и есть Восточный мир – разные от самого младенчества их», – доказывал он[67]. Россия всегда, с самого появления людей на ее территории духовно превосходила Европу. Для доказательства подобного тезиса В.М. Пудавов и обратился к языческой мифологии, трактуемой, разумеется, в рамках его «иной исторической критики», позволяющей доказать все, что угодно.

И вот на смену «троичностей» библейской истории пришло противопоставление Ирана Турану. В Иране, якобы, была «обожествлена тайна рождения и развито владычество ее любострастной и любостяжательной идеей Мелиты»[68]. Через Трою идея Мелиты-Венеры, приоритета рождения над смертью, чувственности, красоты и любви к богатству была принесена в Италию, где стала «корнем религиозного и государственного развития Рима»[69]. «Господство духа этой ветхой образованности доныне мучит разум запада лукавым призраком в слове цивилизация», – заключал В.М. Пудавов. Итак, с его точки зрения самая концепция цивилизации, концепция западная и дохристианская, была связана с культом Венеры, культом плотским, материалистическим и описываемым с очевидной негативной коннотацией. Не то Туран. Там была обожествлена «тайна смерти»: «человек иранский основал учение жить, а туранский умирать»[70]. И вот уже В.М. Пудавов с полным ободрением описывал «господские, хранительные силы Востока Европы»: они «сливались с тучами конников великой Иперворейской (Гиперборейской – А.П) Скифии и, как гусеница, по выражению библейскому, неслись на владычества западной Азии, Африки и Европы, карать и обновлять их»[71]. Как мы видим, нарратив казачьего полковника был логически противоречивым, но последовательным эмоционально: цивилизация и важнейший ее атрибут, города, хотя и не отрицались вовсе, но рассматривались как опасные плоды кичливого мышления, а вот атакующие их орды кочевников всегда позиционировались благой, обновительной силой.

Итак, если Иран и позднейший Запад верили в Мелиту-Венеру, то Туран и наследовавшая ему Россия верили в Диану-Тавити, культ которой не просто обожествлял смерть, но «развивал владычество ее»[72]. И уже тогда, в языческие времена, символом этого культа стал знак Тау[73], крест[74]. Иными словами, не цивилизованное западное язычество, но дикие кочевники степей стояли ближе к христианству. Соответственно, все свидетельства античных авторов, говорящие не в пользу главных обитателей Турана, скифов, отвергались, как писания людей мышления, не способных понять глубокого превосходства людей верования: «Строгим служением Деве Тавити и символу Тау и кровавым поклонением мечу понтийская Скифия (особенно Восфор Киммерийский) представлялись кичливому понятию пеласгийства (античного мышления в терминологии В.М. Пудавова – А.П.) времен Гомеровских пределом “света” (жизни, блага) и началом царства “тьмы” (смерти, бедствий) (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[75]. Но скифам их вера, установления и язык были дороги, и они, невзирая на подобную критику, охраняли их «горячо и жестоко»[76].

И именно так, не любовью и не учением Христа, но жестокостью и дикостью формировалась готовность к служению высшим ценностям: «Не напрасно, но для великой цели в борисфено-танаиском становище Турана “кроваво и страшно” воспитан был человек, поборник богини Дианы и Тау – дух отрицатель неги и покоя, человек послушания в мире ветхом: он готовлен быть человеком послушания и в новом мире, способным, по выражению библейскому, “сердцем уразуметь” небесное благовестие в последование первому голгофскому исповеднику, умиравшему вместе со Христом “нелицемерно, без лукавства, без ограничения, без исследования, верой взыскуя, а не языком измеряя, верой приемля, а не словами испытуя слово”, как учит вселенская церковь»[77]. В чем же выражались особая духовность подобного человека, его умение быть «человеком послушания»? Разумеется, в военных подвигах. «Несмотря на все роковые превратности, он никому не уступил колыбельной земли своей и могил праотеческих до последнего имени в языческой жизни – “безбожного русса”. <…>. Покрылся он именем “русса христианского” и в средневековом дележе мира умел закрепить себе в жилище весь восток Европы в громадном пространстве, достойном его духовно-исполинского значения»[78]. Как нам кажется, в подобном нарративе отсылки к Христу носят скорее декларативный характер. «Русс» В.М. Пудавова, «безбожный» или «христианский», явно служил воинственной и кровавой языческой Тавити, а не милосердному христианскому Богу.

Да по правде сказать, и описание казачьим полковником туранской идеи, сохранившейся, несмотря на принятие христианства, никак не пристало доброму православному: «Это было поборничество вечно живущей, всесветлой идеи Тау (конца, предела, совершенства) – идеи, символом которой был крест – знак спасения – зародыш всех иероглифов, рун, письмен, изобразительной жизни, слова; поборничество того символа, которого предмет и сила, превышающие силу разума, открылись человечеству при беспредельно поразительном ожесточении борьбы Исава с Иаковым»[79]. Финальная отсылка к Библии не должна обманывать. Для В.М. Пудавова крест – священный символ не потому, что на нем распят Христос, но священный символ задолго до Христа, символ, священный потому, что он означает деву Тавити, обожествленную смерть, конец и совершенство. Его кресту приносят даже человеческие жертвы: «У тавров (крымских), поклонявшихся богине-деве Тавити (или Парфенос), воздавалось чествование кресту (Тау): головы иноземцев, приносимых в жертву богине, тавры настрекали на крест»[80]. Сложно сказать, как сочетались подобные идеи с внешне образцовым христианством казачьего полковника. Но любопытно, что схожие идеи сакрализации смерти и в наше время высказывают некоторые поборники идей русского мира. «Смерть есть тайный двигатель жизни, именно она дает духовную насыщенность всему тому, что и в посюстороннем мире представляется достойным, благородным и интересным. Что может быть чище самурайского культа смерти, являющегося животворной основой верности и чести, кодекса благородного воина», – пишет А.Г. Дугин[81].

И мы приходим к парадоксальному выводу. Философия истории В.М. Пудавова, пусть и антихристианская по духу, все же основана на новой трактовке Библии. Но когда он переходит к описанию туранцев и русских, к описанию Востока Европы и русского мира (кстати, иногда именуемого и «славяно-туранским»[82]), библейские элементы в его нарративе в значительной степени вытесняются языческими. Почитатели смерти; всадники севера и востока, с огнем и мечом несущиеся в цивилизованные земли; защитники идей, которые всему остальному миру кажутся «тьмой», – действительно, найти даже в Ветхом Завете, не говоря уже о Евангелии, основания для прославления подобных образов сложно. Но В.М. Пудавов не только не отказывается от родства славян и скифов, родства, к середине XIX в. уже отвергнутого исторической наукой, но и рассматривает перечисленные выше образы как базовые для дальнейшего особого пути России.

Не будем подробно останавливаться на описании В.М. Пудавовым собственно истории России. В нем есть любопытные детали, например, он критикует варягов, как носителей чуждого, европейского федеративного начала, разрывавшего скифские традиции служения царю[83]. Но ничего принципиально нового к основным установкам философа это описание не добавляет. Например, мы помним, что он с гордостью характеризовал казаков как «поклонников меча» – и в этом тексте неоднократно упоминаются мечи, приобретающие сакральное значение. Так, «князь Роман Галицкий, <ответил> на обольщения папского посла силой “меча Петрова”, обнажив свой меч, <и> решил дело вопросом: такой ли меч у папы?»[84]. Все так же восхищается полковник и преобладанием у русских верования над мышлением: так, по его мнению, право на первородство Запад утратил в XV в., когда «лукавое мудрование, блиставшее могучей силой в Флорентийском сомне (на Флорентийском соборе – А.П.), где ученая Греция состязалась с ученым Римом, оказалось бессильно в Москве», в которой посланца папы просто не стали слушать[85]. И опять не рассуждающие поклонники меча выступают в качестве нравственного идеала…

Мы еще раз убеждаемся, что В.М. Пудавов был эмоционально последователен. Его нимало не привлекали ни интеллектуальные, ни материальные достижения западной цивилизации. Западу он противопоставлял русский мир как явление, совершенно отдельное по самому сакральному смыслу своего существования, еще и подчеркивая, будто бы его представители совершенно невосприимчивы к «искусительной западной доктрине»[86]. Русский мир, в его интерпретации, появился не с объединением русских земель вокруг Москвы, не с принятием православия, не с призванием Рюрика, но при мифическом Таргитае, царе скифов[87]. При описании превосходства этого мира над рациональной и уже поэтому бездуховной Европой причудливо смешивались языческие и библейские элементы, воинственность девы Тавити и вера Иакова, Тау как символ смерти и вселенская православная церковь, но константой оставалось одно – идеалом выступал воин, воспитанный в суровом и жестоком послушании, презирающий мышление и чувствование, зато безоглядно верящий. Или просто казак. «Казак – то же, что царский скиф (сколот), алан, хозар – имя монументальное восточного славянского мира – имя славян-братчиков (товаристов) вольного самопожертвования, которое еще в ветхом человечестве Туранской мировой половины таинственно руководилось идеей воссоздания всемирной державы под знанием всемирного символа Тау-креста. <…>. Мы думаем, что в значении древнего принципа славян-братчиков, представляющих собой крайнее выражение славянской натуры, лежит изъяснение самого значения имени и бытия на земле славян: скиф (словник-покоя-Тау) – человек послушания (отрицания), поклонник смерти (молнии, грома и возрождения)»[88].

Главный высокий принцип поклонников меча

Символично, что даже исторический герб донских казаков, «еленя (оленя) или лань», В.Д. Пудавов считал другим, наряду с Тау, символом Тавити-Дианы[89]. Преемственность с языческим миром, с дикими, но победоносными скифами снова оказывалась для него важнее преданности христианству! Впрочем, скифы в качестве легендарных прародителей манили казачьего полковника не только военными подвигами. Возможно, осознавая непригодность своей «Истории войска Донского и старобытности начал казачества» для массового читателя, В.М. Пудавов подготовил и более популярный труд, краткую записку «Взгляд на основные начала Донского края». Без учета реконструированной нами методологии оригинального философа и его мистических идей данная книга производит впечатление сборника странных, порой просто невнятных утверждений и предположений. Однако для нас она особенно ценна потому, что тут В.М. Пудавов попытался предельно кратко изложить свой взгляд на то, что он считал высшим воплощением русского мира, на донское казачество.

Итак, казачество, по мнению философа, было «благородной сословностью, вышедшей из глубины славянской натуры»[90]. Выражение не вполне ясное, однако оно прояснится, если учесть то, что в другом труде В.М. Пудавов соглашался с неким Ф. Морошкиным, утверждавшим, будто бы «царские скифы, аланы, хозары и казаки – древнейшее дворянство всемирной истории (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[91]. А окончательно проясняется оно, если учесть сравнение донским полковником казачества с рыцарством. «В главной идее они тождественны: у обоих одна и та же святая возвышенная цель – борьба христианства с магометанством», – писал он[92]. Однако рыцарство, разумеется, уступало казачеству, хотя бы потому, что принадлежало к культуре носителей начала Исава. «Западный человек был тогда (в Средние века – А.П.) низок для этого идеала не по мужеству своему, а только по рациональному отношению разума его к вере», – утверждал В.М. Пудавов[93]. Казаки же, по его мнению, «не подавили чистой сердечной веры в свое призвание ни стяжанием, ни прелестью плотоугодия», а если и грабили кого, то только «латинцев» и магометан, да и то, чтобы выкупить из рабства православных единоверцев[94]. Таким образом, сословие казачье было аналогом рыцарского сословия, но духовней, лучше, ибо оно основывалось не на разуме и материальных благах, а исключительно на высокой вере. Разительный контраст с объективным нарративом В.Д. Сухорукова, в котором, в соответствии с документами, встречаются такие, например, отрывки: «Некоторые из донских казаков верхних городков, прельщенные молвой о богатых добычах, приобретаемых казаками волжскими на Волге и Каспийском море – самовольно ушли на Волгу и вместе с тамошними разбойниками грабили купеческие и казенные суда персидские и русские»[95].

Однако как могла существовать казачья «благородная сословность» во времена царских скифов и алан, до появления мусульманства, с которым, якобы, были призваны бороться европейское рыцарство и русское казачество? Дело в том, что у казаков, помимо «главной идеи», был и «главный высокий принцип», увы, так и не уясненный учеными: «Нельзя не сознавать светло и разумно его величие: он – монархия-“царевщина” (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[96]. В других сочинениях полковник разворачивал эту мысль так: «Доныне сословность казацкая не понята отечественной историей, несмотря на то, что в существе духа и быта ее светло отражается наследие нашей первобытной славяно-туранской царевщены: поборничество хранительного гения востока Европы – девы Тавити (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[97]. Итак, преданность казаков христианству была важна для образцового внешне православного В.М. Пудавова, хотя бы потому, что она позволяла уподобить казаков рыцарям. Но не меньшее значение в его нарративе имели и якобы существующие дохристианские туранские традиции казачества, традиции беззаветного воинского служения царю: языческая дева Тавити оказывалась не только воительницей, но и монархисткой. Донской автор шел так далеко, что приписывал древним казакам понимание «трех единств Руси – веры, монархии, народности», то есть разработку ими официозной монархической «теории официальной народности» задолго до Николая I[98]. «Как старопраотцы наши таким понятием опередили научность, которая не очень давно дошла до него!», – восторженно восклицал В.М. Пудавов[99]. Отметим, что полковник и здесь в очередной раз вступал в заочную полемику с В.Д. Сухоруковым, который, напротив, в своих черновиках со ссылкой на Н.М. Карамзина называл раннее Войско Донское «независимой воинственной республикой»[100].

Специфическое псевдохристианское воинственное язычество В.М. Пудавова находило выражение еще и в том, что войсковой круг донских казаков он рассматривал как «храм христианского Арея (Ареса – А.П.)», да еще и «построенный, как строились и ареевы храмы царских скифов, первобытных хранительных сил нашего славянского востока (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[101]. Особый восторг у неравнодушного к мечам полковника вызывало то, что в войсковом круге хранился, «как и в ареевом храме царских скифов железный меч Александра I – меч успокоитель Европы и провозвестник в ней священных начал государственного братства (курсив В.М. Пудавова – А.П.)»[102]. В этом предложении просто удивительное сочетание языческих, христианских и исторических символов: меч русского победителя Европы, перестроившего ее на христианских началах, хранится в храме языческого бога, и именно так становится сакральным символом для высшего сословия русского мира В.М. Пудавова!

Так что же в итоге оказывалось важнее для казачества в интерпретации донского философа, языческая или христианская составляющая? Нам кажется, что первая. «Главная идея» казачества в интерпретации полковника, борьба христианства с магометанством, в XIX в. казалась подходящей к концу. Но не устарел «главный высокий принцип» казачества, безоговорочная преданность царю, уходящая во времена Древнего Турана. Завершая рассуждения о казачестве, философ-любитель напоминал распространенное выражение «Дон – золотое дно»[103]. Он возмущался, что «спекулятивная современность понимает в ней Калифорнию»[104]. Сам полковник, разумеется, понимал это совершенно иначе. Богатством Дона были казаки, были воины, готовые в любой момент пойти на брань за Государя. Ибо борьба с Западом еще не кончилась, и Запад, вместо того, чтобы «расковать мечи на орала», «не переставал вымышлять оружия дальноцельной стрельбы»[105]. В конце концов, как мы видели выше, в нарративе В.М. Пудавова казачество неоднократно меняло название и врагов, сохраняя свою сущность и свой «главный высокой принцип», из царских скифов превратившись в алан, из алан – в хазар, а из хазар – в казаков. Почему же должно было произойти иначе теперь, когда главным врагом России и казачества, как казалось философу, становится христианский Запад? Рыцари русского мира меняли даже веру, из поклонников девы Тавити став христианами, но ценности и идеалы военного служения царю хранили с времен, предшествовавших рождению Христа.

Судьбы наследия: забвение

В.М. Пудавов опубликовал при жизни несколько статей в журналах, однако главные его сочинения остались ненапечатанными. Сын философа связывал это с тем, что отец желал выпустить «Историю войска Донского и старобытность начал казачества» непременно в законченном виде[106]. Впрочем, он читал свое сочинение некоторым гостям, в частности, войсковому атаману М.Г. Хомутову[107]. Возможно, в числе этих гостей были и ученые. Во всяком случае, причудливый текст донского полковника произвел огромное впечатление на ныне гораздо более известного историка казачества И.Д. Попко. Последний даже пересказал некоторые идеи своего старшего коллеги в статье в столичном журнале «Военный сборник»: «Вот основная мысль его исследования. В области древне-европейской цивилизации господствуют два противоположных миросозерцания: греческо-римское и славянское; идеал первого – красота и наслаждение, и отсюда науки и искусства; идеал второго – отрицание пластического творчества духа и изящной неги чувства, обожание грома и молнии, борьба, нужда, суровая пустыня. Казачество – крайнее выражение славянского миросозерцания…»[108]. И.Д. Попко предсказывал блестящую будущность книге В.М. Пудавова, признавая, что ее могут раскритиковать западники, но доказывая, что на ее защиту встанут славянофилы, а для казаков она будет бесценна[109]. В действительности даже для творчества самого И.Д. Попко знакомство с нарративом В.М. Пудавова прошло бесследно. Серьезный краевед, он и в дальнейшем продолжил скромные, но вполне научные исследования по частным вопросам истории кавказского казачества, не соблазнившись идеей «иной исторической критики». Что же касается Н.В. Кукольника и П.М. Леонтьева, то, если донской философ и читал им свои труды, то свидетельств об этом они не оставили.

Когда В.М. Пудавов умер после внезапной четырехмесячной болезни, у семьи не было денег на публикацию его многочисленных текстов[110]. Впрочем, возможно, дело было несколько сложнее: сообщивший эту информацию М.В. Пудавов в то же время утверждал, что его мать пыталась продать рукописи администрации Войска Донского, и даже получила принципиальное согласие, но ее не устроила оценка оригинала «Истории войска Донского и старобытности начал казачества» всего в 2 000 руб.[111] Так что не исключено, что родственники В.М. Пудавова, знавшие о внимании к его работам со стороны М.Г. Хомутова и И.Д. Попко, рассчитывали продать их за хорошую сумму. Однако этот расчет не оправдался: серьезного интереса пудавовские рукописи не вызвали ни у кого. В донской краеведческой литературе 1860 гг., включая первое обозрение историографии донского казачества, выполненное Н.И. Красновым как раз в год смерти полковника, упоминания о них отсутствуют[112]. Зато Н.И. Краснов упомянул с высокой оценкой рукописи В.Д. Сухорукова[113], а в 1867 г. группой донских энтузиастов-любителей старины было начато их издание[114]. В.Д. Сухоруков становился все более важной фигурой в донской историографии, быстро затмевая своего соперника, и вскоре в ценности рукописей В.М. Пудавова разочаровалась даже его собственная семья, из-за чего большая их часть погибла[115].

В 1890 гг. сын философа, М.В. Пудавов, попытался возродить наследие отца, наконец издав его уцелевшие рукописи. Публикации неожиданно привлекли внимание такого крупного столичного издания, как «Русская мысль», для которой рецензию на «Историю войска Донского и старобытность начал казачества» написал будущий знаменитый ученый и политик П.Н. Милюков[116]. Увы, данную рецензию трудно назвать иначе, как полностью разгромной. «Полковник В.М. Пудавов, умерший в 1863 году, был несомненно горячим патриотом и весьма усердным собирателем исторических сведений о своем крае. К сожалению, понятие о ограниченности собственных ученых сил у него вовсе отсутствовало», – ехидно замечал ее автор[117]. Он предсказуемо обрушивался на попытку В.М. Пудавова «произвести целый переворот в ученых приемах русской историографии», на попытку вести от древних времен «всемирно-историческую роль козачества» и на попытку интерпретировать противостояние «хозарской царевщины» и «варяжского княжества» как противостояние казачьей идеи монархии и германской идеи федерализма[118]. «Курьезный исторический винегрет», – подводил итог П.Н. Милюков, признавая впрочем, что в плане изложения фактов донской истории, а не глобальных теоретических построений текст В.М. Пудавова более адекватен[119].

Даже другие донские авторы, более терпимые к историкам-казакам, отзывались об опубликованных работах В.М. Пудавова весьма сдержано и иронично. «Помимо основного взгляда у автора и в других случаях замечается желание “пооригинальничать”», – заключал А.А. Кириллов[120]. «Напыщенно-ораторское произведение», – кратко характеризовал «Историю войска Донского и старобытность начал казачества» один из первых профессиональных донских ученых П.П. Сахаров[121]. В советское время интерес к нарративу полковника пропал окончательно, а уже в XXI в. авторитетный специалист по казачьей историографии профессор Н.А. Мининков хорошо подвел итог под всеми рассуждениями историков о значении творчества донского философа: «Труд полковника В.М. Пудавова отличается тем, что является наглядным примером использования автором знания донской истории для распространенных в культуре того времени грандиозных философских построений. <…>. Однако к исторической науке труд Пудавова не имел отношения»[122].

Судьбы наследия: возрождение идей

Казалось бы, на этом можно закончить. Но мы бы хотели обратить внимание на один любопытный феномен. В последние годы вышло несколько статей сотрудника Первого казачьего университета, философа А.П. Комарова, в которых совершенно серьезно транслируются некоторые идеи В.М. Пудавова, модернизированные и актуализированные для современного читателя. «Важнейшими социальными и духовными установками казачества были: охрана государственных устоев, обеспечение единства и целостности страны, сохранение ее подлинного суверенитета», – утверждает А.П. Комаров, и в подтверждение ссылается на «Историю Войска Донского и старобытность начал казачества»[123]. Интересные синонимы для «монархии-“царевщины”», как мы помним, «главного высокого принципа» донского казачества по В.М. Пудавову. «Первыми словами боевого девиза, вышитого золотом на знаменах казаков, были “За веру…”», – приводит А.П. Комаров слова В.М. Пудавова и делает из них вывод: «Вера и идеал оказывались близкими, что проявлялось в исповедании казачеством Православия»[124]. Действительно, идеалом казаков, их нравственным началом, согласно донскому философу, было же верование, делающее казака «человеком послушания». А.П. Комаров пишет об этом и более ясно, правда, здесь не ссылаясь на своего предшественника: «Быть казаком означает не только находиться рядом с православным храмом и охранять веру, быть казаком означает принимать все, что происходит в храме и в Церкви»[125]. Итак, критическое мышление, по крайней мере, для казаков, отрицается не только полковником из XIX в., но, вслед за ним, и профессиональным философом, университетским преподавателем из XXI в. Идеалом опять становится отказ от «мудрований» в пользу безусловной иррациональной веры.

Подобная сознательная опора одного философа на труды В.М. Пудавова едва ли стоила бы нашего внимания сама по себе. Однако отдельные идеи давно забытого казачьего автора, пускай и не объединенные в созданную им системную мироописательную конструкцию, все чаще воскрешаются в работах современных ученых, очевидно, даже не подозревающих, что у них был предшественник «на берегах тихого Аксая»[126]. Мы не будем писать о исследователях русского мира, оставив данный вопрос специалистам. Ограничимся педагогами, экономистами и социологами, занятыми казачьей тематикой.

Сама идея представления казаков как «крайнего выражения славянской натуры», эталона для всех русских, не получившая развития ни в XIXв., ни в XXв., в XXI в. была актуализирована доктором педагогических наук С.Н. Лукашом и его учениками. С.Н. Лукаш прямо утверждает, что «идеал человека российской национальной культуры» основан на «воспитательных ценностях, идеалах и смыслах казачьей культуры»[127]. Более того, нравственные смыслы казачества в интерпретации педагога приобретают четко выраженный антизападный смысл: возвращаться к ним предлагается, в том числе, в свете прекращения «встраивания российского образования в ценностно-смысловую парадигму западной цивилизации» после принятия в 2020 г. поправок в Конституцию РФ[128]. Правда, для С.Н. Лукаша казачий идеал включает в себя не только «служение Отечеству», «патриотизм и державность», но и «демократические основы мироустройства», что для В.М. Пудавова было бы неприемлемо[129].

«Если планку уровня жизни повысить сверх достаточного уровня, то возникнут риски расказачивания из-за имущественного расслоения, роста внутрисословных барьеров, разрушения казачьей общины и культурной традиции», – это пишет в экономической статье (применяя, кстати, термин «сословие» к современному казачеству) М.Г. Капустина (Артамонова)[130]. Подобный призыв не допускать излишнего обогащения казаков сопровождается обвинениями Запада в тяге к материальному, чему, разумеется, противопоставляется православная традиция: «Для западных цивилизаций категории “достаточности” не существует (чем больше, тем лучше), а в православной традиции, стремления к бытию “ниже” или “выше” меры – духовно опасны»[131]. Разве идея о том, что сохранение казачьей общины важнее личного обогащения отдельных казаков, опасного для самой этой общины и навязанного Западом – это не развитие идей В.М. Пудавова о том, что цивилизация есть лишь «лукавый призрак», каинов дух стяжательства далек русским, а уж для казаков «христианская слава и государственная честь стоят впереди обыденных потребностей и неги»[132]?

М.Г. Капустина (Артамонова) неоднократно ссылается на докторскую диссертацию по социологии бывшего атамана современного Донского Войска В.П. Водолацкого. Особенно ей нравятся слова бывшего атамана, согласно которым еще «модернизация XIX в. разрушила традицию, уклад жизни, вызвала деградацию функций и роли казачества, поляризацию менталитета и саморасказачивание», но казаки сильнее других групп населения России желают возродить эту традицию[133].

А.П. Комарова, С.Н. Лукаша, М.Г. Капустину (Артамонову), В.П. Водолацкого и многих других современных авторов роднит одно: неприятие модернизации в ее западном варианте и противопоставление ей традиции, наиболее убежденными носителями которой в России этим исследователям представляются казаки. Соответственно, западные идеи универсальности путей мирового развития, либерализма, максимизации материального достатка ими отвергаются в пользу русских традиционных ценностей. Ища противовес этим западным идеям, они естественным образом приходят к тем же идеям и идеологическим конструктам, что и В.М. Пудавов, однако в отличие от последнего, не пытаются соединять эти философские, исторические, этические, религиозные, экономические и культурные идеи превосходства традиции над модерном в настолько масштабную и бескомпромиссную картину русского мира, как донской автор.

***

Так саморазоблачение или предсказание идей века XXI? В.М. Пудавов обожал родное ему казачество и ставил его превыше любых других сословий всех времен и народов. А созданная им «иная историческая критика» позволяла весьма свободно создавать концепции исторической философии. И все же, если попытаться систематизировать выделенные им важнейшие особенности русского мира (он же Восток Европы, славяно-туранский мир и т.п.), картина выйдет весьма специфическая[134]:

1) Вера здесь стоит выше чувств и разума;

2) Обожествлено не рождение, как в большей части остального мира, но смерть;

3) Цивилизация, города, богатство не рассматриваются как позитивные ценности;

4) Вместо них главным принципом существования объявляется «царевщина», т. е. абсолютное служение сакрализированной фигуре царя;

5) Высшим воплощением нравственных идеалов считается казачество, возведенное в совершенство военное сословие;

6) Это сословие с древнейших времен воюет за утверждение «всемирной державы», причем ныне его главный враг – рационалистический и цивилизационно развитый Запад;

7) Объяснением борьбы служит христианский смысл мировой истории, в рамках которого именно России суждено создать православную всемирную державу и возвратить Европу от бездушного рационализма к евангельским принципам, но декларируемое православие полностью подчинено представлению о духовном превосходстве русского народа, для обоснования которого используются и воинственные языческие мифы (вплоть до интерпретации казачьего войскового круга как храма Ареса).

Повторим неоднократно высказанную нами мысль: это не христианство, но, скорее, антихристианство, культ кровавой богини-воительницы, Тавити-Дианы, чья эмблема сияет на историческом гербе казаков, и которая покровительствует не всем христианам, и даже не всем православным, но только русским, чьи предки-туранцы приносили кровавые жертвы ее знаку, кресту, задолго до распятия Христа.

И здесь нужно вспомнить, почему В.М. Пудавов пытался опровергнуть традиционную историю. В сущности, его философия истории шла не от прошлого к настоящему, но от настоящего к прошлому, трактуя современных ему казаков как идеал, исполненный сакрального, даже мифического смысла, и отыскивая в других эпохах их предшественников. Поэтому история стала для него своеобразным кривым зеркалом, в котором отразились преувеличенные, искаженные и идеализированные, но не утратившие сходства с оригиналом черты России и донского казачества эпохи Николая I. Сам он едва ли понимал это, но то, что он мыслил как апологию казачества и России, людям иных взглядов покажется замаскированной антиутопией. Царство людей верования, поклонников смерти, разрушителей, получивших сакральную санкцию на то, чтобы стать «бедствием на всех обитателей сей земли»… Картина очень специфическая с точки зрения современного гуманизма, но по своему очень яркая, и, как нам представляется, не лишенная эстетической привлекательности, показать которую в полной мере не дали скромные литературные таланты донского полковника. Попытка мифотворчества, создания целостного мироописательного эпоса для русского народа, отражающего казачье мироощущение и основанного на мистических трактовках самых различных священных преданий. Миф о казачестве, самый масштабный, эпический и бескомпромиссный в отечественной историографии, даже вводящий особую туранско-славянско-казачью богиню.

Поэтому и саморазоблачение, и предсказание. Наивность, та самая безусловная, не проверяемая разумом вера в безупречность нравственных идеалов николаевской России (в их специфически-милитаризированной, донской интерпретации), заставила В.М. Пудавова создать откровенно саморазоблачительный текст, раскрывающий и его скрытое воинственное язычество, и жажду подчинения всего мира, и ненависть к городам, и неуемные амбиции, и презрение к ценности отдельной человеческой жизни, и многое другое. Если внимательно вчитаться в этот текст, от образа доброго христианина не останется ничего – его место займет жестокий неоязыческий мистик, неудавшийся пророк, прославляющий месть кочевников, наследников Авеля, горожанам, наследникам Каина. Но нравственные идеалы николаевской России были частью русской культуры, а В.М. Пудавов, в отличие от большинства людей, декларировавших преданность этим идеалам, шел в них до конца: он пытался порвать с Европой не только в плане государственного устройства, экономики, морали и даже этики, но в плане самой методологии науки. Возможно, при других обстоятельствах неудачливый историк смог бы стать хорошим философом. Во всяком случае, созданная им методология, абсолютно непригодная для исторического исследования, позволяла передать некоторые нюансы эмоционального отношения к миру определенной части русского общества, части традиционалистской и антизападной. Сложилась парадоксальная ситуация: тексты В.М. Пудавова, плохо описывая историю казачества, в то же время предсказали некоторые идейные конструкты, появившиеся в конце XX-XXI вв., включая сам концепт русского мира.

Библиографический список

Дугин, 2001 – Дугин А.Г. Русская вещь: очерки национальной философии. Т. 1. М., 2001. 619 с.

Есаул, 1861 – Есаул. Старый Черкасск // Военный сборник. 1861. № 11-12. С. 457-491.

Капустина (Артамонова), 2019 – Капустина (Артамонова) М.Г. Социально-экономические аспекты казачьего уклада жизни // Социально-экономические явления и процессы. 2019. 14(105). С. 13-20.

Кириллов, 1909 – Кириллов А.А. Краткое обозрение истории о донских казаках. Новочеркасск, 1909. 41 с.

Комаров, 2017 – Комаров А.П. Базовые ценности российского казачества // Вестник Тверского государственного университета. Серия "Философия". 2017. № 4. С. 72-80.

Комаров, 2022 – Комаров А.П. Значение симбиоза духовных постулатов "вера - идея" для казачества // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2022. № 1. С. 16-22.

Коршиков, Королев, 2001 – Коршиков Н.С., Королев В.Н. Историк Дона В.Д. Сухоруков и его «Историческое описание Земли Войска Донского» // Сухоруков В.Д. Историческое описание Земли Войска Донского. Ростов-на-Дону, 2001. С. 7-18.

Краснов, 1863 – Краснов Н.И. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Земля войска Донского. СПб., 1863. 596 с.

Лукаш, Татаринцев, 2020 – Лукаш С.Н., Татаринцев И.В. Педагогика казачества: социокультурный феномен российской цивилизации // Технолого-экономическое образование. 2020. №14. С. 16-20.

Макушин, Трибунский, 2001 – Макушин А.В., Трибунский П.А. Павел Николаевич Милюков: труды и дни (1859-1904). Рязань, 2001. 439 с.

Милюков, 1891 – <Милюков П.Н.> Рец. на: Пудавов В.М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. Вып. 1 // Русская мысль. 1891. № 6. С. 270-271.

Мининков, 2010 – Мининков Н.А. Практики историописания и зарождение исторической науки в культуре Дона первой половины XIX века // Терминология исторической науки. Историописание. М., 2010. С. 266-285.

Морозова, 2022 – Морозова О.М. «Выдающийся донец» - генерал Иван Ульянов // Relga. Научно-культурологический журнал. 2007. № 8. [Электронный ресурс]. URL: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=1959&level1=main&level2=articles (дата обращения: 01.06.2022).

Номикосов, 1884 – Номикосов С.Ф. Статистическое описание Области Войска Донского. Новочеркасск, 1884. 774 с.

Пудавов, 1890а – Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. 328 с.

Пудавов, 1890б – Пудавов М.В. Предисловие // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. III-X.

Пудавов, 1895 – Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. 15 с.

Пудавов, 1898а – Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 5-18.

Пудавов, 1898б – Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. I-VII.

Савчук, 2005 – Савчук Г.В. Василий Михайлович Пудавов – забытый историк донского казачества // Донской временник. Вып. 12. Ростов-на-Дону, 2005. С. 159-165.

Сенюткин, 1866 – Сенюткин М.Х. Донцы. Ч. 2. М., 1866. 276 с.

Сухоруков, 1867 – Сухоруков В.Д. Историческое описание земли Войска Донского. Т. I. Новочеркасск, 1867. 324 с.

[1] Оговорим, что термин «русский мир» В.М. Пудавов упомянул всего несколько раз. Однако конкретного названия прославляемому им феномену полковник в принципе не дал, называя его и «русским миром», и «славяно-русским миром», и «восточным миром», и «Востоком Европы» (и это далеко не все названия, применяемые оригинальным донским философом в качестве синонимов). Поэтому и мы вслед за ним будем употреблять все эти синонимы, включая и «русский мир». [2] Пудавов М.В. Предисловие // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. III-X; Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. I-VII; Савчук Г.В. Василий Михайлович Пудавов – забытый историк донского казачества // Донской временник. Вып. 12. Ростов-на-Дону, 2005. С. 159-165. [3] Пудавов М.В. Предисловие // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. VII-X [4] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. III. [5] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. IV. [6] Савчук Г.В. Василий Михайлович Пудавов – забытый историк донского казачества // Донской временник. Вып. 12. Ростов-на-Дону, 2005. С. 159-165. [7] Савчук Г.В. Василий Михайлович Пудавов – забытый историк донского казачества // Донской временник. Вып. 12. Ростов-на-Дону, 2005. С. 159-165. [8] Коршиков Н.С., Королев В.Н. Историк Дона В.Д. Сухоруков и его «Историческое описание Земли Войска Донского» // Сухоруков В.Д. Историческое описание Земли Войска Донского. Ростов-на-Дону, 2001. С. 7-13. [9] Отметим, что в историографии принято приписывать «Историческое описание Земли Войска Донского» В.Д. Сухорукову как единственному автору. Нам подобное мнение представляется не бесспорным, однако в данном тексте мы будем ему следовать, поскольку вопрос о степени вклада других лиц в написание «Исторического описания» увел бы нас слишком далеко от темы, а роль В.Д. Сухорукова как руководителя авторского коллектива данной книги никем не оспаривалась. [10] Кириллов А.А. Краткое обозрение истории о донских казаках. Новочеркасск, 1909. С. 15-18. [11] Коршиков Н.С., Королев В.Н. Историк Дона В.Д. Сухоруков и его «Историческое описание Земли Войска Донского» // Сухоруков В.Д. Историческое описание Земли Войска Донского. Ростов-на-Дону, 2001. С. 13-14. [12] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. VI-VII. [13] Морозова О.М. «Выдающийся донец» - генерал Иван Ульянов // Relga. Научно-культурологический журнал. 2007. № 8. [Электронный ресурс]. URL: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=1959&level1=main&level2=articles (дата обращения: 03.06.2021). [14] Краснов Н.И. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Земля войска Донского. СПб., 1863. С. 1-3; Номикосов С.Ф. Статистическое описание Области Войска Донского. Новочеркасск, 1884. С. 2-3. [15] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 5. [16] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 5. [17] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 15. [18] Сухоруков В.Д. Историческое описание земли Войска Донского. Т. I. Новочеркасск, 1867. C. 12-13. [19] Сухоруков В.Д. Историческое описание земли Войска Донского. Т. I. Новочеркасск, 1867. C. 15-16. [20] Сухоруков В.Д. Историческое описание земли Войска Донского. Т. I. Новочеркасск, 1867. C. 21-22. [21] Сенюткин М.Х. Донцы. Ч. 2. М., 1866. С. 168. [22] Сенюткин М.Х. Донцы. Ч. 2. М., 1866. С. 157-167. [23] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 6. [24] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 11. [25] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 6. [26] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 6. «Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне. Но вы не хотите придти ко Мне, чтобы иметь жизнь» (Синодальный перевод). [27] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 11. [28] В.М. Пудавов снова использовал для объяснений отношений европейцев с Исавом и Иаковом много специфичных и своеобразных терминов, например, «возделатели», «духовные начала», «дух» и т.п., не раскрывая при этом их значение. Здесь и далее мы не будем пытаться сохранять в деталях путанную, предусматривающую много синонимов и архаичную терминологию В.М. Пудавова, за исключением ее важнейших понятий. А о том, что для него означало понятие «начало», подробнее напишем далее. [29] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 10-11. [30] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 12. [31] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 12. [32] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 72. [33] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 71-75. [34] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 75. [35] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 75-77. [36] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 78. [37] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 78. [38] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 91. [39] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 8-10. [40] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 10. [41] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 7-8. [42] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 8. [43] «Да распространит Бог Иафета, и да вселится он в шатрах Симовых; Ханаан же будет рабом ему» (Синодальный перевод). [44] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 8. [45] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 12-13. [46] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 13. [47] ГАРО. Ф. 229. Оп. 3. Д. 302. Л. 62. [48] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 16. [49] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 16. [50] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 14. [51] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 15. [52] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 17. [53] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 7. [54] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 11. [55] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 10-11. [56] Пудавов В.М. Взгляд на историю человечества // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. 12. [57] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 12. «Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих» (Синодальный перевод). [58] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 12. [59] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 10. [60] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 16-17. [61] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 17. [62] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 17. [63] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 12-13. «Конец сего века – Исав, а начало следующего – Иаков» (Синодальный перевод). [64] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 5-6. «И было слово Господне ко мне: что видишь ты, Иеремия? Я сказал: вижу жезл миндального дерева. Господь сказал мне: ты верно видишь; ибо Я бодрствую над словом Моим, чтоб оно скоро исполнилось. И было слово Господне ко мне в другой раз: что видишь ты? Я сказал: вижу поддуваемый ветром кипящий котел, и лицо его со стороны севера. И сказал мне Господь: от севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли» (Синодальный перевод). [65] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 91. [66] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 8. [67] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 1. [68] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 20. Мелитой В.М. Пудавов именовал Венеру. [69] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 21. [70] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 21. [71] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 26. [72] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 21. [73] Отметим, что Тау-крест действительно является известным оккультным символом, имеющим много значений, анализ которых уведет нас далеко за пределы изучаемой в статье темы. В любом случае, Тау-крест не тождественен обычному кресту, скорее напоминая букву Т. [74] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 28. [75] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 25. [76] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 25. [77] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 26-27. [78] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 27. [79] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 27-31. [80] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 31. [81] Дугин А.Г. Русская вещь: очерки национальной философии. Т. 1. М., 2001. С. 475-476. [82] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 6. [83] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 88. [84] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 48. [85] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 58. [86] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 87. [87] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 87. [88] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 90. [89] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 9. [90] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 5. [91] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 2. [92] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 179. [93] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 180. [94] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 180-181. [95] Сухоруков В.Д. Историческое описание земли Войска Донского. Т. I. Новочеркасск, 1867. C. 199. [96] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 5. [97] Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. С. 1. [98] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 2. [99] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 2. [100] Сухоруков В.Д. Историческое описание Земли Войска Донского. Ростов-на-Дону, 2001. С. 36. [101] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 10. [102] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 11. [103] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 15. [104] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 15. [105] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 15. [106] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. IV. [107] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. IV. [108] Есаул. Старый Черкасск // Военный сборник. 1861. № 11-12. С. 485. [109] Есаул. Старый Черкасск // Военный сборник. 1861. № 11-12. С. 485. [110] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. IV. [111] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. IV-V. [112] Краснов Н.И. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Земля войска Донского. СПб., 1863. С. 1-5. [113] Краснов Н.И. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Земля войска Донского. СПб., 1863. С. 1-3. [114] Историческое описание Земли Войска Донского. Т. I. Новочеркасск, 1867. С. X. [115] Пудавов М.В. От издателя // Пудавов В.М. История войска Донского и старобытность начал казачества. Ч. 2. Вып. I. Новочеркасск, 1898. С. V. [116] Макушин А.В., Трибунский П.А. Павел Николаевич Милюков: труды и дни (1859-1904). Рязань, 2001. С. 396. [117] Рец. на: Пудавов В.М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. Вып. 1 // Русская мысль. 1891. № 6. С. 270. [118] Рец. на: Пудавов В.М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. Вып. 1 // Русская мысль. 1891. № 6. С. 270. [119] Рец. на: Пудавов В.М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. Новочеркасск, 1890. Вып. 1 // Русская мысль. 1891. № 6. С. 270. [120] Кириллов А.А. Краткое обозрение истории о донских казаках. Новочеркасск, 1909. С. 21. [121] Мининков Н.А. Практики историописания и зарождение исторической науки в культуре Дона первой половины XIX века // Терминология исторической науки. Историописание. М., 2010. С. 266-285. [122] Мининков Н.А. Практики историописания и зарождение исторической науки в культуре Дона первой половины XIX века // Терминология исторической науки. Историописание. М., 2010. С. 266-285. [123] Комаров А. П. Базовые ценности российского казачества // Вестник Тверского государственного университета. Серия "Философия". 2017. № 4. С. 77. [124] Комаров А.П. Значение симбиоза духовных постулатов "вера - идея" для казачества // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2022. № 1. С. 18. [125] Комаров А.П. Значение симбиоза духовных постулатов "вера - идея" для казачества // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2022. № 1. С. 19. [126] Есаул. Старый Черкасск // Военный сборник. 1861. № 11-12. С. 485. [127] Лукаш С.Н., Татаринцев И.В. Педагогика казачества: социокультурный феномен российской цивилизации // Технолого-экономическое образование. 2020. №14. С. 18. [128] Лукаш С.Н., Татаринцев И.В. Педагогика казачества: социокультурный феномен российской цивилизации // Технолого-экономическое образование. 2020. №14. С. 17-18. [129] Лукаш С.Н., Татаринцев И.В. Педагогика казачества: социокультурный феномен российской цивилизации // Технолого-экономическое образование. 2020. №14. С. 19. [130] Капустина (Артамонова) М.Г. Социально-экономические аспекты казачьего уклада жизни // Социально-экономические явления и процессы. 2019. 14(105). С. 14. [131] Капустина (Артамонова) М.Г. Социально-экономические аспекты казачьего уклада жизни // Социально-экономические явления и процессы. 2019. 14(105). С. 14. [132] Пудавов В.М. Взгляд на основные начала Донского края. Новочеркасск, 1895. С. 12. [133] Капустина (Артамонова) М.Г. Социально-экономические аспекты казачьего уклада жизни // Социально-экономические явления и процессы. 2019. 14(105). С. 17. [134] Мы сочли возможным здесь несколько осовременить лексику и убрать имена библейских патриархов и языческих дев.